Эпилог

Каллены уже готовились к переезду в Канаду. Джасперу было уютно в этой семье, хотя, несмотря на то, что они вроде бы жили душа в душу, никто кроме Элис и Эдварда не подозревал об истинной причине его замкнутости, виной которой была отнюдь не вегетарианская диета и опасная близость к людям. Он был сконцентрирован не столько на тяге к аппетитному запаху естественной для вампира пищи, сколько на том, что гложило, выедало его изнутри... Тренировки и сражение с армией Виктории, борьба за чужую любовь, поиски Науэля... Он почти наверняка знал, что проживает чужую жизнь, выполняет совсем не своё предназначение.
При упоминании фамилии Вольтури, которую остальные Каллены произносили с неприязнью и опасением, словно перекатывали на языке кусочек льда, в груди его саднило, но не от ужаса: у него внутри загорался огонёк надежды на то, что когда-нибудь он вновь будет рядом с Маркусом, и по его душе текли тёплые восковые слёзы...
После несостоявшейся битвы с Вольтури он выглядел разбитым и совсем угнетённым. Маркус даже не взглянул на него тогда на поляне: он был раздавлен и сведён с ума своей болью ещё страшнее, чем в их первую встречу. Эта боль ударила наотмашь, сделала всё остальное таким жалким, таким недостойным. И хотя безнадёжно влюблённый вампир ушёл с поля с Калленами, эта боль последовала за ним, и её отголосок, присосавшийся к душе, никак не мог утихнуть.
Эдвард относился к этой необычной любви с деликатностью и пониманием, и, даже в самые опасные моменты, названный брат не выдал его сокровенного, он предпочитал не вмешиваться в их с Элис отношения, ведь со стороны они выглядели счастливой неразлучной парой, так непохожей на остальных. Непосвященному беседы их глаз виделись крайним проявлением нежности. Но в действительности глаза вампирши умоляли: «Не уходи! Не оставляй меня!» Она хваталась за него изо всех сил, а он пытался любить её, старался изо всех сил, поскольку ничего другого ему не оставалось.
Но однажды глубокой осенью, когда лапы многовековых сосен особенно хмуро тянулись к окнам, в дом Калленов дотянулись слухи, которые совсем надломили Джаспера.
Он заперся в маленькой мансарде. Он не мог заплакать. Его глаза были такими безжизненными и высохшими, как русла рек, лишённые дождей и притоков. Темнота... Огромная, необъятная. В ней теперь растворялись все мысли, все чувствования... кроме бесконечной вины. Вины за то, что он не был настойчивей, что он не растёр свою гордость и не бросился в ноги своему единственному, горячо любимому созданию, что он не умолял, ползая перед ним на коленях, дать ему ещё один шанс, ещё раз довериться ему и не прогонять, вина за то, что он метался между ним и Элис. Джаспер уже почти ненавидел её... Она видела это всё, она обо всём знала, она знала, что отчаявшийся старейшина навестит румынов, и что ничем хорошим этот визит не обернётся для него. Несколько недель назад он прочитал в её душе неуверенность и смятение, но ему оставалось только гадать, чем они вызваны.
«Маркус!» — позвал он его, словно Бога с небес, который непременно услышит, откликнется, и сделает так, чтоб ему было спокойней и лучше.
Он понимал, что он обречён, и что с этим уже ничего нельзя поделать. Он достал и зажёг свечу, чтоб разогнать эту кромешную темноту.
«Маркус... Мой Маркус...» — упорно, непреклонно твердил он, но никто не отозвался.
Лишь в другом конце дома кто-то из вампиров, ничего не подозревавший, на его беду, тихо включил старую запись песни, написанной в том самом году их разлуки, и раскатистый голос знаменитой француженки едва слышно пропел:
«С тех пор, как ты ушёл, дни кажутся непомерно долгими,
И вскоре я услышу холодную песнь Госпожи Зимы.
Веришь, нестерпимее всего я скучаю по тебе, дорогой мой,
Когда сухие листы падают наземь...
Знаешь, иногда жизнь разлучает влюблённых исподтишка,
Без лишнего шума и пыли.
И прибой навсегда стирает две цепочки следов на песке...»*
Песок... Безжизненная пустыня. Вечность оказалась лишь минутой, а он жалким и крохотным пленником песочных часов. Вот-вот он захлебнётся в стремительно пребывающих песчинках. Он тонул в огоньке свечи, который, несмотря на отсутствие сквозняка, трепетал и вздрагивал. Но вдруг Джаспер сам вздрогнул! Он был поражён! Он готов был поклясться, что на какие-то короткие мгновения он увидел в янтарном пламени профиль Маркуса и целующую его девушку.
Затем свеча сама по себе внезапно погасла.
Вампир открыл окно и попытался неслышно выскользнуть из дома, но за спиной прозвучал дрожащий голос Элис:
— Прости меня… И, пожалуйста, возвращайся.
— Я не обещаю, — отозвался он, не оглядываясь, и скрылся из виду.
____________

* Вольный перевод песни Ives Montand «Les feuilles mortes»