Размещение: с моего разрешения.

Холодный и тусклый рассвет. Низкое небо, затянутое тяжелыми тучами. Куда не глянь – все укрыто выпавшим за ночь первым снегом, от которого становится еще холоднее, безрадостнее. Вокруг полная, оглушающая тишина, в ней вязнут и без следа растворяются все звуки. Лишь ветер с навязчивой монотонностью свистит в ветвях деревьев. Огромная поляна, на которой они стоят, тоже засыпана снегом, из-под которого тут и там торчат кустики уже пожухшей травы. Почему-то в окружающем их сейчас мире нет той праздничной, ослепительной чистоты, которая приходит с первым снегом. Вокруг все серое, больное, пахнет отчаянием и безнадежностью, ненавистью и смертью. 

Наверное, в этом виновны они, те, что застыли по краям поляны, напротив друг друга. Два мира, две силы. Такие разные, такие далекие, пришедшие сюда… для чего? Выплеснуть застарелую ненависть, жажду власти? Или защитить свой мир, любимых и друзей, отстоять собственную независимость? Ярость, злоба, отчаянная жажда реванша с обеих сторон. Все это вот-вот лавиной обрушится между ними… 

Они забыли, все те, кто сейчас так неудержимо рвется в бой, о том, что способно остановить это противостояние. И если одни из них просто не верят в существование этой силы, то другие не допускают даже мысли, что их соперники способны испытывать хоть что-то, кроме жажды уничтожения. Но, чтобы не думали они все, эта сила была с ними в эти мгновения, оберегала и поддерживала каждого из них, останавливала, не давая совершить непоправимого, незримым хранителем стояла за их плечами и не давала угаснуть тем искрам света и тепла, что жили в их сердцах, ибо сказано:

«…Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут и знание упразднится…».*

Он стоит впереди всех. Грациозный, смертельно опасный. Хищник. Царственная осанка, горделиво вскинутая голова, жесткая линия губ, искривленная язвительной и надменной усмешкой. Глаза опущены. Никто не должен увидеть, как пойманной птицей бьются в агонии горячечные, полные отчаяния мысли.

«Не время для слабости… Все уже свершилась. Не жалей… Докажи им… Ей…» 

Внезапно он замирает. Безумный хоровод в голове замолкает на несколько мгновений, он делает отчаянное усилие над собой, собственной волей, желаниями, мыслями…

- Ну что, верен себе до последнего? Открой глаза, оглянись, признайся хотя бы сейчас – ты влип, приятель! Твою мать, как же ты влип! Хватило года и одной человеческой девчонки, чтобы превратить в жалкое ничтожество тебя – такого холодного, циничного, рассудочного. Стоишь здесь, выламываешься перед самим собой, судорожно цепляешься за остатки былого самолюбия и трусливо готов проиграть уже во второй раз, - плечи едва заметно, брезгливо передергиваются,  усмешка полна яда и презрения. Он ненавидит себя в это мгновение.

- Не заигрался? Это твой последний шанс, дружок, слышишь? Ну что ты, не бойся. Это же не страшно. Просто ответь честно самому себе: зачем ты здесь? Пытаясь поймать последний призрачный шанс, притащил сюда армию... смешно! А главное -  зачем? Что, страшно было остаться наедине со своими желаниями?  Для чего ты притащил их всех сюда? Это только твоя война! Неужели, весь могущественный клан Вольтури выдернут тобой из-под жаркого солнца Италии, в эту глушь, и  втянут в интригу, с прямо скажем, непредсказуемыми последствиями, только потому, что ты, как последний болван, не смог найти более приемлемого способа заполучить женщину, которая уже год - неужели всего год? – сводит тебя с ума?

- Ну, вот, совсем неплохо. Так, спокойно, кулаки не сжимаем… расслабился! Да, и вообще… Ты, скотина, похоже, забыл, зачем пришел сюда? Напомнить? Пришло время назвать вещи своими именами, сколько можно глазки-то прикрывать, а, Аро? Молчишь? То-то… Да, чего уж там… Ты же хочешь ее. Именно ее! Всегда хотел. С той самой, первой встречи. 

Нет. Не так. Раньше… Это произошло гораздо раньше. Помнишь? 

Весна. Мальчишка. Каким жалким он казался тебе тогда. Слабый, раздавленный своим непонятным горем, упрямец. Он был интересен для тебя только даром, которым обладал, той выгодой, которую из него можно было извлечь. Почему ты даже не пытался понять причины, заставившие его, Бессмертного,  так страстно желать этой самой смерти? А потом… Будь проклято то мгновение, когда ты впервые взял его за руку! Будь проклято, то, практически юношеское любопытство, которое никогда не покидало тебя! Ты увидел Ее. Сначала – его глазами, его сердцем. Казалось, ничего не произошло. Гром не грянул, небеса не разверзлись. Просто тебе стало интересно, так, дружок? Ты силился и не мог понять как слабая, смертная, человеческая девочка смогла до такой степени поработить практически всесильное существо. Твое извечное любопытство дернуло носиком, встрепенулось, и сделало стойку. Ага! Хоть что-то необычное! 

И вот тогда ты влип… Возможно, еще можно было все исправить. Мальчишку надо было просто отпустить. Сделать то, о чем он просил с такой настойчивостью. Но нет! Любопытный щенок в тебе уже что есть сил крутил хвостиком и заливался счастливым лаем! Как же! Так необычно! Просто потрясающе! Ты доверчиво сунул нос куда не следовало и капкан – щелк!- захлопнулся. Пути назад больше не было. Боже, ну надо же было быть таким кретином!

Помнишь, как это было? Ты просто захотел посмотреть на нее. Ты так жаждал хоть чего-то новенького.  Кто посмеет судить тебя, погрязшего в однообразных, незаметно сменяющих друг друга столетиях, за попытку получить чуточку свежих впечатлений? Мда-а… ты их получил, твою мать! По полной…

Соберись, скотина! Ты слишком долго был слабым, хватит! Морщишься… Что, больно? Терпи, чего уж…  

Ее привели к тебе. Их всех привели, но едва ли ты заметил тогда еще хоть кого-то, кроме нее. Она была… 

Какой? Ну!

Слабой, беззащитной, уязвимой, очень испуганной… с сияющими глазами. Их свет и сила ослепляли, подавляли, тебе все время хотелось прищуриться, потому что отвернуться, не смотреть, ты уже был не в силах. Она не видела вас. Никого. Центром ее вселенной был этот мальчик. Ему предназначался этот ослепляющий свет, он был ее солнцем, ему принадлежала она вся - со всем своим румянцем, неуклюжестью и, да, непонятной, пугающей силой. Ты почти сошел с ума от нее тогда. Еще не понимая, а только чувствуя в ней то, чему ты не знал названия, как жадно, до боли, возжелал ты ее для себя, любимого. Ни этот сопляк, а ты должен был стать центром ее мироздания. И тогда – обязательно, как же иначе - свет будет не ослеплять, а согревать, глаза будут глядеть в глаза, и не надо будет опускать веки, и не будет страшно, что пламя, сияющее из-под длинных ресниц, сожжет твою такую неуязвимую, бессмертную плоть. Она вся была – огонь, она отдавалась и брала. Без сожалений, без жалости, без остатка. В этом была ее сила, ее власть над мальчишкой, она и только она была его Законом. Не ты. Твоя власть и твой закон  были иные. Глыбы льда, они вымораживали, отнимали, не дарили и не обещали. В них не было того, что так щедро дарила ему она – любви, жизни…

Как же ты был взбешен тогда… До красной пелены в глазах… Да, чего уж там, признайся, ты был в шаге от того, чтобы уничтожить девчонку, сломать ее, удовлетворенно, уже не боясь, поймать гаснущие отблески пламени в ее тускнеющих глазах,  и торжествующе заглянуть в другие – раздражающе-золотистые. На какой-то миг, тебе стало страшно, показалось, что она не в твоей власти, что перед ней ты – бессилен, и уничтожить, растоптать ее – твой единственный шанс успокоить  раздраженное самолюбие.

Алые глаза сузились, губы, сделав слабую попытку изобразить такую привычную ехидную усмешку, дрогнув, сжались… Аро глубоко вдохнул, краем сознания раздраженно отметил этот неистребимый человеческий жест, услужливая память настойчиво тянула дальше…

- Да, я справился с собой тогда. Я переломил себя. Себя – не ее! Я был любезен, практически мил, одно слово - гостеприимный хозяин! Они все остались живы. Более того, я отпустил их. Ничтожества, они так и не поняли, что были практически мертвы в моих глазах гораздо дольше, чем несколько мгновений. Их спасла такая малость… 

Даже если я покину этот мир спустя тысячелетия, даже тогда я буду помнить тот трепет, который охватил меня, когда я взял в ладони ее слабые пальчики. Чего я ждал от нее? От себя? На что надеялся?  Что мое сердце  забьется в груди? Что я пойму, наконец, природу этого огня и страх перед ним отступит? Может и так. Потом я долго еще смеялся над своим помешательством, почти так же долго, как пытался объяснить себе свои дрогнувшие руки на ее пальцах. Да, я отпустил их и больше уже не смотрел на нее. Я разыграл целый спектакль, выдвинул кучу глупых условий и торопливо, как напроказивший школьник, отпустил их. 

Я боялся. 

Себя. Своих непонятных, непостижимых желаний, они бушевали во мне, рвались на волю, и жажда крови рядом с ними была слабой, жалкой и легко преодолимой. И самое страшное – я не понимал их.

Долгое время я убеждал себя, что сжигает меня изнутри и не дает покоя ярость. Ярость от сознания того, что из нас двоих она оказалась сильнее. Что не за мной – за ней пошел мальчишка, не оглядываясь, без сожалений, ничего  не спрашивая и не прося. Потом… потом я понял, это был стыд. Щенок, ушедший с ней, был мужчиной, который не испугался и принял, то, что она давала. Я - трусом. Я страстно желал, но боялся обжечься. Я хотел только брать, я не привык к тому, что надо уметь и отдавать. Черные времена пришли тогда, когда я до конца осознал, что произошло тогда – она предлагала это мне. А я… я отдернул руку.  

Я оставался верен себе. Упорствовал, убеждал себя, что мое время еще придет, что все еще можно исправить. Что на моей стороне опыт и, х-м-м, мудрость… Да власть, наконец! 

- Я все верну, - убеждал я себя. - И играл очередную бездарную пьесу уже перед самим собой, уже без зрителей. Я терял драгоценное время, лелея и вынашивая свои планы, единственной истинной целью которых было доказать ей собственное величие и могущество. А потом вдруг стало слишком поздно. Я понял, что заигрался в тот момент, когда узнал, что они вместе. Навсегда. 

Конечно, я знал о предполагаемом союзе, я сам настаивал на нем, но не верил в его реальность ни одного мгновения. Это было также невозможно и непостижимо, как союз дня и ночи, воды и огня. Человек  и вампир. А они играючи макнули меня в собственное дерьмо, в очередной раз, дав мне почувствовать мое ничтожество.  

И меня понесло, я перестал понимать, что делаю и с какой целью. Чему подчинялось все мое существо, что руководило моими поступками? Я не знал и не хотел знать. Я, наконец, забыл, что такое расчет и анализ. Я послал ей подарок ко дню этого фарса, на их свадьбу. Аро, приятель, если бы ты только мог, ты бы покраснел, вспоминая свои маниакальные метания в течение нескольких дней, в попытке найти хоть что-то, достойное будущей миссис Каллен, едкую и горькую как желчь ревность, когда до тебя дошли слухи об этом пошлом медовом месяце на острове Эсме…

 А потом пришло почти безумие, когда я узнал, что могу потерять ее, что она умирает. В этом была вся она. Отдавая, сгорая, она не хотела думать, что пламя, которым она была, может поглотить и ее. Это было выше моего понимания. Я сходил с ума и как маньяк, продолжал следить за всем, что происходило в Форксе. Теперь я очень хорошо понимал мальчишку, искавшему смерти от моей руки той роковой весной. Понимал его нежелание продолжать существовать в мире, где нет света, согревающего тебя.

 Конечно, она опять победила. Я забыл, что подобные ей не сгорают, они, как фениксы, возрождаются, с каждым разом становясь прекраснее и сильнее. Маленькое чудовище благополучно пришло в этот мир, Каллены были счастливы, новоиспеченный отец, как мне передавали, временами напоминал индюка, даже псы, говорят, получили при раздаче пирогов свой персональный кусочек счастья - что-то там об импринтинге, не помню, - а она… Она получила, наконец, все, к чему так стремилась, и я потерял ее. Да, я был жалок. Она выиграла, а я остался один на один со своим отчаянием и медленно пожирающей меня пустотой.

Аро брезгливо передернул плечами.

«Как же ты распустился тогда, дружок. И где бы ты был сейчас, если бы не эта идиотка Ирина, со своей безумной вестью о бессмертном младенце? Младенец, как же. Видали мы таких младенцев… не надо недооценивать Вольтури. Уж что-что, а у нас везде есть свои источники информации. И все же… Ирина стала твоим спасением. Ты как будто очнулся. Понял, что это еще не конец, только начало, что все, как и  прежде в твоих руках, и стоит только захотеть, этот мир   по-прежнему будет вращаться у тебя на ладони. И вот ты здесь.

- Пожалуй, все-таки слишком поспешно, - иронично попенял сам себе Аро. – Расчет не плохая вещь, не разумно отказываться от него там, где на карту поставлено так много.

И, в конце концов, твоей главной ошибкой, уже в который раз, стало упорное нежелание разобраться в собственных чувствах и желаниях. Боже, помоги мне! Какой бред: «Аро и чувства». Куда катится этот мир?! Что ж, теперь только и осталось, что язвить…

Сейчас, стоя здесь, перед нею, в последнее ускользающее мгновение найди в себе мужество осознать, что мчался сюда не просто к ней, единственной, казалось, навсегда утраченной. Нет. Ты примчался на другой конец света, притащил целую армию, не знающую поражений, весь клан Вольтури, ты сплел интригу, от которой в восторге трепещет все твое существо и сейчас сыграешь первоклассный спектакль с заранее  известным только тебе финалом… И все, все это для того, чтобы взглянуть на нее и убедиться, что это не твое свихнувшееся воображение старейшего из вампиров и свет, обжигающий свет, по-прежнему струится из-под длинных ресниц. Он манит и завораживает. И больше нет страха, только озноб в предвкушении неизведанного. И есть ради чего бороться и все имеет смысл и все пережитое – не зря». 

- Старею… Не дай Бог, услышал бы кто-нибудь тот бред, что приходит подчас в голову. Сметут! - он поморщился.

Она стоит перед тобой – другая. Не лучше и не хуже, просто – другая. Но для тебя – все та же. И ни что не в силах изменить ее в твоем сердце. И за это пламя, горящее в ней, греющее – пока, - не тебя, ты будешь интриговать, ждать вечность, придумаешь свой собственный новый мир – для нее. Ты пойдешь на все. Потому что это страшнее, чем война, это гораздо сильнее, чем жажда, это прекраснее, чем все, что ты видел на своем веку. Это Белла. Та, которой ты, пока,  не нужен, которая отдает свой свет другому, не зная еще, что Вольтури умеют ждать, ставить цели и добиваться их как никто в этом мире. Они не ведают преград и тоже умеют отдаваться - без остатка.

Аро взглянул в сияющие любовью – увы, ты пока не игре, приятель, - и неукротимой ненавистью – а вот это уже в твой огород, как, нравится? – глаза, усмехнулся, и почти пропел себе под нос:

- Ну, что ж, любимая, представление начинается…

Он передо мной. Стоит, чуть откинув назад голову, прикрыв глаза. Само спокойствие и уверенность, о чем-то размышляет. Никуда не торопится. Так уверен в себе, а может – играет? Ненавижу. Кулаки сжимаются так, что ногти больно ранят кожу ладоней. Ненависть и ярость ослепительно-белыми цветами распускаются внутри. С огромным трудом сдерживаюсь. Многое бы отдала за возможность сейчас, сию минуту, стереть эту ухмылку с ненавистного, отталкивающе-прекрасного лица. 

Смотрю в упор, без стеснения. Взгляни же на меня… ну! Думаешь, ты так крут, а, Аро? Думаешь, молоденькая вампирша стоит перед тобой и трясется от страха, неизвестности и бессилия? Наивный… Устанешь ждать. Считаешь, что умнее всех, да, Аро? Что опять всех обыграл, спрятался за очередной маской и по-прежнему неуязвим? Разочарую тебя. Игры не будет, партия сорвана, не начавшись. Я ведь кое-что знаю про тебя, умник. Твое маленькое слабое местечко. Ты зря пришел сегодня. Я готова и пощады не будет.

Ты так привык властвовать, Аро. Так бесконечно долго ты был полноправным королем в своем королевстве. Так долго переставлял фигуры по доске, надевая все новые и новые маски, разыгрывая все более изощренные партии. Какую игру ты запланировал для нас, Аро? Ну, тогда, весной? Не лги! Я видела тебя тогда, видела жадный блеск твоих глаз, нетерпение в твоих жестах. Ты придумал что-то грандиозное, не так ли? И все сорвалось. Какая досада! Думаешь, я не знаю, в ком была причина? Не разочаровывай меня. Я знала это с первой секунды, с первого взгляда. Я, именно я, поломала тогда все твои планы. Я не вписывалась ни в одну твою схему, так? Ты просто не знал, что делать со мной. Тешу себя надеждой, что тогда ты просто… испугался меня. И вот этого страха я не прощу тебе никогда.

Если бы у меня была сейчас такая возможность, я бы сказала тебе, что не боялась тебя тогда, как  не боюсь и сейчас. Бедняжка Элис, она так старательно внушала мне ужас перед великим кланом Вольтури! Знаешь, у нее почти получилось. Знала бы она, что страх улетучился при первом же взгляде на тебя. Я не могла бояться тебя. Ты был невозможен. Все в тебе было сверх всякой меры, все с приставкой «невероятно». Любой из Калленов был слабой твоей тенью, размытым отражением. Ты ослеплял, подавлял, вызывал трепет. Так просто, легко и естественно, не растрачивая на это ни грамма своего существа. Ужасающе прекрасен. Моя первая мысль. И потом так будет всегда, каждый раз при мысли о тебе, я буду ставить рядом несоединимое, сравнивать противоположное, искать то, чего никогда не было. Умен, хитер, артист с множеством масок. Уставший и скучающий, крайне любопытный. Невероятно, нечеловечески отвратительный, до дрожи, до тошноты, до закушенных в кровь губ. 

До этого я не встречала никого и ничего подобного тебе. Даже моя всепоглощающая, затмевающая мир любовь к Эдварду, не смогла тогда ослабить это первое впечатление о тебе. Ты был такой же, как и он – не человек. Но Эдвард - это мое солнце, мои личные ослепительные небеса, мой ветер в бескрайних просторах, только мой, лучший среди вас. А ты… Ты был бездной, антрацитово-черной, с ревущими на дне чудовищами, ужасающей и такой… манящей. Ты завораживал. Впервые в жизни я видела перед собой зло практически в первозданном виде и не испытывала ничего, кроме отвращения и… желания прикоснуться к нему. 

В глубине души я всегда знала, что не достойна такого, как Эдвард. Он был слишком хорош для меня, слишком совершенен. И, встретив тебя, почувствовав в себе те тени, которые зашевелились во мне, я только лишний раз убедилась в этом. В тот миг, когда ты взял меня за руку…  Да, именно тогда это и случилось. Я растворилась в тебе. На один короткий, ослепительный миг я престала быть собой. Я больше не принадлежала себе. Я перестала быть Беллой, гоняющей на мотоцикле, страдающей, безумно влюбленной, вечно спотыкающейся и мечтающей о несбыточном  над книгами Остин и Бронте. Та, прежняя Белла осталась во мне, но стала такой крошечной и незаметной, а я – я настоящая, была другая. Эта Белла могла все, не знала препятствий, не боялась и не теряла, казалось, захоти я, сделай еще одно, последнее усилие – и весь мир будет в моих руках. И она вся, целиком, была полна тобой, твоей силой, она, играя, пошла бы вперед, неизменно чувствуя за спиной твою поддержку и ободряющую усмешку. А потом все кончилось. Ты просто отвернулся, Аро. Именно тогда ты и испугался! 

Признайся… Уже можно… Ты ведь тоже почувствовал это…

Что это было? Не знаешь? А может, просто не хочешь знать? Знаешь, как долго я думала об этом? Мучилась этим? Ничего не понимая, почувствовав это только однажды… Нам хватило бы одного шага, маленького толчка, чтобы стать… кем, Аро? 

Я тоже не знаю.

Все осталось по-прежнему. Кроме, пожалуй, моей любви к Эдварду. Как ни парадоксально, но она стала только сильнее, казалось, в ней я искала спасения от несбыточных желаний, утешения от непонятного разочарования. Как можно было не любить его? В нем, его любви, я находила все, что заполняло пустоту, которую оставил в моей душе ты. Ведь вначале я, наивная дурочка, была почти уверена, что ты не сможешь пройти мимо того шанса, что был предложен нам. 

Я ждала тебя. 

Не любя, не желая и не ожидая любви. Не знаю… Это было что-то огромное, непонятное, захватывающее. Это был другой мир, другие возможности, другая я. Слишком долго я не понимала, что для тебя было недоступно все это. Это была только моя иллюзия, для тебя ее не существовало. Ты разменял то большое, что я увидела в тебе на мелкие интриги и холодный расчет. Ты трусливое, жалкое ничтожество, Аро, у которого только и остались, что его многочисленные маски. Тебе было так много предложено, а ты просто испугался рискнуть, поставить все, что у тебя было за возможность… 

Да если бы я знала, чего именно!

Сейчас у меня есть Эдвард, который подарил мне целый мир и стольким пожертвовал ради меня, переживший со мной счастливейшие и самые ужасные моменты в моей такой, пока, короткой, жизни. У меня есть Ренесми – чудо, выстраданное нами. Они наполняют мою жизнь счастьем, которого я, право же, не заслуживаю. И я счастлива так сильно, как только возможно в этом мире. Это мой мир. Мое единственное желание – счастье в нем, для них. Вечное, как наша жизнь.

И сейчас, стоя перед тобой, глядя на тебя, я говорю:

- Я знаю, зачем ты пришел.

Я вижу, что у тебя почти не осталось масок, и, что ж, раз уж ты здесь… Готова признать, что, возможно, ты и не трус. Минуты слабости бывают у всех. 

Но. 

Аро, поздно. Все поздно. Я не хочу, и не буду думать о том, чтобы было, если бы ты тогда не отнял руки. Где бы мы были сейчас, какой бы я стала. Мне страшно представить, что в моей жизни не было бы Эдварда и моей девочки – Ренесми. Мне больше не нужно то, что ты пришел предложить мне. Мне больше не интересно это. У меня есть мой собственный, чудесный мир, полный любви и в нем нет места для тебя…

Он поднимает глаза, смотрит, не отрываясь, так, как будто все услышал, все понял. Я погружаюсь в эту алую бездну, глубже, еще… чувствую где-то далеко, на краю сознания как будто прикосновение маленькой, такой требовательной ручки… Ренесми… Я опускаю ресницы…

- Прощай…

Внезапно кажется, что слышу такой знакомый, тягучий, полный ехидства голос:

- Ну что же, любимая, представление начинается…

«Твою же мать, Аро, ты – неисправим!»

Всем привет! Разрешите представиться такая вся из себя уникальная, единственная и неповторимая – Ренесми Каллен. Имя-то какое, а? Спасибо мамочке. Знаете, может это и смешно, но мне оно нравится. Хотя, с легкой руки Джейка, вся семья зовет меня Несси. Тоже ничего. Джейк – он классный! И он – только мой. Я же говорила, что единственная в своем роде. Покажите мне хоть одну девчонку, у которой есть такой вот, тоже не совсем, хм… обычный Джейкоб. Если я захочу, он сделает для меня все. Он никогда не говорит об этом, да это и не нужно. Даже когда я была совсем крохой, я знала, что он – мой, целиком и полностью. Приятно! А ведь имея в родственниках все семейство Калленов (в особенности, если вспомнить о Розали), я никогда не буду испытывать недостатка в обожании  и потакании любому своему желанию. Просто Джейк, он не такой как они, он – другой, и относится ко мне иначе. Хотя, я редко думаю об этом, вы же не задумываетесь, почему солнце светит, а река течет и ветер дует. Это нормально и так было всегда, так? Вот и Джейк – он всегда рядом, неизменный и надежный. Мой.

Я люблю свою семью. Мы все похожи. И хотя мы постоянно вместе, у всех нас есть свои маленькие тайны. Когда я была помладше, было интересно отгадывать их, это как загадки в детских книжках, мучаешься, ломаешь голову, а потом раз – и правильный ответ. Это было клево. Вот только в секреты мамы и папы я никогда не лезла. Не хочу. Они не только родители – они самые лучшие друзья. Не такие как Джейкоб. Джейк, он иногда как… слепой, как человек, глядящий на солнце, видит только ослепительный свет, но не замечает деталей, а мама и папа… Я знаю, их любовь никогда не помешает им все принять, понять и простить. Ну, и уважать, конечно. Так что мне не нужны их секреты. Зачем? Они любят друг друга – это главное, остальное не для любопытных, рано выросших девчонок. 

Ну, вот мы и подобрались к самому интересному, сейчас удивлять буду. Помните, я говорила, что уникальная, ну и бла-бла-бла, все в этом роде? Хотите узнать мой возраст? Ха! Чуть меньше 4 месяцев! Нормально, да? Уверена, на свете нет второго существа, которое бы росло также быстро. С другой стороны, где вы встретите такую необычную пару, как мои родители? Выгляжу я, правда, лет на пять, а вот что творится в моей бедной голове… Это мой главный секрет. Никто даже не догадывается, что выражение «обманчивая внешность» применимо ко мне на все сто, и что  это я только с виду такая малявка. Сама я оцениваю свой возраст лет на 14, может, и побольше. Об этом моей милой особенности никто еще не знает. Я мастер маскировки! Хотя Джейкоб, похоже, вот-вот догадается. Ну, для него это проще, чем для других. Он как-то чувствует меня. Родители… Иногда я думаю, что они все знают. Просто уважают мое, прямо скажем, ребяческое нежелание говорить об этом. Дают возможность самой принимать решения. Остальные -  в счастливом неведении. Им, похоже, всем так хотелось ребенка в семью, что когда они его заполучили, крышу им снесло окончательно. Особенно – Розали. Если бы было можно, она бы меня законсервировала в моем теперешнем состоянии на пару сотен лет, пока не наигралась бы досыта. 

Мда-а… что-то я разошлась. Подростковые комплексы, вы же понимаете.  Все так сложно и запутанно, иногда нелегко оставаться вменяемой и адекватно реагировать на происходящее. Тут едва успеваешь справиться с очередным подростковым «заскоком», а Эсме лепечет о больном животике или подсовывает в качестве очередного развлечения набор антикварного столового серебра (до сих пор прикалываюсь, вспоминая, во что я его превратила). Я верю, что в конце концов все утрясется. Я умная и уже много чего знаю. Ха, да если бы Карлайл узнал, сколько книг уже я прочла (уж поверьте, для меня существует масса альтернативных способов получать информацию, совсем необязательно просиживать ночи напролет в библиотеке). Да, так вот Карлайл, безусловно, был бы самым счастливым дедом на свете. Мне известна его теория о таких, как я, и поэтому я просто жду, а что еще остается? Я не сказала им об истинном положении вещей из чистой подростковой - тьфу, надоело-то как! - вредности. К тому же, у них сейчас из-за меня и так куча проблем.

Знакомая Калленов стукнула Большому Боссу в Италии о моем существовании. Ее глупая история о бессмертных младенцах вызвала страшный переполох. Всем страшно. Мне – стыдно. Сама уже не знаю, почему молчу – не признаюсь. Насколько бы все стало проще. Но ведь, наверное, все еще можно исправить? Как считаете? Блин, стыдно-то как! Они все готовятся. Похоже, к смерти. Родители молчат. Только смотрят и целуют в макушку. Может, все-таки не знают? На днях, отец застукал меня в кабинете Карлайла с увесистым томом учебника по психиатрии (срочно надо было проверить одну теорию). Минут десять сидел рядом, молча и с большим интересом смотрел на комедию, которую я пыталась разыграть поубедительнее. Ну, я, типа, люблю книжки с картинками - в томе как назло не было ни одной – спектакль был провален с треском! Потом усмехнулся, встал и вышел. Пришлось плестись следом, мысленно благословляя тот факт, что когда дело касается меня, все многочисленные таланты нашего семейства терпят  полный крах. И то хлеб. Не хватало мне еще тотального контроля со стороны читающего чужие мысли отца…   

А вот мама… Она – другая. Не такая как остальные. Самая молодая, самая красивая, самая молчаливая, самая, самая… Она - моя мама. А еще в последнее время я стала замечать, что она все время о чем-то напряженно думает. Иногда у нее в глазах - ах, вы бы видели ее глаза! таких нет ни у кого из Калленов! - что-то будто вспыхивает, она проводит по ним рукой, это похоже на… как будто она отгоняет непрошенные мысли или воспоминания. Иногда она уезжает. Всегда одна. И ни разу не сказала правду - куда и зачем. Врет, я это точно знаю. Иногда я чувствую ее не хуже, чем Джейк – меня. С ней что-то не так. Как и у меня, свои тайны.

Сегодня у нас наконец-то день Х. Они пришли, ну, в смысле, Большой Босс со товарищи.  Я стою рядом с мамой и Джейкбом, кручу головой. Здесь все, даже стая. Джейкоб взъерошен и напряжен, о чем-то говорит с мамой, почему-то возникает стойкое ощущение, что сейчас мы будем делать ноги. По моему – глупо. Но у мамы и Джейка другое мнение, они явно о чем-то договорились. Мама верна себе – темнит до последнего. 

Впереди, из предрассветных сумерек волной накатывает… Даже не знаю, как это описать. Это красиво, величественно… неумолимо. Оттуда несет отчетливым запахом смерти. Не хочу. Если бы могла, зарычала бы не хуже Джейка. Прижимаюсь к его теплому боку. Становится лучше, он оглядывается и подмигивает. В этом весь Джейк – он скорее отгрызет собственный хвост, чем позволит мне испугаться или, не дай Бог, заплакать. Я подмигиваю в ответ. Как и всегда, у нас полное взаимопонимание. 

Волна впереди останавливается, замирает. Тишина. Глубокая, оглушительная тишина. Внезапно я буквально слышу, как мама сжимает ладони в кулаки. Очень крепко, она наверняка пропорола кожу, если бы была человеком - у нее уже лилась бы кровь. Я скашиваю глаза – так и есть. Белые косточки суставов просвечивают сквозь сияющую кожу, напряжена так – просто страшно стоять рядом. И вдруг отчетливо понимаю – это не страх. Я ее такой еще не видела, она сейчас чем-то похожа на Джейка – их обоих просто колотит от ненависти. Но у нее еще что-то… Я хмурюсь, не могу понять… Сейчас она совсем другая, совсем не похожа на мою маму. Прищуренные глаза (алые – вот круть!), пристально смотрят вперед. Похоже, она что-то разглядывает. Ладно, поглядим… Я потихоньку карабкаюсь Джейку на спину. Это не так просто, как вы, может, думаете. Наконец, усаживаюсь, откидываю со лба волосы и смотрю. В первый момент – ничего, сплошная темная масса. Оглядываюсь на маму – без изменений, она никого сейчас не видит, кроме одного… А, вот и он. Здрасте!

Странно, как я могла затормозить до такой степени? Не иначе, затмение на мою бедную голову… Смотреть здесь можно и нужно только на него. Остальные – их нет, просто масса – серая и безликая. Он – впереди. Вздернутый подбородок, небрежная, расслабленная поза. Волосы  темной, тягучей волной – по плечам. Глаз не разглядеть. Веки опущены, о чем-то напряженно думает, зуб даю. Убеждена – его спокойствие просто игра, его выдают трепещущие крылья носа, когда он судорожно втягивает воздух (спрашивается, зачем?). Тааак, сегодня не твой день, девочка, ты, реально, тормозишь. Да ведь это и есть тот самый ужасный, зубастый, как-то там еще, Большой Босс, одним словом – Аро, так кажется? 

Вот и познакомились.

Гляжу – не могу оторваться. Ощущения – как будто прыгнула со скалы, как ребята в Ла Пуш. Отчетливо понимаю, впереди – пучина, бездна, да как угодно назови – ничего не изменится. Не вырваться, водоворот все сильнее… затягивает… Он – тьма, смерть, уничтожение. Страха нет. Почему-то нетерпение, предвкушение. Сейчас, сейчас, еще немного, пусти же меня… Я забываю дышать, вся – в нем. 

Усилие… сжимаю кулаки, рывок… Вот оно…

Величественный зал… Элис, отец… мама… Аро держит ее за руку… Его ладони дрожат, он вздрагивает, быстро отходит… Нет! Он же… убегает от нее! 

Темнота… Башня… Высоко… Он стоит один, в голове – ярость и отчаяние… Гранитная балюстрада крошится под аристократически тонкими, почти прозрачными пальцами… 

Еще… Дальше… Ожерелье, нестерпимый блеск камней в узкой, уже знакомой ладони… Подносит к лицу, смотрит на них так, как будто решает судьбу мира… Краем сознания вдруг понимаю, что прекрасно знаю это украшение. Сегодня мама одела его. Впервые. 

Так это… подарок? От него?

В моей голове происходит маленький термоядерный взрыв. Приходит понимание… Я отбрасываю всякую осторожность и грубо, одним усилием, прорываюсь вперед. Опять вижу его – раздавленного… Да, именно так, и не как иначе. Он умирает, сгорает, бьется в агонии… И меня накрывает. Мне впервые страшно. Разве Смерть может страдать? Умирать от… любви? Это что, возможно? Я кидаюсь дальше… Вот, наконец-то… Аро и светловолосая вампирша - Ирина? - о чем-то говорят… Его безжизненные глаза вспыхивают, пальцы до хруста стискивают друг друга. Он опять прежний и одновременно - другой. Сияет как… солнце. Он опять – тьма, но… с сияющим светом в алых глазах. Уже знакомая усмешка кривит жесткие губы… 

Все.

Я выныриваю в этот мир, почти ослепшая, оглохшая, судорожно хватаю ртом воздух, пытаюсь собраться. Получается как-то не очень. Внутри страшный кавардак. Тысяча мыслей и чувств одновременно кричат на разные голоса, я даже не пытаюсь разобраться в этом хаосе. Не сейчас. Потом. Сейчас – главное. 

Это – Аро Вальтури. Он страстно влюблен в Беллу Каллен. Мою маму. Он пришел за ней.  Вот теперь, действительно – все. 

Мне не надо смотреть на них, чтобы видеть. Всю жизнь, мне были так интересны тайны других, и я так бережно обходила стороной тайны собственных родителей и, что? Сейчас кроме этих двоих я – единственная, кто понимает, что здесь происходит. Внутри все скручивается в тугой узел и просто плавится от боли, от бессилия, ненависти и… восхищения, непонятного желания быть ближе, смотреть, чувствовать… Ужасно. Это же моя мама. Я смотрю на нее и вижу ее любовь к папе, ко мне. Ничего не изменилось, она – та же. Меня немного отпускает. Я опять, уже в который раз, отшатываюсь от ее тайн. Нет. Не буду, не имею права. Смотрю на него. И меня накрывает во второй раз.

Я ясно вижу, через что он перешагнул, как его ломало, как яростно рушил он все, чем жил до того, как оказаться здесь. Как страстно сейчас верит и надеется… На что? Я понимаю, что сколько бы я еще не жила, вряд ли мне суждено увидеть существо более прекрасное и ужасающее. Невероятный, глыба страстей. У меня в кровь искусаны губы. Я больше не могу! Прекратите это! Он что, совсем не понимает? Слепец, он же опоздал… Он ничего не изменит… Ни сейчас, ни через тысячу лет. Объясните же ему это! Он заслужил это. Выстрадал. 

Ничего. Тишина. 

Наконец, он поднимает глаза. В них – прежнее высокомерие, но и понимание, усталость, упрямство…, нежность. Их взгляды встречаются. Я чувствую, как исчезает, растворяется где-то, где мне нет места, моя мама. Пугаюсь совершенно по-детски и тянусь за ней туда, захлебываясь плачем тоже совершенно по-детски:

- Мама…

Она опускает ресницы и опять здесь, вся моя, наша…

Издалека долетает уже знакомый, почему-то больно цепляющий, переворачивающий все внутри голос:

- Ну что же, любимая, представление начинается…

Вздыхаю с облегчением. Все. Все почти закончилось. 

Пусть он развлекается. У мужчин свои игры. Пусть играет… Должен же он чем-то заниматься в ближайшие несколько лет? Ничего, для таких, как он, это так мало. Для меня – достаточно, чтобы вырасти и не шокировать окружающих. 

Да, Аро, ты совершил ошибку. В первый раз, когда решил познакомиться с девушкой Беллой Свон. Второй раз, когда пришел за Беллой Каллен. Потому что встречала тебя здесь не она. Ты не нужен ей. А вот малышке Ренесми Каллен… Слышал о такой? Ничего, ты еще услышишь и не раз. Обещаю, тебе будет интересно. Я не позволю угаснуть свету в твоем мире. Я сама стану этим светом и будь уверен – тебе понравится.

Они ушли. Великолепно срежиссированное представление было отыграно блестяще. Все были довольны. А режиссер… Он уходил последний. Легко и непринужденно, скользящей походкой вампира. Уходил, унося с собой удовлетворение от хорошо проделанной работы, сожаление о несбывшемся и надежду. На краю поля, прежде чем сделать последний шаг и скрыться среди деревьев, он обернулся, одним стремительным взглядом охватывая пространство позади себя. 

Они стояли все так же неподвижно. И она была там. Далекая и холодная. Пылающая. Звезда. Рядом, на огромном волке сидела маленькая девочка, дочь, ожившее пламя.  Аро моргнул. Почему-то показалось, что сияние малышки не уступает, оно было таким же ослепительно-прекрасным, но трепетным, согревающим, живым и дарящим надежду. Он с недоумением провел рукой по глазам, выругав себя за этот мелодраматический жест и исчез, унося в груди предчувствие счастья.

__________

*Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла.