Я резко приподнялся и сжал её, как куклу – так, что она даже не могла пошевелиться, и едва ощутимо, невесомо прикусил нежную кожу на шее, зарычав. Её сердце пустилось в галоп, а по телу пробежала дрожь. Какое пьянящее блаженство завладело мной, сколь сладко было ощущать под губами бешеный ток горячей крови. Пташка замерла, боясь пошевелиться; руки её так и остались прижаты к моей груди, точно в попытке оттолкнуть. Тонкие пальцы сжались несколько раз, и она робко провела по шраму на плече, затем пробежалась по отметинам другим отметинам. Я чуть ослабил объятия, давая ей больше свободы. Мне казалось, что ещё немного, и она вспорхнёт с места, как встревоженная птичка.
– Не боишься, значит?
Она покачала головой и осторожно взъерошила мои волосы, обрисовала абрис лица, коснулась каждого рубца на шее с удивительно трогательной нежностью. Я не мешал ей, следя за изменением выражения её глаз – смятение явственно читалось в их глубине. Ласка её – невинная, робкая – была без намерения соблазнить меня, но при этом каждое лёгкое, как взмах крыльев бабочки, касание оказывалось удивительно чувственным. Неискушённая в любовных играх Линнет заставляла сгорать меня от жажды куда большей, чем жажда крови. Руки её порхали по моему телу со всё большей смелостью. Я втянул воздух сквозь сжатые зубы, когда она осторожно дотронулась до моего живота. Пташка мгновенно отстранилась, застыв.
– Я не привыкну, что могу касаться свободно, не думая о времени… и, наверное, сделала что-то не так? Или позволила себе вольность, – сбивчиво произнесла она, отчаянно пряча глаза.
– Не так? – хрипло поинтересовался я, ощущая себя ребёнком под рождественской ёлкой. Не думая о времени… Я жадно хотел её, но колебался. Без сомнения и она испытывала подобное – медовый аромат приобрёл чувственную терпкую ноту, ярче любых слов говоривший о её мыслях и желаниях. Только вот во мне не было иллюзий, что вряд ли у неё имелся хотя бы какой-нибудь опыт. Даже сквозь пелену страсти я прекрасно понимал, чем ей это может грозить. Хватит ли у меня терпения и выдержки? Соблазн слишком велик, а искушение неодолимо. Подавшись вперёд, Линнет запустила пальцы в мои волосы, притягивая меня к себе. Любые слова обесценились, потеряв значимость. Она уступила мне. Я стал целовать её исступлённо, наслаждаясь жаром губ и их сладостью, с каждой минутой всё сильнее теряя голову. Жар, пытливость тел, невысказанность и нежелание отдавать туманили разум, делая поцелуй всё требовательнее и настойчивее, что остановиться казалось уже невозможным. Я позволял себе заиграться и забыться, терзая хрупкое тело в железных объятиях. Мне даже показалось, что её дыхание на миг прервалось, когда я особенно сильно её сжал.
Я поднял её руку и вдохнул аромат влажной кожи, щекотавшей ноздри, прикоснулся губами к тонкому запястью, где отдавался бешеный стук пульса. Пальцы впились в обнажённое бердо, должно быть, причиняя боль, но сил сдерживать себя у меня не осталось. Из горла вырвался хриплый рык, все мои чувства обострились до предела. Мир вокруг рухнул, раскололся на тысячи сверкающих осколков. Я целовал её, теряя способность мыслить. Она отвечала мне со всё нарастающим пылом, прижимаясь ко мне всем телом – до сих пор робкая и неуверенная. Осознание того, что скоро, очень скоро она подарит мне небывалое наслаждение, сводило с ума. Ласки из нежных превратились в жёсткие и требовательные, наверное, даже иногда чересчур грубые, когда руки терзали нежную плоть. Расстёгивая пуговицы на рубашке и оставляя змейку поцелуев на ключицах, спускаясь всё ниже вслед за обнажающейся кожей, я не сразу ощутил за бешеной страстью, бившейся во мне подобно чему-то живому, что Линнет странно замерла. Она не отталкивала меня, но её словно что-то сдерживало. Глаза у неё были, как у перепуганной лани, которую настиг охотник. Дыхание вырывалось из моей груди с низким рычанием, всем своим существом я не желал останавливаться, не в силах оторваться от неё, ощущая чудовищную потребность в ней. Ни к одной женщине в своей жизни я не испытывал такой сильной тяги.
– Чего ты боишься? Меня?
Она медленно покачала головой и уткнулась мне в шею, обдавая кожу жаром своего дыхания. Это оказалось совершенно удивительным ощущением – её живое тепло пьянило меня, как крепкое вино. Словно пламя…
– Себя… своих чувств к тебе, если… Я бы хотела рассказать, но не могу… унизительно…
– Я не причиню тебе вреда, а себя тебе бояться не стоит. Или я противен тебе? – я ласково провёл по её щеке, чувствуя дрожь пташки, что так доверчиво прижималась ко мне.
– Нет. Я боюсь, что стану омерзительна себе.
– Странное признание, cara. Впервые слышу от тебя подобное.
Она криво улыбнулась и горько произнесла:
– Я впервые пьяна.
Мелькнувшая мысль причинила мне боль – яркая и пронзительная, она легко поведала мне то, о чём фокусница умолчала. Отдельные части мозаики стали вставать на место. Унизительно… Ледяная ярость остудила мой пыл, заставляя по-новому взглянуть на пташку. Кто? Но вопросы, готовые сорваться с языка, подождут ответов; я опасался того, что своим натиском напугал пташку. Загубить её пробуждающуюся чувственность окончательно в мои планы не входило. Я мягко прикоснулся своими губами к её, проявляя несвойственную мне нежность. Каждый мой нерв был натянут, точно тетива – до звона, я сгорал в адском пламени желания, и отказаться от продолжения было слишком сложно, но понимал, что не сегодня.
– Доверься мне. Я не сделаю ничего, что будет тебе неприятно.
Мы соприкасались лбами, я ощущал её прерывистое, сладкое от вина дыхание на своих губах; она всё ещё обнимала меня за шею, перебирая пальцами мои волосы на затылке, а моя рука покоилась у неё на талии под рубашкой. Я не слышал ничего, кроме дроби её сердца, эхом отдававшейся в голове, и ощущал лишь только её близость каждой клеткой своего тела. Длинные ресницы дрожали, а бледные губы, припухшие от поцелуев, были слегка приоткрыты.
– Ты разочарован, – сдавленно произнесла Линнет. – Я не хочу огорчить тебя ещё больше.
– Я не зверь, прислушивающийся только к низменным инстинктам, даже если ты будишь во мне такое желание, которого мне ещё не приходилось испытывать, – признался я, осторожно целуя нежную шею, – но, – голос мой сделался вкрадчивым, как сам грех, – в эту игру могут играть и двое.
Впервые в жизни я был настолько нежен, а мои ласки – невесомы, как пух. Собственные ощущения ушли на второй план, сейчас для меня стало важно, что испытывает она. Я хотел видеть, как она будет таять в моих руках. Как ресницы её будут трепетать – быстро-быстро, точно крылышки колибри, когда она впервые испытает наслаждение. Как она в страстной мольбе будет шептать моё имя. Без остатка принадлежа лишь мне.
Дрожь напряжения пробежала по моему телу, пока я медленно заставил её опуститься на землю, не прекращая целовать пташку. Как пчела впитывает нектар, так и я впитывал пьянящую, как вино, сладость её губ. Я не спешил – просто не имел права спешить, и прикасался к ней медленно и страстно, пробуждая её чувства и обостряя их. Она сама подалась ко мне, прильнула в бессловесной мольбе, когда я расстегивал последние пуговицы на рубашке. Давно сдерживаемое желание разгоралось во мне со всё большей силой. Хриплый рык вырвался из горла, мёртвая, ледяная кровь закипела в остывших венах. Взгляд неторопливо скользил по стройному телу, жадно исследуя его; за ним пришли пальцы и губы, мучительно и неспешно дотронувшиеся до подрагивающего плоского живота. И только я один и знал, скольких усилий мне стоило сдерживаться, чувствуя себя, точно был диким зверем. Громадным усилием воли я подавил свой животный порыв, успев до этого прижать её к земле и заведя ей руки за голову. Я не сразу отпустил хрупкие запястья, гладя и целуя желанное тело, выискивая и находя всё новые и новые чувствительные уголки. Дыхание её сделалось прерывистым и частым. Её запах. Её вкус. Её стон, что я поймал губами. Голова шла кругом от нахлынувших ощущений – тёплая, мягкая, податливая. Живая…
Она отвечала на каждое моё прикосновение, но боязливо, словно опасаясь, что я оттолкну её. Терпение никогда не относилось к моим благодетелям… Пташка инстинктивно изогнулась в моих объятиях, и все мои планы едва не полетели ко всем чертям. Отсвет страсти пылал в её глазах, потемневших от ответного желания. И в этом я находил особое, изысканное удовольствие. Ласки мои становились всё более откровенными, дерзкими и безудержными; рука прокралась вверх по внутренней стороне бедра, губы медленно спустились от горла к животу, покрывая кожу лёгкими, как пух, поцелуями. Каждый её стон отдавался дрожью в моём напряжённом теле. Я жаждал закономерного продолжения. Я безвозвратно пал… Её пальцы с острыми ноготками впивались в мою спину, не оставляя царапин, как лапки котёнка; она вся была открыта моим жарким, требовательным ласкам. Я испытал безмерное удовольствие, увидев, как на лице её отразился восторг, а с губ сорвался громкий вскрик. Какое-то непонятное, но сладостное чувство завладевало мной, и я тонул в нем, утопал, терял голову, забывая обо всем. Тело пташки содрогалось от наслаждения, её веки трепетали, дыхание прервалось, сердце готово было вырваться из груди; воображение не могло нарисовать мне картины более желанной, чем эта. Особое, изысканное удовольствие. Импульсы необузданных, вспенивающихся эмоций пронизывали меня почти до боли, каждый мой нерв гудел от перенапряжения. Я низко рычал сквозь стиснутые зубы.
Немного позже, когда дыхание Линнет почти выровнялось, а сама она доверчиво прижимаясь ко мне, так и не посмев поднять на меня взгляда, я испытывал смешанные чувства – тело всё ещё ныло от страсти, требуя продолжения, разумом же я понимал, что его не может быть в эту ночь. Ей необходимо было свыкнуться с моей близостью, научиться принимать меня без стыда, а это обещало много приятных минут и мне. Восхитительная. Вся – сама ласка и наслаждение, созданное для меня. Райская сладость… Я невольно заулыбался, ощущая, как под пальцами свободной руки галька превращалась в мельчайшую крошку. Мне необходимо было взять буйство эмоций под контроль, а это оказывалось очень проблематичным, когда фокусница приникла ко мне тёплым боком.
– Почему ты не продолжил? – прошептала пташка, спрятав пылающее лицо на моей груди.
– А ты бы хотела? – Я медленно провёл по её спине. Моя рубашка на ней действительно смотрелась, как стяг на поверженной крепости, хотя здесь была и не совсем победа. Сладкая дымка предвкушения приятной истомой отозвалась внутри.
– Наверное, – так же тихо, как шелест ветра в кронах, ответила Линнет, осторожно касаясь моего лица. – Ты ведь хочешь большего?
– Скоро рассвет, cara, а я бы желал иметь в своём распоряжении намного больше времени, – из моего горла вырвался низкий смешок. – Ты меня всё же чем-то опоила, ведьмочка, и я не хочу противоядия.
– Я не думала, что может быть так… чудесно, – робко произнесла она.
– Мы только начали, – пообещал я ей.
– Звучит заманчиво.
Её невинное признание подрывало мою решимость дать ей немного времени. В предрассветных сумерках цвета червлёного серебра не было ни одной тени, небо на востоке просветлело, готовясь явить миру кроваво-красное светило, которое растечётся по горизонту, как яйцо на сковородке. С нескрываемым сожалением я произнёс:
– Нам надо возвращаться, пока нас не хватились.
– Расценят, как побег?
– Решат, что я всё-таки свернул тебе шею.
Она фыркнула и, наконец, приподнявшись на локте, посмотрела на меня, смущаясь. Её глаза лучились нежностью – такой искренней и незамутнённой, что у меня защемило сердце. И я знал – любит… Я прислушивался к себе, но вряд ли то, что полыхало в моей груди, обладало хотя бы частичкой той кристальной чистоты, которая была присуща её чувствам. Я ощущал себя так, словно вернулся домой после долгого несчастного скитания по миру. Понимал – не откажусь…
Линнет залилась стыдливым румянцем, приводя себя в порядок, но у меня и не возникло мысли отвести взгляд. Я жадно пил её глазами и не мог напиться, помогая застегнуть ей рубашку. Она обвела грустным взором спокойное море, светлеющее небо и улыбнулась мне, даря незнакомое мне терпкое тепло, прочно угнездившееся где-то в мёртвом сердце. Я так не хотел уезжать…
– А разве по правилам тебе можно ехать в таком виде? – спросила она, уже усаживаясь в машину.
– Если я верну свою рубашку, то представь, в каком виде поедешь ты, – я очаровательно улыбнулся в ответ.
На обратном пути пташка почти сразу задремала, отвернувшись к окну; пальцы ласково коснулись её щеки, и девушка что-то сонно прошептала. На полупустом шоссе мне пришлось сбавить скорость – впереди, судя по количеству полицейских машин, была серьёзная авария. Линнет встрепенулась, приходя в себя и оглядываясь вокруг; кожа её покрылась мурашками, точно от порыва ледяного ветра, пока мы медленно объезжали чью-то трагедию: громоздкая фура, неуклюже растянувшись поперёк дороги, смяла под собой две легковушки. Люди сновали, суетились вокруг, противно выли сирены, слышался скрежет разрезаемого металла. Фокусницу била крупная дрожь, её невидящий взгляд был направлен в пространство, словно она видела много больше, чем дано было мне. Она вдруг вся сжалась, обхватила голову руками, заскулив и едва слышно выдохнув:
– Пусть они замолчат.
Я посмотрел в её глаза и меня прошиб озноб – в мёртвой, стеклянной глубине чудилось мне отражение тысяч и тысяч смертей. Машина была спешно остановлена на ближайшей обочине. Я протянул к Линнет руки – она мгновенно прижалась ко мне, отчаянно цепляясь за меня, словно искала избавления от какого-то непонятного кошмара. На меня она не глядела, нездешний взор её был направлен на яркие огни автомобилей, растворявшихся в молочно-белом тумане вдалеке. Руки её были холодны, а сама она казалась страшно напуганной. Я что-то ласковое шептал ей, стараясь успокоить, но не был уверен, что она слышит хотя бы слово. Словно она находилась не здесь…
По телу её пробежала крупная дрожь, и она, оттолкнув меня, опрометью выскочила из машины. Я последовал за ней, убрал волосы от лица и держал их, пока её несколько раз вывернуло наизнанку. Её странное состояние вселяло тревогу – мне было непонятно, что с ней происходит. Это явно не от двух бокалов вина. Линнет не могла отдышаться и, кажется, едва стояла на ногах, вмиг ослабев; я принёс ей воду в бутылке, которую нашёл где-то на дне корзинки:
– Прополощи рот, cara, тебе полегчает.
Она молча повиновалась, но стоило ей выплюнуть воду, как всё началось заново. Жалобно застонав, она обхватила себя руками, и даже не стала возражать, когда я легко поднял её и усадил в машину.
– Я всё испортила, – почти прохныкала она осипшим голом; болезненный румянец заиграл на побледневших щеках. – Извини, что тебе пришлось видеть…
– Ты в порядке? – с тревогой спросил я, медленно прикоснувшись губами к её руке и ощутив, что она до сих пор сильно дрожит. – Вид у тебя, если честно, жалкий.
– Мне уже лучше, хотя я и не могу не слышать и не чувствовать их… – она поёжилась.
– Ты словно… заболела? Что произошло? Или мне стоит решить, что у тебя на меня аллергия? – улыбнулся я. Уголки её губ дрогнули в слабом подобии ответной улыбки.
– Это сложно объяснить.
– Попробуй.
– Плата… Только я даже в кошмарах не представляла, что всё будет так. А это лишь начало… – Глаза её потускнели, в них ещё виднелась тень пережитого ужаса. Я не стал расспрашивать пташку дальше, припомнив слова, произнесённые вкрадчивым голосом с приятной хрипотцой. «Ты проклянёшь тот день, когда Линнет сможет контролировать свои способности, – говорил тогда тот, кого называли Падшим, кто в одной из реальностей моего разума представал её отцом. – Всё будет в сотни раз хуже, чем сейчас. За возможность докоснуться плата будет неимоверно высока». Он предостерегал, предупреждал о неизвестном мне; предчувствие надвигающейся бури не покидало меня, прочно угнездившись в мыслях. Что-то должно было случиться – интуиция ни разу не давала мне ступить на ложный след. На кого мне стоило ещё полагаться, как не на самого себя?
Дорога в замок не заняла много времени; едва выйдя из машины, пташка тут же схватилась за дверцу, пытаясь устоять на ногах. Без лишних слов я подхватил её на руки и донёс до комнаты; мы явно дали новую пищу для сплетен. От моей помощи она отказалась, скрывшись за дверью ванной, но и я не собирался уходить, пока не удостоверюсь, что ей стало лучше. Острый слух улавливал за шумом воды тихие всхлипы, каждый из которых ледяной иглой впивался в сердце. Я не знал причины её слёз и от этого ощущал себя беспомощным. Расспрашивать Линнет сейчас о чём-то казалось мне бессмысленным – слишком бледной она была, когда, наконец, вышла и почти сразу же юркнула под тонкое покрывало, свернувшись клубочком. Мы обменялись парой-тройкой фраз, прежде чем она забылась тревожным сном. Я был бы рад остаться с ней, но появление Феликса не позволило мне этого сделать – нам было поручено встретить гостей, прибывших из Мёртвого города. Напарник не мог не отпустить замечания по поводу моего внешнего вида и был раздосадован тем, что пришлось подождать, пока я буду выглядеть, как подобает стражу Волтури.
Их было трое: две женщины и мужчина, стоявший чуть в стороне от них; они явно о чём-то яростно спорили – певучие голоса звучали резко, отрывисто. Нефилимы казались удивительно хрупкими, тонкокостными, в них не ощущалось силы или опасности, им на вид было не более двадцати пяти лет. Они не сразу заметили нас, и я решил послушать разговор, шедший на каком-то древнем, мёртвом языке – возможно, арамейском или близком к нему. Едва ли мне хватало знания, чтобы уловить суть.
– Прóклятый! Здесь! – Девушка высокая и тонкая, как соломинка, со светлыми волосами гневно смотрела на мужчину, сложившего руки на груди. – Хелил…
– Ты… – я не смог разобрать ни слова в дальнейшем, но судя по потрясённому виду вмиг притихших женщин, это была угроза. – Никто не должен знать!
– Господин…
– Бойся меня, а не господина. Мне нечего терять, – от последней короткой фразы веяло холодом северных морей, в ней звучала открытая угроза.
Он был худым, как жердь, высоким и таким же по-птичьи тонким, как его спутницы, но в нём чувствовалась сила, властность окружала его лёгким флёром, как духи; прямые чёрные волосы до плеч обрамляли красивый лик с нереально светлыми, серебристыми глазами. Мне ещё не доводилось встречать такой нечеловеческий оттенок. Женщины – очень похожие друг на друга, наверное, приходились сёстрами – казались простолюдинками рядом с ним, немногим отличаясь от смертных, разве радужка у них оказалась цвета янтаря. Неудивительно, что они боялись своего спутника, не отрывавшего от них звериного взгляда. Он и первый заметил нас, и лицо его мгновенно приобрело бесстрастие, присущее бессмертному. Огромный холл был пуст, дорогое убранство мягко поблескивало в полумраке, говоря о величии владельцев замка.
– Добро пожаловать к Волтури, крылатые, – Афтон выскользнул из тени, беззвучно присоединившись к нам. Голос его звучал гулко, почти торжественно. – Надеюсь, наше общество вам по вкусу.
Я сдержал улыбку – это явно было не так: женщины смотрели на нас большими, испуганными глазами, взявшись за руки, что ещё больше подтвердило мои мысли об их родстве.
– На моём веку были твари и пострашнее, – непринуждённо отозвался мужчина, сверкнув светлыми глазами. На среднем пальце у него поблескивал массивный перстень с уже знакомым по описанию Феликса гербом – искусно выполненный ворон казался почти живым. – Возможно, не будем пугать моих милых спутниц – они ещё так молоды и впервые встречаются с хладными – и оставим их здесь? Они всё равно не посвящены в цель визита. Это их наказание.
– Интересное наказание, – Феликс с любопытством разглядывал его. – А ты же у нас, видимо, бесстрашен? – Он показательно хрустнул костяшками пальцев.
– Феликс, гостям не принято сворачивать шеи, как цыплятам. Что подумают о нашем радушии? – вмешался Афтон. Его весёлость была мне противна – он ощущал себя сильным, только глумясь над более слабыми. Трус.
– Наш вид полон сюрпризов, вампир. Непростительно забывать об этом, – ровно отозвался на шпильку гость. Выдержки было ему не забывать, и, наверное, я бы даже испытал к этому странному существу симпатию, не будь он отчего-то неприятен мне.
– Натан! – предупреждающе выкрикнула одна из девушек, за что в ответ получила уничижительный взгляд.
– Довольно. Древнейшие ждут, – коротко бросил я, прерывая бессмысленную беседу.
Женщины не последовали за нами, оставшись беспокойно ждать в холле; Натан же шёл рядом и словно не замечал ничего вокруг. Серебристые глаза его лихорадочно поблескивали, точно в предвкушении, но в то же время взор был тревожным, задумчивым. Понаблюдав за ним немного, я потерял интерес, утвердившись в мысли, что с мужчиной не всё в порядке – он казался больным, словно его что-то подтачивало изнутри, сжирало и заставляло гореть. Несмотря на внешнее спокойствие и холодность, взгляд его был тусклым от боли.
Натан был встречен со всем радушием, на которое только способен Аро, и первого явно обескуражило это. Древнейший всё улыбался, глядя на растерянного гостя, который держался прекрасно – учтивый и располагающий к себе, в его словах звучала необходимая доля наигранного уважения. Скромное, сдержанное приветствие. Не заискивал – держался особняком и выполнял то, что ему было поручено.
– Хелил желает предупредить вас, древнейшие, – голос у него был мягким, бархатным.
– Предупредить? – Кай насмешливо приподнял бровь. На миг в глазах нефилима полыхнула злость, но он быстро взял себя в руки и также спокойно ответил:
– Аарон не просто желает уничтожить нашу власть, он собирается построить новый мир, перед этим утопив в крови старый. В его союзниках – вампиры, перворождённые, а, что ещё хуже, оборотни. Он достал и привлёк на свою сторону всех неугодных. Как только Мёртвый город падёт и к ногам этого безумца рухнет голова нынешнего правителя, он выдвинется сюда. Лишь поэтому Хелил взял на себя право напомнить вам, что у вас есть враги, которые будут рады вашему проигрышу.
– Владимир и Стефан, мои старые друзья, которые никак не могут успокоиться даже после стольких лет, – протянул Аро, притворно вздохнув и устремив задумчивый взгляд на Кайуса. Тот ответил ему жёстким взглядом и плотоядной улыбкой. – Мы давно не почитали их своим вниманием, не интересовались жизнью… Какое досадное упущение. И, искренне надеюсь, что у них хватило ума не делать опрометчивых шагов.
– После того, как они выступили свидетелями у Калленов и исчезли, как только поняли, что битвы не будет, брат? – в голосе Кая звучал яд. – Надо было давно отправить их вслед за их кланом, но тебя всегда умиляли собачонки, которым можно бросить кость.
– Не будем делать поспешных выводов, друзья мои, – ровно произнёс Маркус. – А ты очень хорошо осведомлён о положении дел, Натан. Раньше я о тебе не слышал, но тебе оказано большое доверие.
– Я был лично знаком с Аароном и долгое время разделял его взгляды, – последовал невозмутимый ответ. Я приподнял бровь, когда услышал, как он попал в услужение к Хелилу – предал своего прошлого господина, за которым теперь охотился весь мир странных крылатых.
– Перебежчик, – коротко бросил Кай, презрительно скривив губы.
– Аарон два раза пытался убить ту, за которую я готов умереть. Её жизнь можно сохранить, лишь уничтожив его. И мне плевать на средства достижения этой цели.
– Благородно, и удивительно, что тебя оставили в живых, – Маркус казался задумчивым. – Не ошибусь, что ты очень ценен для обеих сторон.
– Мне не соперничать по силе с сыном десницы Люцифера, но я тоже кое на что способен, – впервые за всё время я увидел на его губах тень улыбки.
– Жаль, что твои мысли слишком мутны для восприятия, – вздохнул Аро, выпуская руку Натана. – Ты интересная личность, крылатый. Хотел бы я узнать твою историю и иметь возможность взглянуть на женщину, которая заставила тебя предать всё, чему ты служил. Роковая красавица?
Нефилим медленно покачал головой, взгляд его заметно потеплел.
– Ангел…
Визит перворождённых не принёс ничего хорошего – я не мог не понимать, кого именно отправят навестить румын, а сейчас покидать замок мне не хотелось. Но, наверное, впервые за всё время здесь, моего возвращения будут с нетерпением ждать. Стоит пережить разлуку лишь ради того, чтобы испытать радость встречи. В конце концов, путешествие вряд ли окажется долгим. Больше меня тревожило ощущение надвигающейся бури, готовой вот-вот обрушиться и разрешиться ураганом, и я знал – не в будущей войне, потревоживший покой Древнейших, дело. Мне сотни раз приходилось рисковать головой, и раса моих врагов меня не интересовала. Какая мне разница, что течёт в жилах жертв: кровь или яд? Но теперь всё по-другому – я больше не один. Пташка, как же ты усложнила мою жизнь…
Я был удивлён, когда в одном из пустынных коридоров услышал мягкий голос Натана, звучавший горько и отчаянно. Нефилимы должны были покинуть замок почти сразу же – им явно было неприятно находиться здесь, но наше общество пришлось терпеть весь долгий день.
– Я не надеялся, что вновь увижу тебя, даже мечтать не смел, – глухо произнёс он, обращаясь к той, которую ожидал меньше всего встретить в его обществе. Линнет, казалось, потеряла дар речи, глядя на мужчину, лишь что-то беззвучно шептала побелевшими губами. – Я искал тебя всё это время, мне не было покоя…
– Искал? – сдавленно пискнула она. Не знаю, что удерживало меня на месте – любопытство или излишняя подозрительность, но я просто слушал, с нарастающим чувством кипящей ревности понимая, о ком нефилим говорил в зале.
– В Милане я потерял твой след, и вот недавно узнал, что ты жива… Мне искренне жаль твоего брата.
– Извини, но принять твои соболезнования я не могу. – Линнет опустила голову и сжала руки в кулаки. Кусочки мозаики стали медленно вставать на место. Я окаменел. Ярость поднималась во мне, как раскалённая лава в жерле вулкана. Мне не хватало лишь подтверждения, чтобы броситься к глотке нефилима.
– Ты не простила меня… – Я сделал шаг вперёд, ощущая, как каждая мышца в теле сжимается для броска, а рот наполняется ядом. – Позволь объяснить, Линнет, – мягко попросил он.
Убить. Разорвать на части. Уничтожить. Переломить хребет. Заставить захлебнуться кровью. Дрожь пробежала по телу, перед глазами встала кровавая пелена.
– Объяснить? Что ты хочешь объяснить? Как сделал из меня домашнюю зверюшку, как унизил, растоптал? Тебе этого было мало? А я верила тебе… Ты был другим... – Она отступила назад, когда мой соперник протянул руку, словно желая коснуться фокусницы. – Не прикасайся ко мне!
У него сделался вид побитой собаки, выброшенной на улицу в морозную ночь.
– Я не хотел! Ты свела меня с ума, я не испытывал такого за всю свою долгую жизнь. Я не знаю, что на меня нашло, когда увидел тебя в дверях… В конце концов, я был пьян!
– Я хорошо всё помню, Натан, – она подняла от пола затравленный взгляд загнанного в капкан лесного зверька; Линнет передёрнуло, стоило ему попытаться провести по её щеке. – Каждую минуту. Надеюсь, ты остался доволен полученной платой.
Я больше не осознавал собственных действий, мной завладела звериная ненависть. Всё встало на свои места. Дикий рык сорвался с губ, гулким эхом прокатившись по пустынному коридору. Он посягнул на то, что принадлежит мне. Унизил. Причинил боль. Заставил страдать. Туман ярости обволакивал разум алой пеленой. Меня затрясло, я больше ничего не ощущал, кроме чудовищной потребности убить её обидчика. Воображение рисовало такие картины, что я едва не выл. Мне хватило мгновения, чтобы броситься к незащищённому ничем горлу нефилима, который поворачивался слишком медленно для меня. Он захлебнётся собственной кровью. Один удар. Всего один удар.
В серебристо-серых глазах промелькнуло удивление. И в этот момент я отчётливо понял, что не успокоюсь, пока Натан будет жив.
Спасибо, Женечка)) (позже отпишусь более нормально 
)
.Света будет довольна 
(не воспринимай близко к сердцу, и как упрек)/ 
А вот теперь я буду ломать мозг. Хочу еще конфетку 
Порви там всех))) *в хорошем смысле*))
)