- У меня есть к тебе предложение, мой дорогой доктор, - голос Аро с какими-то странными воркующими интонациями доносился до него будто сквозь пелену, - Поднимись и взгляни-ка сюда.
Двигаясь почти механически, Карлайл подчинился. Бросив взгляд за спину Аро, он невольно вздрогнул – оказывается, не все бродячие актеры были мертвы. Тот самый акробат, что выступал первым, стоял на коленях у ног Феликса, который вывернул ему руки за спину и легко удерживал в коленопреклоненном положении, стискивая хрупкие человеческие запястья своей широкой пятерней. Лица человека было не разглядеть из-за опущенной головы и свисающих прядей волос, измазанных в крови, виднелась лишь макушка, да тощие ребра в прорехах разорванной одежды, что вздымались и опускались в такт учащенному дыханию.
- Этот парень тебе явно приглянулся, я заметил, - Аро нагнулся к самому уху Каллена, стремясь привнести в их беседу некую интимность, - Изначально он предназначался Феликсу, но, думаю, Феликс сегодня получил уже достаточно крови, дабы утолить голод. Знаешь, наш Феликс крайне неаккуратен с едой. Любит он с ней поиграть. Да так, чтобы было побольнее, - при виде жестокого оскала на лице великана, Карлайла вновь сотрясла легкая дрожь, не укрывшаяся от взгляда Аро, - Словом – тебе решать судьбу этого смертного. Умрет ли он легко и быстро, утолив твою жажду, или же будет умирать долго и мучительно, оставаясь в руках Феликса.
Судорожно сглотнув, Карлайл на мгновение закаменел. Нет, он, конечно же, все прекрасно видел и понимал. Но именно в этот момент он оказался в некоем духовном вакууме, когда исповедуемые им принципы и идеалы, не находя внешней поддержки, разбивались вдребезги о жестокую и неумолимую реальность. Человек, стоящий перед ним на коленях, был, так, или иначе, обречен на смерть. У Карлайла не доставало сил изменить его судьбу. Но он мог подарить ему более милосердную и скорую смерть, это было в его силах. Глаза Аро, пристально наблюдавшие за лицом Карлайла, сузились, едва заметная, но исполненная торжества улыбка тенью мелькнула на губах, что после недавнего пиршества приобрели пурпурный цвет, достойный великосветской куртизанки. Взор Карлайла заметался по залу, словно на стену натыкаясь на сияющие кроваво-алым глаза Волтури – то насмешливые, то завистливые, то откровенно презрительные. И, наконец, обратился туда, где он точно не мог надеяться на поддержку. Человек, по-прежнему удерживаемый могучей рукой Феликса, поднял голову и из-под измазанных в крови прядей мышиного цвета глянул на Карлайла своими широко посаженными светлыми глазами на некрасивом лице. Тот замер, судорожно втянув воздух сквозь стиснутые зубы. Что прочел он во взоре безымянного акробата – об этом никому из Волтури не суждено было узнать. Но Аро, как и подобает опытному эмпату, вдруг ощутил, что напряжение и неуверенность покидают Каллена, увидел, как распрямляются его плечи и загораются глаза. А потом акробат заговорил. Голос его не был громким, нет. Это был голос измученного человека – тихий и прерывистый. Но в нем звучала несокрушимая воля.
- …Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена…
Повинуясь знаку Аро, Феликс оттянул голову жертвы назад; его острые как бритвы клыки легко вспороли человеческую плоть, разрывая артерии и вены, и ни капли драгоценной влаги из этих сосудов не миновало его ненасытной глотки.
- … так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни. Аминь. – Закончил за него Карлайл, не отводя недрогнувшего взгляда от того, что происходило прямо перед ним.
"Внутренние противоречия"