Я не помнила, откуда это знаю, из какой глубинки во мне отозвалось- я ни разу в жизни не танцевала вальс. Но в тот момент, когда я, повинуясь уже почти совсем безвольным рукам Сульпиции(забавно вышло, не так ли? Ваше последнее желание, сеньор Преступник!) склонила голову к ней на колени, вальс заиграл. Биение сердца давно пыталось воспроизвести его чарующие вступление, но лишь улыбка Сульпиции сгладила какофонию- чернильная радуга улыбки под пустыми глазами, в которых пляшут, звеня, хрустальные лучи...
Раз-два, раз-два...
- Тихо, незаметно,- запела я,- родилась легенда. Как одна цыганка, ночью до рассвета, у Луны простерлась. Плача, умоляла, чтобы дни настали, чтоб с женихом вновь была.
Я полной грудью вдыхала запах холстины, сбрызнутых дождем волос, холодной кожи, где-то в глубинке даже становилось больно с непривычки. Хрустальные звуки расцветали на глазах, костистые плечи Сульпиции вздрагивали все реже. Голубой кристалл Элис и тронный зал Девы-Боли были настолько отличны от сознания Сульпиции, что мне на секунду сделалось страшно. Ну а вдруг я останусь в нем, растворюсь в вальсе навсегда, ведь звуки чаруют настолько быстрее картин? Но я все же нашла в себе силы продолжать.
- Будет тебе смуглый твой жених, Месяц говорила с небес своих. Но за то б хотела первенца из тела, что ему ты отдашь. Бросишь ты родного, чтоб не быть одною, мне Любовь передашь.
- Ты на него похожа...- Как бы ни был странен и невесом мир ее разума, беспомощная Сульпиция до дрожи в голосе напоминала о детских лицах Элис и Джейн. Даже полуоткрытый рот- та же теплая ямка, из которой льются сладкие слова преданности.
На кого?...
- Даже сейчас... Я всегда думала, что ему будут к лицу веснушки. И те же пальцы... И в левом глазу вкрапления. Как пятнышки на Луне.- Пальцы Сульпиции переплетались с моими, наши волосы смешались на алом подлокотнике. Какое-то потаенное желание не могло оставить ее в полусне, что-то тоже шептало ей на ушко. Но что может быть лучше, чем быть самой близкой к Аро? Самой красивой, самой желанной, самой преданной. Самой бесценной куклой за стеклом шкафа. Чего же еще может хотеться, если ты заперта, как в чьей-то мягкой ладони, в безопасности башни, где все тревоги смоет так хорошо слышный дождь? Я чего-то не понимаю...
- Месяц, хочешь быть матерью- только нету любви, чтобы женщиной ты могла зваться, о Месяц. И людской красоты, и ночной чистоты- Сын Луны.
- Счастливая Галатея...- выдохнула Сульпиция.- Ты не узнаешь, каково хотеть принести себя в жертву чему-то меньшему. Ты слишком горда, твоя глина потрескается... Айседора, а ты знаешь?
Молчание. И вдруг неожиданно, словно ни с того ни с сего заговорили деревья в лесу, наши голоса сплелись в один.
- И душистой ночью полна Луна, и ребенок полон сладкого сна, ну а если плачет, то луна обтачит себе тело на колыбель. Ну а если плачет, то луна обтачит себе тело на колыбель.
Но как можно свить узорчатую колыбель, если не знаешь, от чего плачет нагая душа? Пусть Сульпиция и пустила меня к себе в колени, пусть от ее вальса мне и хочется танцевать с Полярной Звездой, ее несчастье хитроумно прячется.
- Я хочу тебе показать...- Я уставилась в бирюзовое сердечко, покоящееся между ее ключицами. Верно, если влюблен и любим- вся земля так и выглядит.
- Посмотри... В глаза...- Руки Сульпиции, словно сделанные из тающего снега, обхватили меня за подбородок и потянули вверх. Ее зрачки расширялись, расширялись, вытекли за границы радужек, и непонятная мгла выступила из ниоткуда.
Тьма вылетит из глубины, и принесет тебе сны. Так пела мама, вертя в пальцах зеленую, словно живая трава, пряжу. С печальным бряком корзинка выпала из пальцев Сульпиции, но я так и не поняла, затерялась ли она в барханах шелка или откатилась в угол. Мгла окутала меня окончательно, и только блики свечей в радужках Сульпиции еще напоминали, что где-то до сих пор горит прекрасный желтый огонь.
Мне понадобилась минута, чтобы понять: блики- это звезды в зимнем итальянском небе, а мои руки покровительственно лежат на большом, старом, мудрого вида валуне. Вместо прерывистых вздохов- шум сосен. Ветер понес мне в лицо песок, и внезапно я узнала двор Палаццо де Приори. Та самая неоготическая арка, в которую вел грязный, неприглядный люк, откуда меня отпустила наивная кровопийца Корин.
И женщина, стоявшая у подножия арки, вжимавшаяся в изгибы камня, похожие на хвосты ящеров, была чем-то похожа на меня. Только выше и круглее, и солнце не насмехалось над слабостью ее белой кожи, не оставило веснушек.
-Мама!!!
«Мама! Мама! Мама...»- с готовностью откликнулось эхо. Мой отраженный крик набрал громкость, раздулся, и внезапно так сильно ударил по ушам, что я повалилась на землю.
Меня не видно и не слышно. Я не сбегу от страшной сказки, лейтмотива мира Сульпиции...

 

***
Лицо женщины, круглое и бледное, как серебряный диск на уборе богини Бастет, искажено гримасой боли. Густые и вязкие капли, отдающие металлом, лезут ей в глаза, рот, нос, не дают видеть и дышать, и непонятно, слезы ли это или жестокий дождь. Ее окровавленный подол плещется в разлившемуся по брусчатке ливневому озеру, обвиваясь вокруг лодыжек. Руки крепко сжимают завернутый в голубой атлас сверток. Женщину колотит, но ее с виду тонкие, розовые пальцы держат сверток крепче стальной удавки.
Сверток шевелится, и крошечная ручка шарит по замшевому лифу. Неужели это ребенок такой крошечный? Легче поверить, что у женщины на руках спеленутый котеныш. Ткань немного сползает и видны влажные темные кудри, через которые словно вот-вот пробьются серые бархатные ушки.
Женщина затравленно озирается, переводит дух, пытается сделать шаг, другой- и скрючивается от жуткой муки. Удивительно, насколько чувственно выгибает ее боль. Но женщине не до своего прекрасного лица, не до черного шелка волос, не до дорогого атласа, в который завернут младенец. Женщина всхлипывает и тут же зажимает себе рот рукой- голос ее выдаст, как выдает на охоте молодую лань.
- Агата! – весело доносится из туннеля. – Агата, иди скорее ко мне.
Вопль рвется из сомкнутых губ женщины, но она не теряет самообладания, и, чуть ли не сложившись пополам, неровно двигается к углу палаццо, за ней разливается алый ручей, в лунном свете сверкающий хрусталем. Девочка на руках несчастной спит.
- Агата, не прячься, золотко.- Алый ручей пузырится, словно кровь желает ответить за собственную хозяйку.
- Агата, неужели ты не покажешь мне дочь?
Тепло крошечного тельца вдруг обжигает раскаленным железом, словно огненная лента обвила Агате ладонь, а в голове кто-то надрывается: «Бежать! Бежать! Бежать!». Агата наконец испускает чудовищный крик и бежит в сторону леса с голубыми елями, оставляя за собой кровавую дорожку
- Вот ты где, моя радость, моя душечка!- Аро, прекрасный даже с растрепанными кудрями и засученными рукавами, выходит из тьмы на мокрые камни.- О, Изида, богиня плодородия и ясновидения... Зачем же бежать?
Агата бежит с невероятной для два дня назад родившей прытью, но внезапно словно зверь прыгает на нее: прыгает коварно, под ноги, ударив по слабым коленям. Она пытается ухватиться за воздух, но черная тень подхватывает ее и кружит, кружит, кружит, в конце концов отбросив на одинокий плоский валун. Ребенок падает у нее из рук- к счастью, прямо в заросли вечнозеленых папоротников.
Разбуженная девочка заходится тоненьким плачем. Тень перестает кружиться над Агатой, то исчезая, то появляясь, то приседая, словно лучшая гончая греческих островов. Бешеная крутка останавливается и из черной бесформенности появляется Деметрий. Сиреневый шелк капюшона будто подсвечивает его волосы, его глаза- словно спелые, окрашенные алым заходящим солнцем каштаны.
Немного сутулясь, Деметрий легко подбегает к папоротникам. Он подхватывает плачущего ребенка на руки, пристраивает крошечную головку на сгибе локтя. Неожиданно тепло улыбается и начинает что-то тихо напевать- девочка затихает. Нежно укачивая сверток, юноша подносит его совсем близко к лицу, прислушивается, словно боясь лишний раз вдохнуть. Новорожденная. У него на руках- одно испуганное сердечко. На один зубок.
Опущенные ресницы скрывают звериный блеск в глазах Деметрия, он глубоко вдыхает, почти целуя нежную шейку, приоткрывает губы...
Но почти сразу отнимает искаженное гримасой лицо. Кровь новорожденной пахнет странно, остро, словно яблоко начинили хреном. Деметрий недоволен, но не спускает ребенка с рук. На мгновение воцаряется тишина. Правда, теперь вместо ребенка рыдает Агата. Холод, боль и страх во всем теле наконец складываются в слова.
- Деметрий... Прошу... Отдай ее мне!
На лице Деметрия поселяется безразличие.
-Ты теряешь кровь, Агата, и рассудок тебя оставляет вместе с ней. Если наследница Господина родилась слабой, это еще не повод волочить ее по этой мерзкой погоде.
Агату, кажется, вот-вот разорвет надвое, так она плачет. Деметрий осторожно устраивает ребенка за пазухой, между шерстью пиджака и камзолом, и делает шаг в сторону палаццо- но внезапная тишина заставляет его развернуться.
Мешковатая черная ткань задевает Агату по лицу, но женщина не осмеливается снова вскрикнуть, будто знает, что черный-цвет молчания. Сульпиция быстро, широкими шагами и в то же время неуловимо женственно подходит к Деметрию.
-Дай.- Ее теплое меццо- словно нагретый солнцем клинок.
Деметрий тоже не осмеливается- правда, ослушаться- и покорно протягивает Сульпиции атласный сверток. Только его острому взгляду видно, как трясутся руки у каталонской вампирессы.
Голубая ткань вновь сползает, и девочка, окончательно успокоившаяся на руках у Деметрия, с любопытством смотрит на Сульпицию. Ярко-алый взгляд встречается с серым. Странно темные губы вампирессы искривляются, она держит ребенка на вытянутых руках, словно бездомного щенка. Чуть смягченные южным флером матери, на личике крошки резко видны черты Аро. Девочка высвобождает ручку из атласных пут и тянет к лицу Сульпиции.
Так это правда. Вот на что пошел Владыка Вампиров, чтобы наконец получить желанную дочь. Право, уж лучше бы он похитил ее, перебив смертных, цепляющихся за свою кровинку, не ведая, какая ей предназначена судьба. Но так?
Однако на лице Сульпиции не видно зла, и последние изломы ярости разглаживаются, оставляя недоуменную грусть. Вся ее ревность и любовь замыкаются в таинственных мыслях. А может, все-таки...
- Простите,- шелестит, как последние листья, голос Агаты.- Сеньора Сульпиция, мне нужно идти. Пожалуйста, дайте мне Айседору...
- Как?- недоуменно откликается Сульпиция.- Как ты назвала ее?
- Айседора.
- Айседора, дар Исиды. Жаль, что имя- единственный ее дар.- Аро, появившийся из-за перестилия колонн, темных от влаги, вздыхает.- Но все же, милая Агата, тебе бы лучше отдохнуть и выспаться. В Греции родивших не выпускали неделями. Пойдем в тепло.
- Нет.
- Нет?- Изящный рот Аро совсем по-женски образовывает крошечную «о».
- Ты, верно, уже заботливо приготовил снотворное,- произносит Агата, глядя в ельник под ногами.- И разжег огонь, чтобы сжечь окровавленную одежду... Слабую дочь ты отдашь на съедение страже. А меня, верно, ждет знакомая цепь на лодыжке. Или выпьешь меня, стоит мне только заснуть?
Аро многозначительно улыбается.
- Изида, что тут еще сказать.
- Я... Пойду. Если мне захочется убить Айседору, я справлюсь с этим сама.
- Куда пойдешь?
- Домой. На Сицилию. На проезжих каретах. Все ведь думают, что я драю у тебя полы и зеркала. И вот,- Агата горько кивает на сверток,- доказательство того, как щедро ты мне отплатил.
- Il amore lodato…*
- Щедро, Аро. Она красивее всех на свете. И я счастлива, что кровь не затмила мне глаза и я могу это видеть.
Аро подходит ближе к ребенку, проводит рукой по темным волосам. Девочка, окончательно проснувшаяся, бодрая, словно первый весенний светлячок, внимательно его разглядывает. Она не умеет улыбаться, даже не умеет толком думать- но Аро ей очень нравится. Особенно его красиво мерцающая в лунном свете кожа и длинные кудри, за которые можно дергать.
- Вы вольны идти. Уж в чем тебя нельзя обвинить, Агата, так это в обманывании ожиданий. Ты ведь не расскажешь никому?
-Мне незачем.
- И верно, - сладко улыбается Аро.- Но ничего не бойся. Если вдруг станет зачем- я просто приду и поцелую вас на ночь.
Агата осторожно берет девочку у Сульпиции и поворачивается к лесу, не удостоив палаццо даже прощального взгляда. Она прекрасно помнит, как почти выбежала оттуда на проезжую тропу. Она найдет ее и в темноте.
- Постой.- Аро снимает с плеч плащ с карминным подбоем и пристраивает его на Агату. – У тебя кровь в жилах замерзнет в такую ночь. Готов поспорить, это неприятно. И, да, все же...Назовешь ее Лидией?
-Нет. Она- Айседора.- Не попрощавшись, Агата молча застегивает на шее плащ и, хоть и неважно держась на ногах, быстро сливается с рядами деревьев.
- Как всегда, непокорна. Что за преданность сердца...
- Что за храбрость души,- роняет Сульпиция. Удивленный тихим восхищением в ее голосе, Аро поспешно зажимает ей рот поцелуем. У Сульпиции не хватает отваги, чтобы отстраниться или хотя бы посмотреть в голубую глубину леса, пока не исчезнет вдали белоснежный подол, пока вдали не затихнет запах цветущих сицилийских яблонь, даже цветы которых слаще, чем мед...
Дождь вот-вот прекратится. Круглая, окрашенная странной, холодной желтизной луна тянется лучом к кровавой тропинке. Синеватые облака, словно плащ, вьются вокруг нее и в конце концов гасят.

***

Капли, падающие на похолодевшее лицо, стали бухнуть, расплываться, словно горький океан, а я не могла даже шевельнуться. Пригвожденная к утесу весом подавленных чувств, я беспомощно уставилась в темноту каменных проемов- интересно, а тогда двери уже были так странно разбросаны вдоль стен?
Вода полилась в нос, в уши, ручьями побежала по коже головы, остудила тепло ладоней. Я когда-то вернусь? Она когда-то вернется? Где-то вдали все еще звучал вальс.
Я безразлично повернула голову. Раз-два-три, раз-два-три... Влажная темнота сгущалась. Вальс стихал.
Я сделала рывок, пытаясь удержать мелодию в грубых пальцах, вытянула шею, как дикий гусь, и словно черные крылья раскрылись за спиной, разрывая по швам кожу. Я не хочу остаться в тишине.
Еще... И еще... Боль делалась невыносимой, крылья давили на спину. Еще чуть-чуть- и они станут больше меня.
Я сбегу, сумею!
Звезды стали ближе, колючие, с ржавыми зубцами звезды. Они ближе, ближе, вращая лучами, и вот угольчатые края царапают мне щеки...
- Девочка, проснись! Девочка! Не вздумай заблудиться в моем сознании, довольно того, что это регулярно делает твой отец.
Острый ноготь впился в мою плоть и я наконец открыла глаза. Парализующее видение растворилось, словно сладкая пудра на языке.
- Су... Сульпиция?...
- Представь себе, я,- молвила Сульпиция, перехватывая гребнем свою черную гриву. – Так ты когда-нибудь поднимешься с полу? У тебя весь подол вымазался. И убери голову у меня с колен, уж больно ты теплая, вдруг не сдержусь.
Я откинулась назад, удивленно взглянув на Сульпицию. И это она несколько вечностей назад почти что плакала слезами, которых у нее быть не могло?
- Я прошу прощения. Но... Что вы мне показали?
- А что ты смогла увидеть?- тихо произнесла Сульпиция, ее взгляд медленно тускнел. Интересно, моя ли беззащитность на мгновение пробудила в ней чувства?
- Что вы знали мою мать.
Сульпиция победно усмехнулась.
-Да, знала. Я восхищалась ей... Давно. С тех самых пор, как одна лисица из подручных Кая привела ее аккурат в руки моему мужу. Ты знаешь,- она коснулась своего колена,- Я всегда казалась себе неправильной. Казалась грубой, уродливой... Не созданной для прекрасных мужчин этого мира. Я была слишком большой, и слишком запоминающейся. Никто не смог бы полюбить меня, кроме, может, пожалуй, Джонатана Свифта.**
«Кто это? Он писал книги?- заплясали у меня в голове ненужные мысли.
- Мои первые чувства были к ее красоте. Потом- к ее жажде свободы. О... Я никогда этого не забуду!- На лице Сульпиции снова смешались чувства, она то ли рассмеялась, то ли всхлипнула. – Она решила сбежать, как только поняла, что Аро заберет тебя, стоит тебе родиться. Феликс-стражник сказал мне по секрету, что она успела добежать почти до проезжей тропы. Охранники буквально выдернули ее назад в лес, а из-за горизонта уже показывалась чья-то карета. Ее притащили за волосы, а она знай смотрит, смеется... «Запереть меня ты можешь, - говорит,- а мое сознание читай не читай, не возьмешь!» Как у нее это только вышло...
Вышло?
- Ваше сознание принадлежит лишь вам,- прошептала я. – Я, с вашего позволения, просто зашла посмотреть, будучи звана. И Аро... Отец наверняка делает так же.
- Я не удивлюсь, если окажется, что чтение умов- не единственный его дар,- сказала Сульпиция.- Как бы он не любил диковинки и таланты, желанного он прекрасно добивается сам. Взгляни...- Она показала на свои пышные юбки, на белые ступни, виднеющиеся из-под подола.- Взгляни, во что он меня превратил.
- Вы прекрасны.
- Но это не я,- вздохнула Сульпиция.- Не уснешь, девочка? Сейчас мой черед рассказывать историю. Хотя эта сказка страшна для тех, кто ее поймет.
Я кивнула.
-Я ведь пришла, чтобы ее слушать.
-Тогда я расскажу, но не сейчас.- Сульпиция поднялась. – Мысли о освобождении и побеге слишком кружат голову- если я расскажу тебе о всех своих мечтах и попытках, ты небось сама ускачешь через окно. Сон очистит твои мысли, и завтра ты будешь готова, Ламия, дочь Упыря,-тут она подмигнула.
- Неужели вы не любите его?...- Я растерялась. Ведь у нее есть то, за что дерутся живые и неживые-безопасность, уютная мгла под чужим крылом.- Вы хотите сбежать?
-Нет же, глупенькая. Я... Привыкла. Моя любовь и заперла меня в этой башне. Она не выпускает никуда. Я всего лишь хочу, чтобы меня было достаточно. Ведь других эта любовь сведет в тартары. Хочу показать, во что превратишься, если не будешь осторожна.
- Но меня ведь не заперли полностью. Пусть в замке и торчит ключ, но я никогда не соглашусь с тем, что неправильно. Может, поэтому я и не могу до конца полюбить.
- А мы больше похожи, чем мне казалось.- Сульпиция рассмеялась- хрипло, как-то трагически.- Я тоже так думала. У меня были мои мысли, мои дороги в жизни, которые я лелеяла, словно божков в ларариуме. Когда-то я была сильной духом, как Минерва, хоть и нежно-неуклюжей телом... А сейчас все наоборот. Но,- она вскинула голову, словно упрямая лошадь -о падшей воительнице я расскажу завтра.
- Вы зададите мне на эту ночь урок? Хотите, чтобы я подумала над тем, что сказали вы?
- Завтра...- прошептала Сульпиция.- Да скроет ночь нашу ложь, так что мыслей шальных не прочтешь. Пробьют часы, отступит воли смерть- смертный разум сохранит мой секрет.
Вот это ламия так ламия.
Сульпиция поманила меня закутанной в черный холст рукой, и, словно подружка, обхватив за плечи, повела к двери.
В объятиях длинных пальцев скрипнула серебряная ручка, и темный коридор снова показался во всей своей странности и красоте- то ли свобода, то ли опасность. Как она загадочна, эта Сульпиция, как покорна и осторожна, как нежна и однвременно послушна. Не похожа ни на одного... Неужели я начала привыкать к вампирам, раз уже начала разбирать, насколько они друг с другом схожи?
- Ты не думай, что я тебя гоню,- мягко произнесла Сульпиция.- Но время придет лишь завтра. Время отведет подозрение.
- Я поняла.
Сульпиция помогла мне спустится на каменный пол, и затем взмыла, словно огромный мотылек, чудом удержавшись на узком порожке запертой двери чуть выше той, из которой мы вышли.
- Завтра,- прошептала она. Влажно сверкнули зубы- и Сульпиция с невероятной скоростью поползла вверх по стене, растворившись в темном лабиринте дверей.
Что-то мне расскажет нынче эта влажноглазая паучиха, что заставит впитать с ее молоком? Как мог пленить ее, такую непонятную, словно убегающую сквозь пальцы, Аро? Чем пленил и почему? Можно ли считать богатую башню пленом? Ведь плен- это сырые подземелья, скелеты, жмущиеся к плесневелой стене, словно к родной матери, черви и «испанские сапожки»... Или же я вновь вижу лишь одну сторону Луны? В далекой Грузии считалось, что всегда есть и другая... Страшно.
Все будет лишь завтра. Завтра будет еще страшнее.
Ночь была готова вот-вот дважды ударить в часы, темнота сгустилась, и трепещущие, хрупкие листья на фоне узких бойниц скрыл ее темно-фиолетовый плащ, заглушил тоненький крик, усыпил сопротивление.
* хваленая любовь(ит.)

** Образованная Сульпиция намекает на произведения Свифта о стране великанов.

 

Предыдущая глава « Оглавление