От автора. В этот раз я решила помозолить вам глаза сначала. Наверное, стоит объяснить появление этого дополнения к основному повествованию «Ада». Да, я зарекалась не писать никаких бонусов и прочего до окончания фика, но уж очень Натан запросился, а я решила дать ему голос сейчас – пусть станет лирическим отступление, реальным взглядом на положение дел. Помните известное высказывание «Дьявол кроется в деталях»? Так вот, в прошлой главе все без исключения эту важную деталь упустили. Именно поэтому большинство из вас до сих пор хотят освежевать Натана. Ну что ж, пришло время расставить все точки над «i». Добро пожаловать в мир нефилимов и в личный ад одного из моих любимых героев. Приятного прочтения тем, кто решиться прочитать сию интерлюдию. Она не обязательна к ознакомлению – ответы уже были, а новые вопросы ещё будут.
Мне не жаль, что тобою я не был любим,–
Я любви недостоин твоей!
Мне не жаль, что теперь я разлукой томим,–
Я в разлуке люблю горячей;
Мне не жаль, что и налил и выпил я сам
Унижения чашу до дна,
Что к проклятьям моим, и к слезам, и к мольбам
Оставалася ты холодна;
Мне не жаль, что огонь, закипевший в крови,
Мое сердце сжигал и томил,–
Но мне жаль, что когда-то я жил без любви,
Но мне жаль, что я мало любил!
Апухтин Алексей.
– In vino veritas.
Я едва не подпрыгнул на стуле, сердце застучало где-то в горле, рука бездумным движением схватила усевшегося напротив человека за тугой ворот, слегка придушивая. Страх закрался в глубины затуманенного алкоголем сознания – я не имел права оставлять её одну. Успею ли я свернуть жнецу шею раньше, чем он мне помешает? Она же у него, как у цыплёнка – одни хрупкие косточки… Мёртвенно-белые пальцы коснулись моей кожи, и железная хватка стала дружеским рукопожатием. Из-под надвинутого на бледный лоб капюшона на меня смотрели красные глаза, пылающие, как угли в жаровне.
– Разве так встречают старых друзей, Натан? – голос его был глубок и спокоен, не выражая никакого недовольства. – Я не сделал ничего, что могло бы заставить тебя оказать мне такой приём. Даже не посмел навестить твою юную гостью без тебя.
Я прищурился, наблюдая за уже заказывающем что-то себе Аароном, и откинулся на спинку, сложив руки на груди. Он знал и, думается, ещё и следил. Едкое раздражение завладело мной, но на кого я злился? На себя? Или на него? А может, на судьбу, так жестоко пошутившую со мной? Я вырвал из рук соратника стакан и залпом опрокинул в себя алкоголь. Виски уже не обжигал, лишь приятно согревал внутренности и кружил голову. Я криво улыбнулся – моя жизнь уже была не так плоха.
– Я собираюсь напиться вусмерть, присоединишься? Или пришёл наказать меня, друг?
Аарон лишь отмахнулся лёгким королевским жестом и принял у официантки свой бокал бордо. Он неспешно потягивал такое же яркое, как и его глаза, вино, сверля меня взглядом.
– Ты сорвал мне планы, не скрою. Роберта теперь мучает совесть – он успел привязаться к сестре. Это мешает.
– Проверка на преданность? – Я уставился во вновь наполненный стакан, словно ища ответа в золотисто-коричневой жидкости. Истина, где же ты? – Меня тоже заставишь её пройти? Только знай – я скорее умру, чем позволю причинить вред ей.
Жнец непринуждённо рассмеялся, тряхнув головой, с которой соскользнул капюшон; платиновые волосы в жёлтом свете ламп казались золотистыми. На него откровенно пялились со всех сторон, хотя посетителей в столь поздний час в баре, что я облюбовал, было совсем немного.
– Невысокого же ты обо мне мнения. Я никогда никого не заставляю, лишь подталкиваю к нужному для меня решению.
– Ты хотел её убить и вряд ли расстался с этим желанием.
– Возможно, я несколько пересмотрел его.
Я оторвал взгляд от опустевшего стакана.
– Она опасна для себя и для окружающих, – начал было он, но я не дал ему договорить.
– Как был опасен и ты в своё время?
– Мы все через это проходим. Дальше ей будет только хуже, – пожал плечами он. – Ты никогда не рассматривал возможность того, что смерть в таком случае может стать милостью?
Я ощутил, как меня обдало жаром, а в ушах зарокотала ангельская кровь.
– Милость? – поднимаясь переспросил я. – Ты говоришь о милости? – рука вцепилась ему в воротник, но Аарон не высказал никакого неудовольствия, лишь легко коснулся пальцами моей ладони. Чужая воля подавляла всякое сопротивление, жнец ломал мою душу, как карточный домик, заставляя подчиняться. Я вновь уселся. Его слово. Его власть.
– Ты, Натан, никогда не познаешь того, через что проходят подобные мне. Ты вкусил лишь боль перерождения и никогда не узнаешь большего мучения, – он подался вперёд, положив подбородок на сцепленные в замок руки. – Ты же видел то жалкое создание, что держит подле себя Хелил? Он ведь тоже жнец, как и я, как и твоя драгоценная Линнет. Поверь мне, таким он стал не из-за плохого обращения нашего дорого короля, а лишь из-за собственного дара, который свёл несчастного с ума. Ноша оказалась ему не по плечу. Боль редко оставляет нас – она вечная спутница, ненасытная, как иная шлюха, а чужие души рвут наши на части. Ты словно каждый миг на грани смерти… Но зачем тебе что-то объяснять? Ты ведь видел меня, когда я бывал слаб, – рдяные глаза потускнели, взгляд Аарона омертвел. Я нервно сглотнул. – Да и сам ты становишься её дланью, она тебя вскармливает, словно заботливая мать своё дорогое чадо. Мы даже окружающий мир воспринимаем иначе – для нас блёклый, бесцветный и безвкусный. В нём царит только боль – ежедневная пытка, – жнец вмиг сделался очень уставшим, точно снял маску с лица. – Умирать раз за разом, делить боль и ощущать чужой последний вздох… Я и сейчас их чувствую – тихие кончины, грусть их душ… Я ощущаю ту боль, что сейчас переживает ребёнок, пытающийся бороться за каждый удар своего сердца – невинные наиболее упрямы, а их след ярок. Он умрёт к утру – душа покидает слабенькое тельце… Из меня словно вытягивают жилы – не сильно приятно, должен я сказать. Если хочешь узнать, что это такое – прыгни в жерло вулкана, – тонкие губы растянулись в улыбке. – Видеть их, чувствовать их, быть ими – это ад, Натан. Сохранить свой рассудок очень сложно. Аррлис прячется в городе, где живут только бессмертные – брось её в другое место, где властвуют обычные люди, и она сойдёт с ума, как тот, которому наш король великодушно оставил жизнь. А твоя Линнет ещё слишком молода – время её боли ещё не пришло, она ещё чиста и не заражена нашей силой. Дар защищает её, а не выжигает душу. Пока что. Она прокажённая, мой друг, и проклятая небесами. Нас мало не оттого, что жнецов принято душить подушкой прямо после перерождения, – скривился он, – а оттого, что не каждый захочет жить с чужой болью. Ведь смерть принесёт забвение…
Я невольно посмотрел на свои руки и взялся за стакан, чтобы унять дрожь. Я, конечно, слышал обо всём этом, но не так, не из первых уст. Жнецы, если выживали, были в большинстве своём самоубийцами – наверное, поэтому Аарона так уважали. Он не выказывал слабости. Только они не видели, как он, испив чужую душу, раздирал своё тело ногтями, поскуливая, словно раненый зверь… Они не любили смотреть в его глаза – глаза покойника, в которых горел ад. Она не знали, насколько он может быть слаб, с трудом находя в себе силы, чтобы подняться с постели. Они не терпели его долгого присутствия – от него исходила аура смерти, от которой волосы вставали дыбом. Они не понимали… А я-то думал… или, быть может, надеялся? Он уходил в себя – часами слушал тех, кто мог говорить только с ним, и неприкаянные сводили его с ума. Его состояние не было критичным, но и нормальным он точно не был. И Линнет станет такой же… Я содрогнулся всем телом, припомнив жнеца, что Хелил держал подле себя – смерть и правда лучше… А если и ей… если и она?.. Алкоголь обжёг нутро. Я не хотел думать. Не сейчас. Я обязательно что-нибудь придумаю и спасу её. Но если враг – она сама? Что тогда?
– Довольно. Она почти ребёнок, дай ей шанс жить – девчонка не представляет для тебя угрозы.
– Пока что, – Аарон любовался вином в бокале. – Но если она попадёт не в те руки?
– Я этого не позволю.
– В твоих словах такая уверенность…
– Я люблю её, и ты, чёрт возьми, прекрасно это знаешь, – огрызнулся я.
– Вино развязывает тебе язык, Натан. Ты прав, я давно знаю – наверное, раньше, чем понял ты. Души не лгут. Не самый удачный выбор, должен я сказать, но кто нас спрашивает, кого выбирать?
– А она?.. – вопрос сам слетел с губ. Глупый и наивный.
Аарон откинулся на спинку стула, смотря на меня из-под белёсых ресниц.
– О, женщина, услада из услад, и злейшее из порождений Ада, – нараспев произнёс он. – Чувства, что у неё есть к тебе – не то, что ты испытываешь к ней. Они ещё слишком слабые и им, как цветку, нужно время и благодатная почва, чтобы расцвести.
– Ты подарил мне надежду, – глухо отозвался я, проведя языком по пересохшим губам. – Но только с чего такое благодушие?
Жнец непринуждённо рассмеялся.
– Я многим тебе обязан, и, если тебе уж так нужна эта девчонка, то я мог бы по-настоящему превратить её в послушный подарок.
– Тогда уж лучше действительно убей её, чем сделай из неё свою марионетку, – мрачно предложил я, глядя на него исподлобья. – Потом прикончи и меня, друг.
– А если я подарю этим ей избавление? – он подался вперёд. – Она получит покой и желание любить тебя, пусть и навязанное моей волей, искра дара угаснет, не причиняя больше боли, а ты получишь её – послушную и ласковую, в твоём счастье будет смысл её жизни. Ответь же мне, Натан, положа руку на сердце, так ли уж плохо то, что я предлагаю? И так ли твоя совесть против?
Я поболтал виски в стакане и залпом опрокинул его в себя. Аарон искушал меня, словно Змей, предлагающий райское яблоко; он знал, за какие болезненные струны следует дёргать, чтобы получить моё согласие. Картина, нарисованная им… мне нечего больше было бы желать… Только вот слишком ядовито такое будущее, и отрава эта подобна медленному яду – убьёт ласково и нежно.
– Ты предлагаешь ей смерть в красивой упаковке. Что мне живое тело рядом, если ты уничтожишь её душу? С таким же успехом я смогу любоваться на портрет.
Жнец развёл руками, выражая своё поражение.
– Разве телесная оболочка тебя так уж мало интересует? – рубиновые глаза лукаво блеснули.
Я бросил мрачный взгляд на него и молча выпил следующий стакан, не утруждая себя ответом. Да и зачем? Я был мужчиной, она – красивой женщиной, пусть в ней ещё и оставалась угловатость, свойственная подростку, но при всём этом… Господи, да я сходил с ума от одного взмаха ресниц! Только Линнет замкнулась в себе и не подпускала меня; я пугал её навязчивой заботой, излишней опекой. В своём упрямстве и горе она не желала видеть причин, отгородившись от меня ледяным панцирем. Её не радовали ни мои подарки, ни моё общество. А я ощущал себя одержимым. Больным. Чувство оказалось совсем не светлым и радости отнюдь не приносило, оно сжигало меня дотла, терзало, как ненасытный зверь. Я не знал раньше такого. Мне бы следовало бросить её на том вокзале, позволить уехать и забыть о её существовании… Но чем больше я узнавал Линнет, тем больше очаровывался. Алкоголь обжёг глотку, я на миг потерял дыхание – передо мной уже оказался другой стакан с ядовито-зелёной жидкостью.
– Люди изобретательны, не находишь? – весело произнёс Аарон. Я сделал ещё один большой глоток и зажмурился.
– Ты всегда знаешь, чем мне помочь, – язык уже плохо слушался меня. – Только почему же ты не хочешь помочь ей? Обучи её, научи жить в мире со своим проклятьем!
Пылающие глаза его на миг вспыхнули, но блеск этот почти сразу пропал.
– Ты из властей, Натан, и ничего не понимаешь, – он сделал глоток вина, отчего его бесцветные губы стали чуточку ярче. – С нашим проклятьем существовать в мире нельзя, хорошенько запомни: нормальной жизни у неё никогда не будет. Обучить её? Скажи мне только, чему? Убивать так, чтобы души не жгли? Не в моих силах. Не слышать чужих смертей, разрывающих на части? Но это невозможно. Видеть мир ярким и сочным? Как бы я сам хотел… Я даже не чувствую вкуса вина, – он скривился, посмотрев на бокал. – Все знания строятся на преемственности – опыт от старших передаётся к младшим, хотя к чему я это тебе рассказываю? Ведь и тебя учил более зрелый и опытный наставник жить с собственными силами. А кто возьмётся учить жнеца? Кто вообще осмелится к нему подойти? Мне пришлось не учиться пользоваться своими силами, а учиться выживать. Я могу быть любым из наших родов – и стражем, и силами, и властями, но так и не смог до конца стать жнецом. Знания давно утеряны в веках – у Момона были ученики, но и их обрекли на смерть, – голос Аарона сделался жёстким, в нём заклокотала ненависть. – Я могу использовать лишь жалкие крохи собственных сил… Нашему роду остался только пепел.
– Серафиэль, – только и произнёс я, на что жнец мгновенно вскинул голову, а его лицо потемнело. – Я знаю твой секрет, – губы искривились в усмешке, в памяти на секунду возникло неземной красоты существо, искрящееся от внутреннего света. – Видел его… её. Или кто оно там?
– Ты пьян, – я почти слышал скрежет его зубов.
– Отчего только она тебе помогает? Они же ненавидят нас, презирают…
– Мой подвыпивший друг, надеюсь, ты придержишь свой развязавшийся язычок, иначе, боюсь, я найду способ заставить тебя замолчать. Мне бы этого не хотелось, – он чуть помолчал, явно обдумывая свои дальнейшие слова. – Серафиэль… ты не поймёшь. В ней нет ненависти и презрения – это человеческие чувства, незнакомые для неё. В этом мире она чужая, как я могу требовать от неё знаний, которые погубят её?
Я смотрел на него мутным взглядом, мысли путались от алкоголя – Аарон ощетинился, его вечное спокойствие испарилось, словно туман поутру. Алые глаза поблекли, точно выцвели, а вид сделался болезненным и растерянным. Я отсалютовал ему стаканом.
– Не одному мне требуется забвение, так ведь?
Бокалы стукнулись с дребезжащим звоном.
– Я подарю тебе забвение, Натан.
…Голова разрывалась от боли, и я невольно застонал сквозь стиснутые зубы. Под кожей на виске что-то противно пульсировало, а в ушах стоял металлический звон. Словно меня кто-то сильно ударил… Пришлось признаться себе, что я ни черта не помнил – после прощального омертвевшего взгляда Аарона всё укрылось липкой дымкой тумана, мутной, как варево в котле ведьмы. «И смерть может стать милостью, если жизнь превращается в преисподнюю». Да убирался бы ты в преисподнюю, жнец! Сейчас у меня не было сил думать, о чём он тогда сказал, чуть приподняв уголки тонких бескровных губ. Мне никогда не нравилась его улыбка – он словно смеялся над тем, чего остальным не понять.
Я с немалым трудом перевернулся на спину, щуря глаза от яркого света, пробивающегося сквозь окно, и коснулся пальцами виска. Там оказалась шишка размером с куриное яйцо. Мне проломили голову – чтобы понять это, не требовалось медицинское образование. От запекшейся крови я не мог разлепить правое веко, и прошло немало времени перед тем, как мне удалось подняться. Дар залечил меня – для другого бы такое ранение стало смертельным. Оставалась только малость – вспомнить, кто же так меня. Я сжал голову руками, пытаясь унять боль, смешавшуюся с чудовищным похмельем. Больше пить не буду.
Я не собирался возвращаться пьяным домой, ещё до первого стакана решив переночевать в отеле, однако же оказался в своей спальне. Мне сделалось паршиво – выставлять себя не с самой лучшей стороны перед Линнет не хотелось, ведь она и так не питала ко мне особой приязни. Тишина давила на уши, но я ещё не ощущал беспокойства. Она не сбежит – ей некуда идти. И всё же… что-то грызло меня, подтачивало изнутри, словно я чего-то не знал, не помнил какую-то важную деталь. Направляясь в ванную, я споткнулся о собственные штаны – надо же, у меня хватило ума раздеться. Рука легла на дверной косяк, я с трудом стоял на ногах, ощущая головокружение и чудовищную слабость.
Обрывки воспоминаний были странными, точно прогорклыми, будто и не моими. Я ударил кулаком по стене, сбив костяшки пальцев в кровь и не чувствуя боли. Вода прохладными струйками стекала по телу, смывая усталость и проясняя мысли. Осознание того, что я поднял на Линнет руку, оказалось настолько гадким, что меня передёрнуло от отвращения к самому себе. А хуже было другое – мне было никак не вспомнить, в чём же она провинилась. Да и причина не имела значения… Кроме того, она видела меня пьяным вдрызг… К стыду примешивалось чувство вины, сгрызавшее меня, как голодная собака мозговую кость. Девушка вряд ли станет слушать мои оправдания, и будет права. Если она вообще ещё здесь, а не сбежала, пользуясь моментом. Найду, верну и вымолю прощение, убеждал я себя, ощущая горечь от этих мыслей. Доверие… я так хотел её доверия… Голова внутри запульсировала, словно вот-вот готовая лопнуть. Пытаться лечить себя всегда оказывалось сложнее, чем кого-то другого – в нашей природе было заложено отдавать, а не брать, но всё же боль медленно уходила, она таяла, точно туман утром.
Я вышел из ванной, щурясь от яркого света, ударившего в глаза. Удивление при виде погрома в собственной комнате постепенно переросло в охватившее меня ужасное подозрение. Все мысли спутались, мелькая обрывками разрозненных воспоминаний. Я же не мог… в каком состоянии ни был, я бы не посмел… Бронзовый подсвечник валялся на полу в двух шагах от кровати весь в тёмных подтёках запекшейся крови. Её удар… Лучше бы она меня убила… заслужил… Я тупо смотрел на разорванную ткань в своих руках, которая недавно была кофтой, и пытался осознать, что натворил. Линнет не могло больше быть в моём доме. Она теперь ненавидит меня. Мысль эта прикоснулась к коже калёным железом, доставляя неимоверную боль. Я презирал тех, кто опускался до насилия над женщиной, а сам же надругался над той, которую любил. Горло сдавил спазм, словно меня кто-то душил. Не мог… Пусть я держал её под замком, но ни разу не посмел прикоснуться к ней, если она того не желала. Даже тот поцелуй, что я украл… Она была невинна, и для подтверждения этого мне не надо видеть кровь на простынях, а ведь алый след тянулся до самой двери… Я растоптал её, сделал худшее, что мужчина может сделать женщине… Не посмел бы… Тогда как же? Как?!
– Пусти, – жалобно попросила она, уже и не силясь вырваться. Я держал её в объятиях так бережно, словно Линнет была хрустальной. Позволил себе так много… Дышал ей, впитывал каждый стук её сердца… Робкая улыбка сама собой появилась на моих губах, пусть и девушка злилась на меня, не понимала, не желала подчиняться. Сейчас она рядом… – Зачем?
– Я уберегу тебя, укрою ото всех – война захлестнёт Новый Свет ещё не скоро, но не смогу отпустить, – честно признался я, касаясь губами её волос. Она пахла счастьем. – Прости…
– Почему? – в её вопросе прозвучал вызов, а глаза сверкнули – в них было непокорство, от которого теперь осталась лишь тень. Она смирилась, хотя и надеялась… уйти? Дрожь пробежала по моему телу, словно озноб при лихорадке. Я ненавидел себя за то, что приходилось поступать именно так – удерживать силой подле себя, не давая ей выбора.
«Не могу без тебя… болен…», – хотелось сказать мне, но я лишь сдержанно произнёс, отстраняясь и ощущая её тепло на самых кончиках пальцев:
– Так будет лучше. Поверь мне сейчас. Ты всё поймёшь со временем… Обещаю, что не причиню тебе зла.
– Линнет, – беспомощный хрип вырвался из глотки. Отчаяние затопило сознание, оно раздирало душу на части, запуская острые когти в сердце. Я помнил… не себя – то, что пришло домой, было зверёнышем, брошенным на произвол судьбы, не знающим чести. Им я был до перерождения – озлобленным на весь мир, не понимающим отказа и не признающим жалости. Я был тогда отражением того жестокого мира, в котором жил. Тем, кого до сих пор стыдился. Алкоголь окунул меня в забвение? Он вывернул мою душу наизнанку? Или…
– Ты красивая.
Линнет вскинула голову, недоверчиво смотря на меня, словно искала подвоха в моих словах. Румянец лишь слегка тронул её бледные щеки – она ещё не набрала сил. Пугливый зверёк, лесная птица, которую посадили в клетку… Я почти ненавидел себя – мне претило удерживать её силой, но и отдать на растерзание Аарона… Я увлекался – даже чаще, чем, наверное, позволяли приличия, иногда страсть была столь сильной, что отношения длились многие годы. Только мне не доводилось испытывать такого жара, такой потребности в ком-то – она манила меня, как сирена, поющая моряку гибельную песню. И я умирал… горел… тонул в том яде, что чувство, которое должно быть светлым, порождало во мне. Надрывно. Больно. Нестерпимо.
– Напрасно ты пытаешься меня подбодрить, – вяло произнесла Линнет, без аппетита тыкая вилкой в жаркое. А я ведь старался.
– Глупышка.
Откуда во мне взялось столько лютой ненависти и дикой злобы? Из каких чёрных глубин души? Я взял то, чем так неистово хотел обладать… Агония завладела мной, раздирая внутренности болью – до того омерзительна была лишь мысль о совершённом мной. Как бы ни сводила меня с ума эта любовь, как бы ни доводила до отчаянья, заставляя гореть, словно порох, в паутине собственных мечтаний и желаний, я никогда не посмел бы причинить ей боли. Чем она стала для меня? Навязчивой идеей? Манией? Светом, который грел меня? Или, быть может, самым дорогим подарком, преподнесённым судьбой? Розой, расцветшей посреди зимней стужи…
«Я никогда никого не заставляю, лишь подталкиваю к нужному для меня решению».
Последний вечер перед тем, как Роберт решил выслужиться; мёртвый и пустой блеск алых глаз, которыми на него смотрел жнец. И брат преисполнился желания убить сестру, в нём вскипела ненависть, которой мне прежде не доводилось видеть. Он был словно одержим.
Вот израненный человек, в полнолуние становящийся гордым и непокорным властителем других оборотней, плюёт в лицо Аарону, а спустя мгновение опускается на колени, готовый служить, словно пёс перед любимым хозяином. Волк смотрел на него взглядом религиозного фанатика, склонившегося к ногам мессии.
Их были сотни тех, кто чем-то провинился перед Аароном, но он редко их упускал – он ломал жизни, коверкал судьбы, рвал души… Он не прощал…
Хотя какая теперь разница? Только в сказках из ненависти можно взрастить любовь… Врата ада только что захлопнулись за мной.
…Я почти не ел, забыл о том, что такое сон. Бежал за ускользающей мечтой, рвался вслед за той, что теперь вряд ли взглянет на меня без омерзения. Я шёл за Линнет след в след и всё равно отставал. Горькая улыбка исказила губы, делая моё лицо похожим на гримасу – я видел своё отражение в одной из безликих витрин. Лейпциг. Я молился, чтобы она здесь никому не попалась на глаза, иначе мне достанется лишь её прах. Моё появление не прошло незаметным – позади меня появился почётный караул, готовый сопроводить к главам. А вот Линнет вряд ли предупреждали, что здесь обитает один из самых больших кланов в Европе. Жнеца община могла разорвать на части, стоило ей только переступить границу города. Я сглотнул и провёл языком по пересохшим губам. Скоро я получу свои ответы.
А Лейпциг — маленький Париж. На здешних всех налет особый, из тысячи нас отличишь. Смотря на не очень дружелюбные бессмертные лица, я решил, что Гёте когда-то издевался.
– Я ищу девушку, – после краткого обмена любезностями произнёс я. – Возможно, она была у вас.
Зал, в котором меня принимали, оказался уютным и небольшим. Старший здесь внимательно изучал меня своими блёклыми глазами и долго хранил молчание. На его коленях сидел большой персидский кот, мурлыкающий от удовольствия, а сам мужчина походил на коршуна, взирающего на добычу. Я терпеливо ждал своего приговора. По правую руку от него восседала прекрасная, как греческая богиня, девушка – должно быть, его верная супруга, лик которой был печален.
– Наверное, для начала я должен извиниться за не самый тёплый приём – времена нынче тревожные, а рисковать благополучием своей семьи у меня нет желания.
– Семья и честь превыше всего, – женщина зло глянула на него и поднялась, тряхнув волосами. Отношения в правящей паре явно были не самыми тёплыми.
– Таков закон, и я скорблю вместе с тобой, дорогая, – ровно произнёс он, почёсывая за ухом кота. – Не устраивай сцен перед нашим гостем, – в мягком голосе прозвучала сталь. Женщина лишь глянула на него, а затем вихрем выскочила из зала. Мужчина тяжело вздохнул и чуть смежил веки. – Прошу простить мою супругу – она скорбит по своему брату.
– Я соболезную вашей потере, – отозвался я, чуть склонив голову.
– Он подавал надежды, но переродился жнецом. Скорбеть не о ком.
Меня прошиб озноб. Естественно, мальчика убили, как только увидели белые крылья – уже это вынесло ему приговор. Родственные связи уже не имели значения – «больного» было легче убить, чем вылечить. Подали вино и хлеб; отпив глоток и откусив кусочек, который не лез в горло, я уже мог не опасаться за свою шкуру – вряд ли кто решит нарушить законы гостеприимства. Мы чтили традиции.
– Сейчас рискованно вести жизнь одиночки, – блеклые, точно выцветшие голубые глаза проницательно смотрели на меня, – и до нас доходят тревожные вести. Например, то, что скоро начнётся борьба за престол Мёртвого города.
Я изобразил на лице искреннее удивление.
– Власть Хелила неоспорима. Только глупец посмеет бросить ему вызов.
– Сейчас настало смутное время, и я слышал, что у глупца, а, быть может, излишне храброго претендента на трон по правую руку всегда находится светлоглазый целитель. Его верная десница.
– Земля полнится слухами. Я слышал о женщине рядом с ним, – осторожно, выбирая каждое слово, произнёс я, гадая, насколько мой собеседник осведомлён. Рыжий кот утробно урчал, выгибая спину всякий раз, как к нему прикасались. Улыбка коснулась губ мужчины, но не нашла отражения в его глазах. Он знал, понял я, но хранили ли здесь верность Хелилу?
– Мне на ухо шепнули другую информацию – что за женщиной он охотится, спустив на неё всех своих шавок, – нефилим подался вперёд. – И ты не первый интересуешься гостями в нашем городе. Поговаривают, что за девушку назначена высокая награда – иначе бы многие не спешили с таким рвением выслужиться. Но мне ли тебе это говорить, Натан, ведь так?
Я медленно отпил из бокала, не чувствуя сладкого вкуса летнего вина. На Линнет объявили охоту – весть эта выбила почву из-под моих ног. Она могла быть уже мертва… Я на миг прикрыл глаза, ощущая свою беспомощность и бессилие. Зачем? Она слаба, опасна, молода… Для чего Аарону забирать её жизнь? Серафиэль… Имя, вспыхнувшее в разуме, стало последним кусочком причудливой мозаики. Но попытка убийства… Только хотел ли жнец смерти, или играл в другую, невидимую игру?
– Вы весьма сведущи, – сдержанно произнёс я, не отводя взгляда от глаз правителя.
– Приходится держать ухо востро, чтобы защитить свою семью, поэтому, мой дорогой гость, я предлагаю тебе заключить сделку, – глазах его сверкнули, – информация в обмен на информацию.
– Что ты желаешь знать?
– Я осведомлён о положении дел в Мёртвом городе, теперь меня интересует, какими силами располагает Аарон, и, возможно, тогда твой вопрос получит ответ, – он хлопнул в ладоши, и на миг мне почудилось, что сейчас сюда приведут Линнет. Всего на два удара сердца я возликовал, прежде чем моим мечтам суждено было разбиться. В притворившуюся дверь зашёл мужчина лет тридцати пяти, на вид обычный человек, и я бы, наверное, так и подумал, не видя ясного сходства между правителем и ним. Его плоть. Рефраим. Смертный отпрыск бессмертных, в чьих жилах ангельская кровь будет гаснуть с каждым следующим поколением, пока не уснёт навсегда. И каким же странным было то, что сын выглядел гораздо старше отца.
– Ты хочешь выбрать сторону победителя, – без обиняков произнёс я, изучая спокойное лицо собеседника. Созерцание его отпрыска вызывало во мне горечь и боль – я не мог не понимать, какими последствиями могла окончиться моя связь с Линнет. И если у неё под сердцем мой ребёнок… Душу словно сжали в ледяные тиски. Агония и жар.
– Я не хочу оказаться на стороне проигравших. Говори, Натан, и мой сын расскажет тебе всё, что знает он.
Дальше мне следовало только правильно выторговать интересующую информацию. Я задержался в Лейпциге почти до заката, зная, что Линнет ещё жива, хотя и напугана, одинока и измотана.
…Вольтерра встретила меня жестокой жарой и палящим зноем, но я не рискнул посетить город, когда его укроют вечерние сумерки. Один нефилим, быть может, и останется незамеченным, а вот вдвоём мы наверняка навлечём на себя ненужное внимание. Я молился, чтобы Линнет не попалась на глаза никому из стражей Волтури. В каком же отчаянье она, должно быть, находилась, раз решила сунуться в логово к вампирам. Аарон и его верные псы загоняли её, как гончие лань, всё сильнее сужая кольцо. Ловушка скоро должна была захлопнуться.
Утро выдалось невыносимо жарким и душным; расплавленный и пыльный воздух царапал горло. Я замешкался в одном из переулков и едва успел отскочить в сторону, когда мимо пронёсся какой-то мотоциклист. «Не человек», – мелькнула в голове мысль, но он уже скрылся за поворотом. Я его не интересовал. Голова была мутной и плохо соображала – я не спал уже… Сколько? Пять суток? Шесть? Я чувствовал голод, но не помнил, когда в последний раз ел. Даже несмотря на выносливость нефилима, я валился с ног. Мне требовался отдых, только вряд ли я могу позволить себе такую роскошь, если хочу обогнать смерть. Её смерть…
Горькое разочарование и безысходность. Боль, которой, казалось, не будет конца. И слабый огонёк надежды… упрямый… едва тлеющий. Она должна жить. Один раз я вытащил Линнет из могилы, смогу и ещё.
В Вольтерре её не было – я лишь потратил несколько часов на бессмысленные поиски. Ощущение пустоты внутри стало невыносимым; воспалённый разум пылал, словно в лихорадке. Мне нужен был отдых. В Милан я отправился на автобусе, выбрав место в самом хвосте и урвав пару часов сна. Отражение в затемнённом стекле смутно напоминало меня прежнего – я не помнил, чтобы у меня так впали щеки, и с удивлением вырвал седой волос. У меня были глаза старика, да и сам я превратился в тень себя прежнего… Я задёрнул занавеску и смежил отяжелевшие веки. Если боги будут милостивы, то гонка уже скоро закончится.
…Машина одиноко мокла под проливным дождём. Я прождал почти до рассвета, чтобы теперь понимать – Линнет не придёт. Ликование при виде собственного подарка, принятого когда-то так холодно, растаяло, словно дым над костром. Больше рассчитывать на помощь человеческих технологий в поиске мне не приходилось. Я ощутил прогорклый вкус бессилия. Безысходность. Жива ли?.. Но если мои догадки верны, то Аарон не станет её сразу убивать – предпочтёт держать в полной безопасности, как он сберегает Олофа, порабощённого им лидера волков. Кровавый дар Серафиэлю. В ином же случае… Но я уже опоздал. Куда теперь? Взглянув на свинцовое небо, я поймал себя на почти безумной мысли, а рот наполнился привкусом крови. Шанс был, и я собирался его использовать.
…– Перебежчик, – прозвучало единственное слово в ответ на мою речь. Оно повисло в напряжённой тишине огромного беломраморного зала, вознеслось к куполу, нашло отражение в каждом взгляде, направленном на меня. Я отрекался ото всего, чему служил без малого пять сотен лет, и ради чего? Шанс на успех был почти призрачным… Унизительным оказалось выманивание королевского прощения, горько было от совершаемого предательства. Там, среди армии Аарона у меня были друзья… Жизнь моя рухнула, точно смытый сильной волной песчаный замок. Мне не было жаль – пусть погибнут тысячи, пусть их всех убью я, но только пусть Линнет будет жить. Ради неё одной…
– Предатель – ты же это хотел сказать? – я криво улыбнулся, с вызовом смотря в холодные, как чеканное золото, глаза Хелила. Он не скрывал презрения – оно ясно читалось в его надменном взоре, в сжатых пальцах и жёсткой складке губ. Прирождённый лидер – аура власти окружала его, как иного флёр дорогих духов.
– Ты дерзок.
Я лишь пожал плечами.
– Я разговариваю с равным, – бросил я, выпрямившись. По приближённой свите пробежал недовольный ропот. Правитель хмыкнул, почти хищно улыбнувшись, и коротко взмахнул рукой, призывая всех в тишине. – Перебежчик я или нет, но ты, повелитель, – мой голос был ядовит, как клыки у гадюки, – сидишь сейчас на очень шатком троне. Я могу тебе поимённо назвать тех, кто доставляет Аарону информацию о каждом твоём шаге. Твои преданные и верные слуги, – хриплый смешок. – Так чем я хуже их? Нарушаю клятвы и обещания? Предаю бывших друзей? Отрекаюсь от своей жизни? Но в отличие от твоих шавок, меня на это толкает отнюдь не честолюбие и жажда власти.
– Ты не вызываешь доверия, – Хелил откинулся на спинку резного трона – единственного чёрного предмета в этом царстве белизны – и посмотрел на меня из-под полуопущенных ресниц. – Тогда объясни мне причины, по которым я должен тебе его оказать, а не выставить твою голову на пике перед воротами? Ты лжёшь, хоть и мастерски, но лжёшь. – Я посеял зерно сомнения в его мыслях, он не мог не понимать, как шаток стал престол под ним. Власть ускользала из его рук, словно вода сквозь пальцы. Он откинул со лба рыжие волосы, не отрывая от меня цепкого, как у стервятника взгляда.
– Что тебя так гложет, Натан? – голос Аррлис был глубок, как море, а глаза – мертвы и пусты. Она видела меня всего, до самых потаённых уголков души, читала, как раскрытую книгу. Жнец. Девушка сидела по правую руку от своего супруга, и впервые произнесла что-то. Легкая, будто сплетённая из солнечных лучей, золотоволосая и золотоглазая, она вспорхнула со своего места и подошла ближе. Хелил ощутимо напрягся, но не сдвинулся с места, лишь наблюдал за действиями своей жены. – Твоя ненависть – она рвёт тебя на части, я чувствую её пламя… Мне редко доводилось видеть такое. Кого ты так ненавидишь?
– Аарона, твоего побратима, – я чуть помедлил. – Себя, даже больше, чем его.
Аррлис вздрогнула, будто получила пощечину.
– За что?
Улыбка на моём лице, наверное, стала почти безумной.
– Он убил меня. Я мёртв, и мне уже не воскреснуть. – Я в упор посмотрел на Хелила и сказал то, что дало мне место при его дворе: – Я хочу заплатить кровью за кровь.
…Снег был грязным – его припорошили чёрные хлопья пепла и улила кровь, выглядевшая непривычно-яркой в этом белоснежном царстве. Холодок пробежал по спине, но он вряд ли был вызван крепким морозом. Глухая скорбь завладела мной.
– Друг… – слово повисло в стылом воздухе. Я опустился на колени рядом с ледяным телом и стряхнул иней с чёрных, как смоль, волос. Роберта уже сковали холод и смерть: на посиневших губах не таяли снежинки, а лицо превратилось в омертвевшую, но удивительно спокойную маску. Он точно спал… только горло его было разорвано, располосовано чьими-то зубами. Его убил вампир, во мне даже не возникало сомнений. Почерневшая рана приковывала взгляд – у него не было ни шанса. Тоска серым туманом заволакивала мысли, горечь наполнила рот. Я так долго его знал. Друг…
– Он..? – Аррлис стояла чуть позади, укутанная в меха и будто бы далёкая от всего происходящего. Она видела тени, которых остальным никогда не узреть. Они говорили с ней. Взгляд у неё был не живее, чем у трупа рядом со мной, если бы открыть ему глаза. Кто-то смежил Роберту веки, отдал последнюю дань уважения… Я собирался довершить всё остальное – это было единственным, чем можно было заплатить за всё. Мёртв… Что-то больно сжалось внутри, словно ножом всковырнули едва зажившую рану.
– Высокрожденный и должен быть погребён в соответствие с его статусом, – я бросил на Аррлис взгляд, давая понять, что меня сложно будет остановить.
– Остальные? – в её голосе проскользнула едва слышимая насмешка.
– Остальные меня не интересуют – сожгите их.
– Кого из них ты знал? – острая, как лезвие ножа, улыбка.
– Всех, – я принялся отряхивать тело Роберта от напавшего снега, укрывавшего его лёгким саваном, и старался не думать о том, что здесь произошло. Бойня была кровавой, жестокой и короткой. Я видел отпечатки волчьих лап, следы коротких схваток и знакомые лица, застывшие с поцелуем смерти на устах.
– Многих погубил жнец.
«Надеюсь, он был здесь один».
– Аарон не щадит неугодных, – я с тоской взглянул на безмятежного Роберта. Внутри точно что-то оборвалось. Он найдёт покой в Тулузе, которую так любил, согреваемый солнцем и дышащий морем.
– Мне жаль…
…Я задыхался. Душу раздирали на части неугомонные стервятники – боль и тоска. Линнет была здесь, я видел её… и никогда мне не забыть её взгляда. Я хотел оправдаться, но понял – не поверит, не станет слушать, не примет. То, что произошло, навсегда стало пропастью между нами. Причины были не важны. Я омерзителен ей. Сердце захлебнулось кровью, потонуло в мешанине радости и едкой, точно кислота, горечи. Жива, пусть и в логове вампиров… Я недолго ликовал. Мечта разбилась на сотни осколков подобно хрустальной чаше с ядом. Рядом с девушкой была чёрная тень. Смерть.
«Cara».
Я воскрес, чтобы вновь умереть, теперь уже чувствуя тяжесть гранитной плиты над собой. Безысходность. Бездна боли. А ещё – жажда расправы. Он погубит её – если сам не убьёт, пустив на десерт, то из-за него ту, что я так люблю, ждёт плаха и высшая мера. Ненависть вскипела в моей крови – такая лютая и жестокая, она выжигала меня дотла. Линнет кинулась его защищать… Его – свою верную погибель.
Вампир.
Я стиснул голову руками, отказываясь понимать, как такое вообще возможно. Почему она выбрала его? Я проглотил бы свою гордость, если бы она полюбила другого, но смириться с мерзостью, которая будет причинять ей лишь боль, не мог. Холодная рука легла мне на плечо, но я её сбросил, мгновенно ощетинившись. Ненавижу их всех! У неё больше нет шанса – она обречена на бесчестие, презрение и унижение, пока не будет вынесен приговор. Душа моя плакала, обливалась кровавыми слезами, захлёбывалась болью. Горе оказалось так сильно, что не давало нормально думать. Это верная и мучительная смерть.
– Прошу тебя, успокойся, – голос Маркуса был тих и лишён эмоций. Где-то на задворках сознания я даже жалел, что благодаря ему тот вампир не дорвался до моей глотки.
– Он вампир, – выплюнул я, обжигаясь этим словом. – Зачем вы её держите? Утратили милосердие с обращением? Или желаете унизить, прежде чем казнить?
– Говори тише, здесь даже в самом сердце моих покоев у стен есть уши, – спокойной отозвался он. Я несколько раз сжал и разжал руки. – И не делай её положение ещё более шатким. Ей уже давно не доверяют.
Я вскинул голову, не понимая, о чём он ведёт речь. Древний хладный смотрел на меня почти безразлично, в его выцветших, словно старая эмаль, глазах не отражалось никаких чувств, кроме тоски.
– Как она здесь оказалась? – наконец, спросил я. Она живёт в могильнике, в склепе… Боже, как я боялся, зная, видя так часто, чем Аарон платит за свою одарённость. Линнет же сама шагала в объятия смерти и боли. А был ли у неё выбор?
– Её привёл Деметрий почти полгода назад.
Поймал, как птицу в силки. Ярость всколыхнулась, облизала жарким и беспощадным пламенем.
– А тогда она… ребёнок… не была ли она в положении? – сбивчивый вопрос сорвался с языка, обжигая кислотой. Маркус казался почти удивлённым, но покачал головой:
– Нет, мы бы знали, – на миг в его глазах промелькнуло понимание. Я уронил голову на руки. Что ж, я не сломал ей жизнь больше, чем мог. Внутри стало пусто, как в выжженной солнцем пустыне. – Позволь открыть тебе одну вещь, Натан, – вампир сцепил пальцы в замок. – То, что она ангельской крови, знаю только я.
– Как?
– Понимаешь ли, в чём дело, – голос его шуршал, как старый пергамент, – она так же отличается от вас, как вы или мы отличаемся от человека. А ещё её точно словно кто-то научил вести себя осторожно, объяснил, что надо говорить и делать, – лик его сделался задумчивым. – Кто она?
Я рассеянно хлопнул глазами. Маркус вёл какую-то игру, правила которой мне были неизвестны.
– Ты же знаешь, – осторожно произнёс я, всматриваясь в его подёрнутые молочной пеленой глаза. – И не ты один.
– Деметрий может догадываться, кто рядом с ним, но вряд ли знает наверняка. Её положение в клане шатко – она уродец среди остальных уродцев Аро, которых он именует своей коллекцией, но девочка слишком отлична ото всех при этом. Кто попался в руки Деметрию? – вопрос прозвучал уже гораздо настойчивее. – Одно моё слово, и Линнет будет разоблачена. Тогда ты увидишь её казнь из первого ряда.
Капкан захлопнулся с громким щелчком.
– Жнец.
Взгляд Маркуса подёрнулся дымкой, а губы искривились в почти улыбке; он убрал со лба чёрную прядь волос, прежде чем произнёс:
– Это хорошая весть. Я мог лишь надеяться…
– Она не выживет здесь, сойдёт с ума, – я поборол желание вцепиться в глотку безмятежному вампиру. Каждое слово, точно отточенный и раскалённый добела клинок.
– Слушай меня внимательно, крылатый, если хочешь сохранить ей жизнь.
Безумная игра, в которую решил сыграть хладный, мне не могла понравиться, но не принять её условия и не надеть маску отведённой мне роли не было возможности. Шаткая партия, но ценный приз – на кону благополучие Линнет. Я сжал атласную ленту в руке.
…Храм был почти пуст, за исключением пары задержавшихся после мессы прихожан. Я выскользнул из тени колонны, осматриваясь по сторонам – стражника не было. Не то, чтобы я боялся его угроз, мне не хотелось лишний раз привлекать к себе внимание. Я бесшумно опустился на жёсткую скамью, вдыхая воздух, пропитанный гарью свечей и ладаном. Другой, куда более тонкий и изящный аромат щекотал обоняние, давая возможность вспоминать. Я замер молчаливым призраком, слушал ровное сердцебиение, жадно пил её глазами, но не смел даже заговорить. Знал – уйдёт… Я так мало желал сейчас – находиться рядом уже было счастьем.
Душа разрывалась от невозможности чувств – я видел, как девушка провожала свою мерзость. Её взгляды, её слова, её голос, да она, кажется, и дышала для него! Понял тогда с удушающей отчётливостью – любила… Словно кто-то всадил мне в грудь раскалённый клинок и поворачивал из стороны в сторону лезвие, заставляя меня хрипеть от боли. Я не мог оторвать взгляда от открывшейся тогда картинки, которая никак не укладывалась в голове; моя жизнь становилась пеплом… Противоестественно – ведь малиновка не должна быть с гадюкой, сколько бы последняя не прятала ядовитые клыки. Рано или поздно… Тогда я мечтал лишь об одном – ослепнуть. Агония расползалась по телу, парализовала мысли и чувства, а я всё смотрел… Тоска, чёрная, как крылья ворона. Ада нет. Жизнь намного хуже.
Я не сразу понял, что изменилось, и с удивлением поймал взгляд Линнет, направленный на меня. Глаза жнеца – пустые и холодные, как у мертвеца; она видела меня всего, до самых уголков моей истерзанной и выгоревшей души. Боль моя, огромная, словно небо, угасала, смешалась с отголоском радости – девушка не шарахнулась от меня, не попыталась уйти. Лишь смотрела. И я не выдержал её взора, принявшись изучать свои руки. Трус.
– Зачем ты здесь? – шёпот её был едва различим, но что-то в её голосе дрогнуло. Уже не больно. Пусто.
– Вырвать тебя из когтей вампиров, – блёкло произнёс я. – Схватить в охапку и исчезнуть. Просто увидеть тебя. Услышать стук твоего сердца. Вариантов, как видишь, много. Но мне интереснее, зачем ты здесь? – я обвёл рукой храм. – В могильнике стало совсем невыносимо?
Она покачала головой, устремив взгляд на распятье над алтарём. Скудный свет терялся в её тёмных, как ночное небо, глазах.
– Нет.
– Пока нет, – поправил я её. Если бы я только мог… Линнет лишь кивнула, соглашаясь, и сложила руки на коленях, как прилежная ученица на школьной скамье. Сердце сжалось, пропустило удар. Я позволил сесть себе на скамью рядом с ней, сохраняя дистанцию, и не мог не заметить, как она сжалась. – Ненавидишь меня?
Девушка долго молчала, глубоко задумавшись, точно пытаясь разобраться в себе; я видел, как в её взгляде эмоции сменялись друг друга, вспыхивая и гаснув, словно искры костра в сумраке. Не надеялся… Вампир уже озвучил то, чего я боялся больше всего, теперь я с мазохистским отчаяньем хотел услышать это из её уст. Вряд ли мне будет больнее, чем уже есть. Собственными руками выкопал себе могилу…
– Нет.
Её тихий ответ застал меня врасплох. Я поднял голову, всматриваясь в её профиль; мне не было нужды спрашивать, чтобы знать, за кого она пришла молиться. В груди что-то защемило, надломилось. Я совсем не знал её. Та мерзость тоже. Линнет поднялась, поправила лёгкую шаль, наброшенную на волосы, и отступила на пару шагов.
– Я должна идти.
«Я не хочу с тобой оставаться», – читалось в её взгляде. Я не мог винить её за это. Время лечит, и, возможно, когда-нибудь она не будет испытывать омерзения ко мне. Жаль, что я не перестану терзаться. Моя вечная боль.
– Тебя плохо охраняют. Я бы мог…
Она отступила ещё на шаг назад.
– Я буду молить Создателя за тебя, Натан.
На меня бездонными глазами смотрел жнец. Линнет пробуждалась в своей силе.
…– Ты вновь проиграл, – голос юного принца был полон разочарования. Я даже не знаю, что меня дёрнуло сыграть с ним партию в покер. Его удивительная жизнерадостность была заразительна, хотя я и часто замечал юношу тоскующим о чём-то. Он не любил Мёртвого города, который был для него чужим.
– Ты плутовал, – апатично произнёс я, смотря, как ловко карта мелькала в его пальцах.
– Не пойман – не вор, – Генри усмехнулся, неуловимым жестом превращая шестёрку треф в Джокера. Как разительно этот мальчишка отличался от своего коронованного брата – блестящая медь и дамасская сталь. Один отец, но как по-разному проявила себя кровь.
– А как же честь, мой принц? – я позволил себе усмешку, видя, как он скривился от обращения.
– Честью сыт не будешь, – почти мрачно сказал он, взъерошив рыжие волосы. Потом замолк на миг, обдумывая дальнейшие слова. – Ты смелый. – Я приподнял бровь, ожидая пояснений. – Вампиры выглядят опасными.
– Только выглядят?
– Ты из-за этого поседел? – под шуткой таилось сочувствие.
– Нет. Никогда не люби, мой юный принц – это очень больно, – я невольно провёл рукой по белым, как лунь, вискам, заправляя точно присыпанные пеплом волосы за уши. Ада нет…
Честно. Обожаю этого интригана, манипулятора) Он запал мне в душу и теперь даже не знаю, кого я в твоей истории люблю больше Деметрия, натана или Аарона. Они все интересны, увлекательны. С ними не соскучишься. Практически невозможно отгадать, что можно ожидать от них в следующею минуту (ну это в частности про жнеца я) 
Очень люблю 
Я с тобой до конца) 
Намеков было более чем достаточно, еще с разговора с Деметрием, когда его обещали в собачку покорную превратить)) Знаешь, что меня смутило? Что Линнет не допускала такой возможности. Она так мало знает о способностях крылатых?.. Деметрий и тот уже знает больше! 
Молчу-молчу...))))) 
Не могу не возникнуть и не порадоваться тому, что не одна я в команде Натана. Хоть кто-то его ценит 
Порви там всех))) *в хорошем смысле*))
)