День прошёл как в тумане, и я чувствовал себя странно-уставшим. Не знаю, что Маркус сказал Линнет и о чём они говорили больше часа за закрытыми дверьми, но от него она пришла смертельно напуганной. Это слишком настораживало меня, но расспросы пришлось оставить на потом – мне самому следовало многое объяснить. Пока Аро держал мою руку, купаясь в моей памяти и моём гневе, я неотрывно смотрел на Натана, уже полностью восстановившегося с горделивым, почти надменным выражением лица. Не стоило даже думать дорваться до него – Феликс, несмотря на скучающий вид, внимательно следил за мной. Ярость поднималась из самых глубин моего существа, обжигая кипящими каплями. Я раз за разом представлял, как сладко затрещат кости черепа нефилима, если сильно сжать ему голову. Судя по жёсткому взгляду светлых глаз, мой оппонент думал примерно о том же. Мне даже чудилась кровь на собственных пальцах – вязкая и тягучая, как липовый мёд. Владыка на это лишь улыбнулся и покачал головой, отпуская меня. Мы даже не были в тронном зале – всё происходило в покоях Маркуса, больше похожих на келью отшельника, однако же не стоило и надеяться, что об утренней стычке никто не знал.

Аро не мог отказать себе в представлении, предложив мне и Натану пожать руки в знак примирения. Игра на публику, напомнил я себе. Пальцы нефилима сначала треснули, а затем захрустели в моей ладони – и не было музыки слаще для моих ушей; он даже не дёрнулся, а я лишь холодно улыбался в ответ. В его светлых глазах, похожих на расплавленное серебро, стыл лёд. Стальные когти продрали мои внутренности, оглушая болью, но и я не позволил себе внешне проявить недовольство. Выждать и молниеносно ударить – меня ожидала охота, на которую я впервые выходил не ради удовольствия. Мне запретили трогать Натана в городе. Строго говоря, я не имел права вообще его убивать. Жизнь так непредсказуема и состоит из случайностей, а они часто могут стоить вечности, разве нет? Наказания за будущий проступок я не боялся. Нефилим был чьей-то пешкой, пусть и ценной, но также и перебежчиком – о нём не станут горевать. Кто предал однажды, предаст и ещё раз – истина столь же простая, как клинок. Возникшая мысль едва не заставила меня рассмеяться. Мы действительно похожи. И бесчестие нас ждёт одно. Хотя ведь не ради своей шкуры… Перед уходом я ещё раз оглядел скромные покои Владыки; во мне укоренилось чувство, словно все присутствующие – актёры одного спектакля. Но кто же руководит постановкой? 

Меня отправляли к румынам – нанести им частный визит и проверить, как поживают старые друзья Аро. На деле моё появление в столь неспокойное время трактовалось весьма однозначно – напомнить, в чьих руках власть. Это было равносильно тому, если бы я в своём доме встретил их с обнажённой сталью на коленях. Безмолвное предупреждение. Меня, правда, ожидал такой же ледяной приём. Но, Дьявол и преисподня, как мне не хотелось никуда уезжать! Не сейчас… В конце концов, я оставлял Линнет под защитой толстых стен замка в непреступном городе, окружённую лучшими из лучших. Только вот, ни для кого она не имела той же ценности, что и для меня. Я чувствовал себя не в своей тарелке – пташка была виновата, ведь беспокойство за кого-то редко тревожило мой покой. 

Прощаться я не пошёл, рассудив, что это мне и не надо и не совсем чётко представляя, какие слова говорить – они все звучали фальшиво и наигранно даже в мыслях. В конце концов, я собирался отсутствовать недолго, а провести пару недель в Чехии не такая уж и унылая перспектива, пусть и задание было пресным. Если бы только отведённое время не просачивалось водой сквозь пальцы… 

– Ты понимаешь, что тебе это дорого обойдётся? – Феликс широко улыбался, предвкушая хорошую наживу. Я лишь пожал плечами в ответ. – Ты чёртов параноик, Деметрий. Я никогда не сомневался, что мыслишь ты несколько иначе нормального человека, – он картинно развёл руками, словно выражая своё бессилие, – но сейчас… Может, её лучше где запереть на время твоего отсутствия? В подземелье, например, в каменном мешке. Она не выглядит сильно притязательной, думаю, аскетичная обстановка не заденет её чувств. Только чуть побледнеет без солнца, станет больше на нас похожа.   

– Если понадобится, сделаешь так. 

– Это ужасно утомительно быть нянькой, друг мой. Неблагодарное занятие. 

– Мне казалось, ваше знакомство началось весьма на позитивной ноте. И благодарность моя не будет знать границ, ты же знаешь – я всегда плачу по счетам. 

– Чего не сделаешь, чтобы позлить тебя, – усмехнулся Феликс, и его алые, цвета бордо, глаза сверкнули под тяжёлым лбом. – Не спорю, она мила и очаровательна, свежа, как дыхание весны, но всё же ещё едва не ребёнок. Тем более, она с явными странностями. Но если ты настаиваешь…

– Нет, – с вежливой улыбкой, в которой чуть обнажились зубы, остановил я его.

– Готов услужить своему другу, – напарник нахально подмигнул мне. – Но отчего ты сегодня озверел, я, конечно, не узнаю? 

– Позволь мне сохранить некоторые детали в тайне. Ты стал так охотлив до сплетен? 

– Лишь здоровое любопытство. Я, конечно, предполагал, что ты стал сильно щепетилен во всём, касающемся своей маленькой пташки, но, согласись, это мне положено напрашиваться на бойню? Где это видано, чтобы я тебя останавливал. Воистину, настали смутные времена. 

– Мой друг, ты очень зря меня остановил, – скучающим тоном произнёс я, рассматривая свои пальцы, – теперь мне придётся затратить чуть больше усилий, прежде чем его полированный череп украсит мою каминную полку. 

– Придётся мне до поры до времени унять своё любопытство. Возможно, когда ты будешь любоваться новым трофеем и пьян от победы, то станешь более разговорчивым. 

– Феликс, поверь, его смерть для меня представляет отнюдь не спортивный интерес. 

– Не ошибусь, если предположу, что его оторванную голову ты сначала преподнесёшь своей даме в знак глубокой привязанности, – хохотнул он, хрустнув костяшками пальцев. – Только, боюсь, она может не понять столь… необычного дара. Может, чтобы покорить её, воспользуешься более традиционными способами? 

– Избавь меня от своих советов, иначе у меня разыграется мигрень, – отмахнулся я, картинно скривившись. – Так ты согласен? 

– Если я откажусь, ты действительно её где-нибудь запрёшь? У меня же столько неотложных дел кроме того, чтобы присматривать за твоей пташкой… 

– Друг мой, ты бессовестно набиваешь себе цену. 

Феликс лишь развёл руками, точно не понимая, о чём я говорю.

– Соблазн общипать тебя, как липку, слишком велик. 

Я притворно тяжело вздохнул. 

– По рукам. Хорошо, что ты хотя бы не затребовал быть твоим стюардом. 

– Не тот век, Деметрий.

– В этих стенах времени нет. 

– Я запомню это на будущее. В конце концов, не заботам Маркуса же ты будешь её поручать? 

– У тебя нет ни капли совести, Феликс.

– Ворон будет упрекать ворона в том, что тот чёрен, – отмахнулся он, ухмыльнувшись. Я возвёл глаза к потолку и покачал головой, выражая этим своё полное бессилие. Не так уж и плохо – мне думалось, что его помощь окажется куда дороже, но с машиной всё же придётся расстаться. На меньшую цену Феликс был не согласен; он, как истинный друг, не собирался ничего делать просто так. 

Гараж пустовал, каждый шаг отдавался гулким эхом. Махровая тень лежала на дорогих и бесполезных игрушках, укрывая их; освещением пользовались только люди. Здесь, несмотря на все прилагаемые усилия, пахло сыростью и холодом тянуло из подземелья. Резкое марево бензина и масел мне никогда не нравилось, аромат имел противную привычку въедаться в окружающее и потом долго преследовать. Но такое «благоухание» источала современность, как труп, сочащийся мутной жижей. 

Мой ночной рейс отбывал из Пизы через три часа, а, значит, мне уже следовало выезжать, но я отчего-то не спешил. Неутихающий гомон толпы меня всегда раздражал, а несколько часов полёта сулили мне мало приятного – после исцеляющего прикосновения Натана я ощущал голод, царапавший горло острыми коготками. Пальцы невольно коснулись шеи – возможно, к лучшему, ведь не придётся прятать потемневшие глаза. Давно ли я покидал замок с таким тяжёлым сердцем? Был ли миг, что его холодные стены казались мне всего милее? Наплевать бы на свои обязанности, забыть о них… Никогда ещё поводок так сильно не душил меня. 

Её сердцебиение я услышал много раньше торопливых шагов и сбившегося дыхания. Линнет почти бежала, перепрыгивая через две ступеньки и споткнувшись несколько раз. Я молча выпрямился у пока что своей машины, ничем не показывая ликования. Пришла. Она остановилась чуть позади от меня, и тогда я услышал неподалёку и стук другого сердца – куда больше и сильнее её. Удары его были тяжелы и надрывны. Тёмная фигура замерла во мраке одной из спускавшихся в гараж лестниц. Я улыбнулся самыми краешками губ, почти ощущая приятную тяжесть клинка, который буду проворачивать в кровоточащей ране. 

Линнет стояла, сцепив руки за спиной и низко опустив голову; синяк на её лице расцвёл лиловыми красками. Я протянул руку, пальцами касаясь увечья, безмолвно прося прощения. Она медлила лишь мгновение, прежде чем обняла меня, прижавшись всем телом. Было в её этом порыве что-то странное, всегда ставившее меня в тупик; не смущение, нет, скорее смятение угнездилось в моей душе. Пташка словно почувствовала, как я переменился – отпрянула, вновь походя на маленькую девчонку, только-только сошедшую со школьной скамьи. Прав был Феликс – чересчур она молода! Но разве не идеальный союз – это невинность и зрелость?  

– Тебя долго не будет? – голос её чуть дрогнул.

– Достаточно, чтобы ты успела почувствовать волю, – шутливо отозвался я. – Я же знаю, как ты хотела избавиться от меня, пташка. 

Она подняла на меня глаза, казавшиеся в темноте почти чёрными, и упрямо поджала губы, но смутилась под моим взглядом.

– От тебя избавишься, – проворчала Линнет, впрочем, совсем не зло, и тень улыбки коснулась её бледных губ. – Ведь ничего опасного не будет? Мне, – она запнулась, – неспокойно. 

– Я навещаю румын вот уже три с лишним века, – преувеличенно легко отозвался я, взъерошив ей волосы. Мне было приятно, что она тревожилась и переживала за меня. – Скучать будешь? 

– Нет.

Я не удержался, притянул её к себе и поцеловал; хмель вскружил голову, негой разлилась по телу. До чего же сладка она… Как же легко, когда у нас одно сорвавшееся дыхание на двоих. Всё моё существо наполнилось ликованием, я впитывал её нежность, купался в тепле, отзывавшемся благостным жаром. Мало, мне всегда мало… Линнет крепко обнимала меня, спрятав лицо на моём плече, и с упрямством ребёнка сказала: 

– Всё равно не буду. 

Я, тихо рассмеявшись, осторожно перебирал густые волосы, перехваченные простой резинкой и собранные в несильно аккуратный и уже порядком растрепавшийся пучок.

– Жаль, что я не могу рассчитывать на твой талисман. – Линнет подняла на меня непонимающий и растерянный взгляд. Я кончиками пальцев очертил абрис её лица, почти невесомо касаясь бледной кожи. – Знаешь, дама на турнирах раньше повязывала своему рыцарю ленту в знак расположения. На удачу. 

На её лице отразилось смущение, а затем и разочарование. Мою шутку пташка восприняла слишком серьёзно, но это я понял лишь тогда, когда она сняла со своей шеи единственное украшение, которое носила; густо-фиолетовые аметисты, казалось, впитывали тьму. 

– Я не могу принять...

– Мне больше нечего тебе дать…

Я был тронут до глубины души её жестом и чуть наклонился, позволяя ей надеть на меня простую серебряную цепочку. Девушка никак не могла справиться с застёжкой – у неё от волнения дрожали руки. Талисман, спрятанный ей под рубашкой, словно грел меня, храня остатки тепла своей хозяйки. Я перехватил её запястье, где под тонкой кожей змеились голубые вены, и коснулся губами сначала ладони, а потом перецеловал кончики пальцев. Сердце её билось быстро-быстро, как и то, другое – у наблюдателя, не ушедшего со своего поста. «Ты проиграл!» – хотелось мне крикнуть ему. «Она принадлежит мне», – говорил каждый мой жест, утверждая право над ней. И надо было быть слепцом, чтобы не видеть, как Линнет нуждалась во мне. Натан понимал. И знание это убивало его, вытравляя кислотой душу. Я же возликовал. 

– Береги себя, – сорвавшийся шёпот и жаркое дыхание… Пташка ещё раз порывисто обняла меня, оставила медовый поцелуй на устах и ушла. Рука непроизвольно потянулась к крестику, спрятанному под одеждой; я верну его пташке, как только вернусь в замок. Не дар был недостоин меня, а я недостоин дара. 

Аэропорт в Пизе, как и сам город, встретил меня гомоном и невообразимым шумом. Болезненно-яркие огни заставляли стыдливо меркнуть звёзды, рассыпавшиеся по ясному небосклону. Горло сдавил голодный спазм, а язык стал сухим, как наждачная бумага. Марево людской крови окружило меня, я слышал влажный стук сотен сердец, лишь сильнее распалявший жажду. Улыбчивые лица обслуживающего персонала слились в одно безликое серое пятно, хотя и безупречный разум отмечал каждую черточку; в самолёте, уже после взлёта, я отвернулся к иллюминатору и чуть прикрыл глаза, притворяясь спящим, лишь бы избавиться от навязчивого обслуживания. Две молоденькие стюардессы тихо и гневно спорили о том, кто из них пойдёт будить меня в Праге. 

Я никогда не любил летать, мне не нравились душные и громоздкие салоны железных птиц, о которых люди моего времени и не смели мечтать. Я старался как можно реже дышать и не кривиться от противного запаха женских духов. Какой дурной у кого-то вкус! Из-за своих сверхобострённых чувств мне было не очень комфортно на высоте десяти тысяч метров над землёй. Небо за толстым стеклом иллюминатора казалось сделанным из сочной глазури густого индигового цвета – настолько синева его была бархатной, а под крыльями раскинулась равнина из пушистых барашков белых, как подвенечное платье девственницы, облаков. Они клубились, сталкивались между собой, таяли, превращаясь в лёгкую дымку, точно сражались на каком-то странном ристалище. А под ними – целое море огней далёких городов, разросшихся, точно раковая опухоль на тёмной коже какого-то исполина. Синими венами извивались реки, а чёрными, гнойными – ровные стрелки автострад. Изменчивый человеческий мир… 

Влтава всколыхнулась, в шуме её волн слышалось утробное ворчание зверя, довольного полученной жертвой – не впервой ей скрывать и пожирать. Вода смыла с камней алые разводы, подхватила выроненную сумку, окончательно стирая всякие следы о произошедшем. Я промокнул белым платком уголки губ, ощущая приятное насыщение и тепло чужой жизни, растекающейся по холодным жилам; жажда была на время укрощена, но обед мой оказался безвкусен и пресен. Жаль. Предыдущий ужин был не в пример слаще. Сегодня я подарил лёгкую, быструю смерть; последний хрип забившегося в агонии тела впитала река, как пёс ожидая, когда получит причитающиеся ей кости. Проходя по Карлову мосту мимо статуи Яна, мне даже показалось на миг, что святой старец посмотрел на меня предосудительно. Я отсалютовал ему, как старому знакомому. Строгости на его изнеможённом лике не убавилось. А я ведь помнил то время, когда здесь не было ничего, кроме сторожевых башен.         

Злата Прага дышала роскошью многих эпох, оставивших каждая свой след; причудливо сочетались готические фасады с соседками, построенными из стекла и металла. Сизые сумерки цеплялись за шпили и крыши, заглядывали в чёрные проёмы окон. Будет слишком ясно, чтобы начать слежку немедля; достопочтенных румын я увижу лишь вечером. Я знал, куда мне идти, слышал слабый отголосок их мыслей, в которых царило волнение. Брови сошлись на переносице. Что могло потревожить покой одних из самых древних бессмертных? 

Моё укрытие было скромным – тесная комнатёнка под самой крышей, где уже давно никто не жил. Пыль и паутина не задевали моего достоинства, как и мутные стёкла, через который лился яркий свет. Найти это убежище не составило труда – в прошлый свой визит в Прагу я убил хозяина, и жадные воды Влтавы смокнулись и над этим человеком. Сколько же жизней поглотила эта ненасытная река? Скольких утопленников выбросила, наигравшись, на берега? Я краем уха улавливал шум её беспокойных вод, но мысли мои были далеки от города под окнами. Я прикрыл глаза и слушал, весь обратившись в собственный дар. Нити чужого сознания тянулись через улочки и мостовые, пересекали мутный поток, туда – в даль, огибая Влацава с развевающимся стягом, касаясь величественных шпилей собора святого Витта, всё ближе к окраине, минуя старое кладбище. Там, в гулкой тиши пригорода, в чопорном доме, скрытом от посторонних глаз ветвями вековых деревьев. Я много путешествовал за свою жизнь, стараясь побывать везде, и сейчас почти видел укрытие румын в Праге. Пустынная улица с особняками, выглядывающими из-за высоких заборов. Бывшие правители привыкли к роскоши, пусть и сверженные, они редко в чём-то себе отказывали. Тревога разъедала Стефана, как кислота, и я, избавляясь, поймал нить разума его более спокойного брата, но и его душевное равновесие было сильно расшатано. Они чего-то ждали. Или кого-то? Я мог лишь строить предположения, только понимал, что очень вовремя оказался здесь. 

Почти двенадцать дней я провёл в смирённом ожидании хотя бы чего-нибудь, кроме беспокойства, царящего в мыслях румын. Незамеченный, я слушал их редкие разговоры – напряжённые и резкие, следил за ними, когда они выбирались на охоту. Их дом в тихом Клановице казался необитаемым: сад и парк заброшены, лужайка поросла высокой травой и в окнах не горело света. Кованые ворота с узорчатыми решётками были наглухо заперты, их украшал массивный замок, охранявший покой своих хозяев. Особняк – старый и когда-то блиставший дорогим фасадом – нынче не создавал такого впечатления. Я тихо, словно тень, прокрался вдоль забора, прислушиваясь. Все мои чувства были обострены до предела. Там, внутри, слух улавливал движение, но румыны, как всегда безмолвствовали, лишь часы тяжело и гулко отмеряли время. Быстрый, точно летящий шёлк, я забрался на крышу соседнего здания и притаился в тени, невидимый и неслышимый; оттуда хорошо просматривалось крыльцо и подъездная дорожка. Я отлучался лишь на пару часов, но вряд ли что-то пропустил. В их доме царила всё та же напряжённая атмосфера, повисшая грозовым разрядом в воздухе. 

– Не нервничай, Стефан. – Я через грязное окно видел, как Владимир положил ему руку на плечо, успокаивая, на что беспокойный опальный владыка лишь тряхнул короткими чёрными волосами. Чувствовал он меня? Или беспокоило его нечто совсем иное? Из них двоих, именно он был более подозрительным и скорым на расправу. Ответ пришёл очень скоро, мягко ступая и легко перепрыгнув через высокий каменный забор.

Гость, которого они так долго ждали, оказался высок и худощав, даже тонок, лицо его скрывал надвинутый на лоб капюшон, но почти прозрачная кожа рук и подбородка, под которой просвечивались голубые вены, была бела, как алебастр, словно кто-то забрал из неё все краски. Мужчина двигался грациозно, с величественным достоинством, но вдруг остановился, не доходя до двери, уже распахнутой для него, и вроде бы вздрогнул, точно ему вмиг стало холодно. 

– Демоны не дают покоя, Аарон? – голос Стефана звучал ровно и почти дружелюбно, но в нём чувствовалось напряжение. 

– Это не мои демоны, – мягко отозвался нефилим. Имя было названо – оно одно уже могло доказывать новую вину бывших правителей. – В твоей душе царит смятение, тебя терзают сомнения, Стефан, я чувствую. Неужели ты не доверяешь мне? 

– Оставь мою душу мне, жнец, позаботься лучше о своей, – тон его стал резок. – А доверять тебе я не намерен.

Они были где-то в глубине дома, спрятанные от моих глаз. Я весь обратился в слух.  

– Так что ты готов нам предложить? – Владимиру, видимо, наскучило ожидание, и Аарон не замедлил принести свои извинения: 

– Я должен извиниться за то, что заставил вас ждать, но разве мне, как гостю, не предложат переломить хлеба и испить воды? Уж не опасаетесь ли вы меня, раз ты, Владимир, куда-то отослал свою дражайшую супругу? Напрасно. Времена нынче неспокойные, – крылатый тяжело вздохнул. 

– Это угроза? – мгновенно ощетинился Древнейший. Я лишь улыбнулся на это – не оттуда он ждал удара. Афтон на удивление хорошо справился со своей задачей.

– Ты не самый желанный гость, – резко отозвался Стефан.

– Однако вы меня ждали. Оставь прошлое прошлому, Стефан. Тогда я не смог бы вам помочь, сам слишком слабый, чтобы даже выжить. И слишком молодой. От юного жнеца у вас было бы больше проблем, чем помощи, а вампиры в то время наводили на меня оторопь. Я боялся всего мира, ненавидящего сам факт моего существования, так что и подумать не смел об участии в вампирских войнах. Власть меня не интересовала. 

– Но ты сейчас охотишься за жнецом, насколько я знаю? – подал голос Владимир. – И, учитывая нелюбовь других к ним, то очень юному. 

– Да, ему всего около пары лет после перерождения, и пока от него будет больше проблем, чем пользы. Но я же не вампир и смогу взять несчастного под крылышко, – в удивительно мягком голосе Аарона прозвучало довольство. – Бескорыстно помочь. Это очень сложно жить, зная, что тебя все ненавидят.   

– Иногда ты мне напоминаешь Аро – тот же азарт к коллекционированию всего удивительного, – фыркнул Стефан, явно не веря в возможность бескорыстной помощи.

– Нет, мой господин, я не ставлю самоцелью окружить себя лучшими из лучших, у меня другие причины желать заполучить жнеца. Любой – будь то одарённый, или нет – может быть по-своему ценным. Мне нужны разные люди, и я всем с удовольствием даю приют, – последовал тихий ответ. – Но из Волтури вы, если согласитесь, оставите мне в живых два серых плаща. Судьба остальных меня не интересует – хоть выставляйте их головы на пиках перед городскими воротами.           

– Серых? – недоверчиво переспросил Владимир. 

– Ты не сомневаешься в своём успехе, – Стефана, кажется, что-то тревожило, а ещё в его голосе прозвучал осторожный интерес. Аарон поймал их на удочку. Я задался вопросом – сколько он ходил и кормил их обещаниями, разжигая интерес, и есть ли ему действительно что предложить? Или это всё – лишь плохо поставленный спектакль? 

– Сомнения губят удачу. 

– Так что ты можешь дать нам? Твои игры мне уже опостылели, придумай что-нибудь новое, чем строить воздушные замки, – вновь Владимир, и спокойствие, как и терпение, его подходили к концу.

Аарон глубоко вдохнул и произнёс, тая в голосе улыбку:

– Слушайте.

Несколько секунд было почти тихо, шумел лишь город, а потом ночь ожила древней, кровавой песней. Протяжный вой разнёсся над окрестностями – далёкий, но не менее жуткий. Он взлетал ввысь, к звёздному небу, растекался по улицам, заглядывая в каждую подворотню, распугивая притаившиеся там тени. К первому голосу присоединился второй, затем третий. Ещё и ещё. То была песнь совсем не обычных зверей – диких и некогда великих созданий, утопивших в крови не одно людское поколение. Целая стая. Я слышал их не меньше дюжины – всех разных, глубоких и низких, протяжных и звонких, как клинки. Смертоносных. Они пели этой летней ночи, пели полной Луне, дававшей им сил, пели, взывая к Аннит, прося её благословления. Я не хотел верить, но они были не более, чем в десяти милях от меня. Уничтожены так давно, чтобы быть реальными. Их вырезали. Они одичали и выродились. И они живы. Из каких глубин преисподни Аарон достал истинных оборотней? Легенда, ставшая почти сказкой. «Мы помним», – словно говорили они. «Мы ненавидим», – слышалось в каждом голосе. «Мы отомстим», – рвалось из волчих глоток верх. И Луна нынче сияла особенно ярко, словно приветствуя своих детей, надеясь напитать их ещё большей силой. 

Звери смолкли, как по команде, оставляя людей в блаженном неведении и недоумении, но давая возможность каждому вампиру за десятки миль знать, что в мир пришла серая чума. Покоя больше не будет, хрупкое равновесие нарушилось, рассыпаясь пылью. 

– Вот, что я могу вам предложить. Армию, не знающую жалости. Армию, в которой на место каждого убитого будет вставать двое новых. Армию, готовую служить. Цепные псы. Они преданы мне, но я могу заставить их подчиняться и вам. Мой арьергард, способный смести любое сопротивление. 

Потрясённая тишина была ему ответом. В моих ушах всё ещё стоял чудовищный вой, отдававшийся металлическим звоном где-то внутри, заставляя каждый нерв натягиваться, как тетиву у лука. «Война», – насмешливо говорил он мне. Во мне пела мёртвая кровь, приветствуя древнего врага. Пришла сама смерть, понял я… Если только Аарон говорит правду, а не бросал пыль в глаза.

– Что ты хочешь взамен? – выговорил, наконец, Владимир. 

– Вашего смирения, вампиры, – последовал ответ, и в мягком голосе нефилима прозвучали властные нотки. – Я хочу, чтобы ваш мир склонил колени передо мной. Готовы ли принять меня, как своего сюзерена? 

– Ты зазнаёшься, жнец, – Стефан не скрывал раздражения. 

– С вами или без вас, но Вольтерра падёт, как падёт и Мёртвый город. Решайте, кем быть – творцами новой истории или всего лишь наблюдателями. Я знаю, как ты, Стефан, жаждешь отомстить, как горишь день ото дня, как для тебя унизительны великодушные подачки со стороны Волтури. Ты понимаешь роль, отмерянную вам. Разве я многого прошу за ключи к Вольтерре? Два серых плаща, а в ваши законы я вмешиваться не намерен. Решайте.    

  Он ушёл, не дожидаясь ответа. Я проводил его глазами – Аарон не спеша двинулся по пустынной улочке, скрывшись за углом. Что он такое? Откуда такая мощь, способная подчинить несгибаемых? Если он не лгал, а отчего-то хотелось ему верить, то он совершил невозможное – сплотил неспособных к организации оборотней. И сейчас это дикое войско перворождённый любезно предлагал в услужение румынам. Действовать было необходимо быстро.

Владимир замер на полувздохе, собираясь что-то сказать, когда я вежливо постучал в дверь. Он и впустил меня, не выказывая удивления, и молча проводил в скромную обставленную гостиную. Стефан сузил змеиные глаза и скривил губы, но также не промолвил ни слова. Численный перевес был не на моей стороне. Я один, решивший сыграть в опасную игру. Они расположились с двух сторон от меня, готовые напасть в случае того, если разговор зайдёт не в то русло, только я собирался продавать свою шкуру очень дорого.  

– Я рад засвидетельствовать своё почтение вам, – вежливо произнёс я, чуть склонив голову, как того требовали правила приличия. 

– Что привело тебя в наш дом, Деметрий? – Владимир наигранно принял расслабленную позу, облокотившись на костяк. – Аро решил напомнить нам отведённое место?

– Нет, нисколько. До нас дошли тревожные вести, и мне жаль, что я нашёл им подтверждение. Аро беспокоится за своих старых знакомых.  

Стефан чуть приподнял губу, обнажая зубы. Он был ближе всего ко мне. Я сжал и разжал пальцы, готовясь отразить атаку в любой момент. 

– Ты ведь можешь отсюда и не уйти, наглый щенок. Я ведь давно мечтал.  

– Не сомневаюсь, но будет ли это разумно? – парировал я, безразлично смотря на него.  

– Успел уже выслужиться перед хозяином, значит, – Владимир не спрашивал, а я не стал развеивать его уверенности. Пусть думает так, как считает нужным. – И что же ты ему сказал? 

– Немногое. Я ведь не увидел и не услышал ничего предосудительного, – мой голос был почти скучающим. 

– И как же давно ты не видишь и не слышишь ничего предосудительного? – с вежливой улыбкой спросил опальный владыка. Из них двоих опасаться я должен был именно Владимира – он казался более хрупкий, чем коренастый брат, но это обмануть меня не могло. Его движения выдавали в нём бывалого воина – мягкие и неспешные, удивительно грациозные даже для вампира. 

– Немногим больше недели. Я не мог отказать себе в удовольствии чуть погостить здесь. В Италии сейчас почти невыносимая погода. Надеюсь, я не оскорбил вас.  

– Я же говорил тебе, брат! Я учуял его! Только я всё же надеялся не видеть ещё хотя бы пару лет цепную шавку Аро, – Стефан чуть сморщился, скрестив руки на груди. Я пропустил оскорбление мимо ушей. 

– Мой господин лишь заботится о вашем благополучии, – мягко произнёс я, – и душевном равновесии.

– Благополучии? – ясные рубиновые глаза Владимира потемнели. – Душевном равновесии? 

– Он хотел бы предупредить и предостеречь вас. Времена нынче неспокойные, всякое может случиться, – я не отрывал взгляда от его спокойного, как у мёртвого лица. Он прекрасно всё понял. Мне оставалось лишь подтвердить его опасения. – В наш замок вчера был доставлен высокорождённый гость, который послужит залогом вашего смирения.

– Волтури опустились до заложников, – Владимир ничем не выдал своей тревоги или волнения, лишь продолжал сверлить меня тяжёлым взглядом.  

– Мы всё же настаиваем на том, что ваша жена стала нашей почётной гостьей, и гарантируем её полную безопасность и неприкосновенность. Вы это можете сами проверить. Она ни в чём не знает отказа. 

– Как вы посмели? – Стефан угрожающе зашипел. 

– Убирайся. Немедленно. Это даже приятно осознавать, что с нами ещё считаются. 

– Змея даже без клыков может удушить, – вымолвил я и удалился, поклонившись напоследок. Меня не стали провожать.  

Моя миссия в Праге подошла к концу. Вряд ли румыны предпримут хотя бы что-то, зная, что Владимир может лишиться жены. Такой поводок заставит их осторожничать и подумать лишний раз, прежде чем перейти к действиям. Я невольно задумался о том, насколько слабее делают нас любовные узы. Не будь заложника, мне бы уже не уйти из этого дома живым. Я улыбнулся – всё прошло как нельзя лучше, и мне оставалось только вернуться домой.

Проходя по Беховице и не собираясь останавливаться, я всё же застыл на месте, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Пахло кровью и мускусом – по земле стелилось марево звериного аромата. Багряный след тянулся по асфальту, пачкал придорожную траву. Я слышал гулкие удары огромного сердца и хруст перемалываемых костей. Волк не таясь дожирал растерзанное тело человека, вырывая куски плоти огромными челюстями. Он поставил лапу на багряное месиво и с довольным урчанием оторвал голову, почти меланхолично разгрызая её – с таким же наслаждением собака грызёт сладкую мозговую кость. Оборотень в холке был выше меня – такого чудовищного зверя я не встречал; тот, с которым мне довелось столкнуться, был щенком по сравнению с этим, а другие, встретившиеся нам у Калленов, значительно проигрывали этому монстру. Серая шерсть на вздыбившемся загривке казалась тронутой лунным светом – серебряная, она выдавала уже почтенный возраст матёрого зверя. Он смотрел на меня жёлтыми горящими глазами, неподвижно застыв; с узкой морды стекала кровь. Будь я человеком, меня бы вывернуло наизнанку при виде того, что он сотворил с человеком – зрелище было не из приятных. Внутренности вывалились из вспоротого живота, источая смрад, а перекусанное надвое тело сочилось от жизненных соков. Ошмётки кожи, куски костей и капли белёсого мозгового вещества живописно украшали взрытую когтями почву. 

Оборотень ещё пару раз картинно хрустнул, проглотив свой ужин, и низко заворчал, прижимая уши с кисточками на концах к голове. Он не выглядел, как обычный волк – в его туше, при всём огромном размере, ещё оставалось много человечьего: передние лапы были длиннее и тоньше задних с неправильно вывернутыми суставами, а во всём мощном теле прослеживалась тень былой личины. Я бился об заклад, что он мог бы встать вертикально, или хотя бы попытаться подняться. Тот волчонок, встретившийся мне когда-то в сибирских лесах, оставил шрам, орудуя когтями, как рукой, и едва не сомкнул челюсти на моей шее, но я был молод. Сейчас же при всей мощи соперника у меня оставался шанс на победу – умом оборотни не отличались, полностью растворяясь в зверином сознании, но это компенсировалось чудовищной силой, свирепостью и смертельный укусом. 

За спиной волка выросла ещё одна серая тень – немного поменьше и легче, а затем сзади послышалось низкое клокочущие рычание. Они собирались нападать организованно, не оставляя мне даже призрачной возможности сохранить жизнь. Что ж, Стефан будет доволен – я почему-то не сомневался, что его не тронут. Мышцы сжались для прыжка, зубы щёлкнули рядом с горлом, но мне удалось тенью проскользнуть под огромной тушей. Теперь все три волка были в поле моего зрения. Старший вернулся к своей добыче, улегшись прямо на багряную землю и меланхолично терзая остатки тела. Его жёлтые глаза не отрываясь и не мигая глядели на меня, пока он слизывал длинным шершавым языком кровь с когтей. Он словно оставлял меня на развлечение младшим, как наглядное пособие. Оборотни действительно могли подняться – один из них встал на задние лапы во весь колоссальный рост и, задрав голову к небу, протяжно завыл, перебудив всех в окрестностях. Я видел, как вдалеке, в жилых домах загорался свет. А затем послышался далёкий звенящий ответ, и тогда ко мне пришло осознание – я не уйду отсюда живым. Луна серебрила серую шерсть своих детей, ласково касаясь её, как заботливая мать. Начиналась пляска смерти.

Волки медленно заходили с двух сторон, будто желая обратить меня в бегство, но я лишь скалился и отвечал рыком на рык и щелчки челюстей. Тот, что был поменьше, первым бросился в атаку, низко опустив голову и стрелой, выпущенной из пращи, полетел на меня. Второй отстал от собрата на сотую долю мгновения. Я высоко подпрыгнул, пропуская тяжёлую тушу под собой, но удар колоссальной силы отозвался болью в пояснице. Кости хрустнули не выдерживая такого натиска. Я рухнул на землю, едва успевая отвести от лица пасть с жёлтыми клыками. Зверь обдал меня дыханием, пахнувшим кровью и тленом. Я взлетел ему на холку, желая вцепиться зубами в глотку – мой яд будет для него смертелен. Спина взорвалась болью, будто кто-то содрал с неё кожу; мышцы свело судорогой, когда огромные когти впились в плоть, разрывая сухожилия. Мой хребет хрустнул, но раньше оказалась сломана шея волка. Я не сдержал полустона-полурыка, полетев на землю вместе с поверженным зверем и видя перед собой пасть другого. Ранил меня третий, видимо, закончивший трапезу и решивший полакомиться мной. Я сбросил с себя тяжёлую лапу, чем-то напоминающую руку с пятью растопыренными когтистыми пальцами, прижимающую меня, и раскрошил ему кости в ней. Старший оборотень совсем по-человечески вздохнул от боли, вблизи его глаза горели диким огнём. Он готовился прикончить меня.

– Нет уж, псина. Не сегодня, черт тебя побери… Не сегодня! 

Я страстно хотел жить, ещё ни разу не испытывая такой острой жажды в дыхании. Страха не было, как и других чувств, осталось только желание упиваться этим миром и осознание того, как много я не успел. А воздух так сладок… и крестик на шее так отяжелел… Я рванулся изо всех сил, пытаясь выбраться из капкана зубов и когтей. Но острые, как бритва, клыки уже были у моего горла, способные оторвать мне голову в одно движение. Они лишь коснулись моей кожи, а потом вмиг рядом не оказалось ни одного оборотня, кроме того, что лежал у моих ног, поскуливая с неестественно вывернутой мордой. Я пнул его и отполз подальше; зверь в ответ обиженно заскулил. Я зарычал, вполне понимая, что со мной играют, как с придушенной мышью, которую не спешат убивать. В глазах темнело, позвоночник и спина пламенели от боли, впивавшейся в плоть острыми когтями. Я, часто дыша, попытался подняться, но удалось мне это только со второй попытки. Волки недобро глядели на меня, застыв в тени деревьев, и не пытались напасть, словно ожидая команды. Подавитесь, пообещал я себе. Кусок в горло не полезет. Я не сразу услышал ещё один стук сердца. 

– Это было впечатляюще, – раздался сзади мягкий, будто шёлковый голос. Я медленно обернулся, покачиваясь и сутулясь – мне давно не задавали такой трёпки. И это явно был не конец. 

Аарон глядел на меня красными, как угли в жаровне, глазами, пустыми и бездонными, точно у мертвеца; он был весь белый – от прозрачной кожи, сквозь которую виднелись голубые прожилки вен, до кончиков платиновых коротких волос, ресниц и бровей, казавшихся тронутыми инеем. Бледные, едва розовые губы, растянулись в вежливой улыбке. Из него словно кто-то забрал все краски – до того он был бесцветным. Я сощурился и сплюнул на землю. Волки и не пытались его тронуть, а старший, уже почти не прихрамывая, так и вообще подошёл к нему, прижав уши и поджав хвост, выражая этим полную покорность, и ткнулся носом в руку, пачкая чистые руки кровью. Нефилим меланхолично и как-то рассеянно погладил его, лохматя пальцами густую шерсть.

– Мне стоит представляться, или моя слава уже успела опередить меня? – спросил он.

Я покачал головой. 

– Я наслышан. Твой бывший слуга весьма подробно рассказал о тебе и твоих планах. 

– Натан? Надеюсь, полученное наказание пришлось ему по вкусу, – перворождённый почти застенчиво улыбнулся, продолжая поглаживать оборотня, как комнатную собачку. Красное на белом. – Мне жаль, что тебя так потрепали. Их сложно контролировать, а я был несколько отвлечён и позволил почувствовать им свободу. 

– Впечатляет, – без особого энтузиазма произнёс я, смотря на улегшегося у его ног второго зверя. Казалось, они получали удовольствие лишь от одного его присутствия.

– Наш род славится тем, что может укротить любого зверя – разумного или не очень, а у оборотней жёсткая иерархия. Кайус зря не добил их всех до одного. Я искренне восхищаюсь им, но ему не хватило последнего броска для победы. Я потратил долгие годы, чтобы найти одряхлевшего вожака последней жалкой стаи – кучки одичавших, старых зверей, и ещё сотни лет ушло на восстановление их численности. Это была кропотливая и неблагодарная работа с маленьким шансом на успех, но мне удалось сделать практически невозможное, – он посмотрел на меня из-под белёсых ресниц, странно-красивый какой-то диковатой красотой и величественный, как король. На вид ему можно было дать не больше двадцати пяти, но глаза выдавали его – в них светился ум и мудрость прожитых веков, но там же пылал ад, в котором нашли отражения тысячи тысяч смертей. – Почему ты молчишь? 

– Вымаливать себе спасения я не намерен, – я вновь сплюнул на землю, смотря на него без капли страха. Умирать не страшно – у каждого свой конец, а погибнуть в бою достойно и честно. Смел ли я желать другого? 

Аарон улыбнулся.  

– Я и не ждал. Ты не станешь унижаться, – всё так же мягко проговорил он. Я невольно время от времени дёргал плечом, ощущая, как под кожей боль вытягивает жилы. Рана будет заживать долго. – Я могу заставить тебя сделать всё, что угодно: предать то, чему ты служишь, заставить перейти на свою сторону, выйти на солнце в яркий полдень, убить самое дорогое, что у тебя есть. – Он медленно приблизился ко мне, стоя теперь на расстоянии одного шага. Меня словно придавила невидимая тяжесть, заставляя ноги подгибаться. Я зашипел, не желая подчиняться. Нефилим пытался поставить меня на колени, опутывая невидимыми узами. Бросок получился смазанным, но рука всё же сомкнулась на его горле, но как бы я не пытался сжать пальцы, всё равно держал Аарона почти нежно. Дыхание со свистом и клокотанием вырывалось из глотки. Он чуть улыбнулся, и мне показалось, что в меня всадили раскалённый добела клинок. Металлическим звоном отдался внутри этот невидимый удар; яркий свет, который я чувствовал, опалял и обжигал, он не был призван согревать. Лишь жечь дотла. Нервы натянулись, готовые вот-вот лопнуть от чудовищного натяжения – то была не боль, а странное подвешенное состояние между реальностью и небытием. Я выгнулся, запрокинув голову – каким же бархатным и чистым было далёкое небо. Не так уж и плохо… приятно… «Подчинись», – ласково шептал мне шёлковый голос, и я хотел подчиниться, с радостью принимая чужую волю. А потом всё во мне полыхнуло нестерпимым жаром, словно пытаясь избавиться от посторонней власти, отторгая её. Наброшенный поводок разлетелся звеньями горящей цепи. Я едва устоял на ногах, жадно хватая ртом воздух; сладкий дурман с запахом тлена рассеивался и мысли пояснялись.  

Аарон встряхнул руками, точно обжёгся, и отшатнулся назад, на что мгновенно среагировали оборотни, застывшие на месте по лёгкому взмаху кисти столь тонкой, что виднелась каждая косточка в ней, а запястье можно было сломать двумя пальцами. Рдяные глаза нефилима сощурились, изучая меня. Яркое свечение окружало его серебристой дымкой, делая тонкие черты лица совершеннее, будто изгоняя всё человеческое из облика крылатого. Но каким же хрупким он был! На нём висела простая одежда, не скрывавшая его ненормальную худобу – ни мышц, ни толком и плоти. Хрустальный.    

– Мне бы стоило приложить к письму твою голову в знак серьёзности своих намерений, но не стоит лишать Аро прекрасно вышколенной ищейки, – он продолжал всё так же мягко улыбаться, – поэтому я лишь передам свои слова. Твой господин всё равно всё увидит и, возможно, мои доводы возымеют действие. Я не хочу гибели и анархии в вашем мире так же, как и не хочу крови в своём, но часто, чтобы построить новое, необходимо разрушить старое. Если у меня не останется выбора, то этот мир – людской, вампирский или ангельский – станет свидетелем такой войны, которых ещё не было. Её эхо будет греметь многие поколения. Земля захлебнётся в крови, а стоны убитых будут слышны у райских врат. Но, – он поднял длинный палец вверх, – я не любитель такого грубого вмешательства. Под моим началом сотни оборотней, и мне нет необходимости говорить, на что способна эта серая чума; ко мне приходят нефилимы, готовые сражаться и умирать за меня; под моим началом вампиры, желающие смерти врагам, а, быть может, почестей – кто разберёт их стремления? Армия моя огромна, сам я долгие и долгие годы упивался душами смертных и бессмертных, наращивая свою мощь. Я не выгляжу опасным, да? – ярко-красные глаза лукаво блеснули. – Нет, я не непобедим. Все смертны. И я тоже. Только крах и Волтури, и шавок Хелила я увижу раньше, чем свой конец. Правитель нефилимов лишь пускает пыль в глаза, создавая видимость того, что ситуация под контролем, – Аарон сложил руки за спиной и устремил взгляд в небо. – У него нет сил меня остановить. Он не рискнёт выставить единственное, что может противопоставить мне – свою королеву. У вас тоже нет шансов. Я предлагаю мир – куда более выгодный, чем то, на что вас обрекут румыны, если своё согласие выразят они. Всё, что мне нужно…

– … чтобы мы склонили колени и признали тебя, как своего сюзерена, – закончил я. Война, которой ещё не знал наш мир…  

– И два серых плаща, ты правильно всё расслышал. Условия остаются неизменными.

– Не будет ли тяжела корона? – усмехнулся я, смотря на величественное существо рядом с собой. Он был до такой степени худой, что едва не просвечивался, да и сам казался подточенным долгой болезнью. Усталость читалась в ярких глазах. Аарон отвлёкся, глянув на светящийся в траве мобильный – должно быть, я выронил его, когда сцепился с оборотнями. Беззвучный звонок смолкал, но лишь на несколько мгновений, а затем дисплей начинал светиться вновь. Нефилим вежливо мне улыбнулся, поднял телефон и протянул его мне, чуть склонив голову набок. Я видел номер – Феликс бы не стал донимать меня без причины.

– Ты встревожился. Кто-то дорогой тебе? 

Перворождённый задал вопрос раньше, чем я ощутил беспокойство, граничащее с паникой. Просто так мне бы не звонили. Его воспалённый взгляд, казалось, заглядывал в каждый потаённый уголок моей души, зная все самые сокровенные тайны. Отомстить бы ему за причинённую Линнет боль: Аарон сначала натравил на неё собственного брата, а затем и вовсе отнял его. Чем же она могла ему не угодить? Старый волк низко заворчал, прижимая уши к голове, готовый разорвать меня при малейшей угрозе своему господину.

Мобильный всё мигал, разрываясь в безмолвном звонке, а нефилим задумчиво смотрел на светящийся дисплей. 

– Как хочешь, – пожал плечами альбинос и подбросил телефон высоко вверх. Серая тень, мелькнув с едва уловимой для глаз скоростью, кинулась за ним, как собака за мячиком. Хрупкий пластик разлетелся на куски в сжавшейся лапе; зверь понюхал влажным носом остатки и казался разочарованным ломкой игрушкой.    

– Что ты со мной сделаешь? – спросил я, безразлично наблюдая за оборотнем, вернувшимся к терзанию остывших останков тела. Бледная и окровавленная рука скрылась в зубастой пасти; волк утробно рычал, перемалывая кости и жмурясь от удовольствия. 

Аарон рассеянно захлопал снежными ресницами.

– Отпущу. Мог бы даже залечить тебе раны, но, думаю, ничего страшного не случится, если немного поболит. В конце концов, тебя не разорвали на куски – тогда бы пришло приложить некоторые усилия, чтобы вернуть твоему телу нормальный вид. А так… Думаю, найдётся кто-нибудь и согласится за тобой поухаживать, – он доверчиво улыбнулся. – Ты вернёшься в Вольтерру и передашь мои лучшие пожелания правителям. С вами войны я не хочу, во всяком случае, не сейчас. Ключи от города, подчинение и две шкуры – эта малая цена, чтобы спасти остальных. Я даже готов выгодно обменять два ваших плаща на более талантливых и сильных, или подарить Аро цепных псов в качестве дневной стражи вашего покоя. И корона мне не будет тяжела. Иначе, – он чуть сгорбился, сияние вокруг него вспыхнуло нестерпимо-ярко, ослепляя, – я уничтожу каждого, кто встанет против меня. 

Я отвернулся, прикрыв глаза от горячего света, и содрогнулся всем телом – та мощь, что нефилим излучал, была невыносима, она подавляла и лишала воли. Испепеляла. И Солнце показалось бы тусклым рядом с ним, а в бархатной летней ночи он был подобен вспышке сверхновой звезды. Оборотни жалобно заскулили и разбежались прочь, поджав хвосты. Когда зрение чуть привыкло к жгущему сиянию, Аарон уже исчез, растворившись во мраке с лёгким шелестом; я только успел заметить, как с хрустом распахнулись за его спиной ослепительно-белые крылья, а лик с мёртвым взглядом стал невообразимо прекрасным. В нём не осталось ничего человеческого.  

В Вольтерру я вернулся следующим вечером изрядно помятым и измотанным. Я был благодарен погоде – кровавая ночь сменилась пасмурным днём, высокое голубое небо затянул серый полог облаков. Обратный перелёт оказался полон неудобств – спину жгло огнём, и я чувствовал дискомфорт от каждого движения. Голод терзал меня, ведь все силы тела уходили на заживление рваной раны, истекающей ядом из глубоких порезов. Я и забыл, сколько оборотни могут доставлять проблем и что вампир тоже не полностью неуязвим. Рубашка промокла и липла к телу.

Я был бы рад вернуться домой, если бы не тяжёлые вести, которые мне предстояло сообщить. В мыслях укоренилось беспокойство, встреча с Аароном ничего хорошего не предрекала. Он предлагал то, на что Древнейшие никогда не согласятся. Начало конца. Война. Кровь. Опять на острие атаки. Вновь эйфория и горячка боя. И только смрадное дыхание смерти, щекочущее шею подобно ласковой любовнице… В который раз? Я даже не задумывался над тем, выживу или нет, лишь знал, что разорву много вражьих глоток. А потом… Будет ли это «потом»? Будущее расползалось в туманном мраке, скрывалось за дымкой неизвестности. Я как никогда желал мира. Мне было, кого защищать и к кому возвращаться. 

Феликс хлопнул меня по спине, приветствуя, я же едва сдержал шипение – он потревожил только поджившую рану. Я молча подал Аро руку, потому что говорить при настороженном Кайусе об оборотнях не было ни малейшего желания. Гонцов с плохими вестями не жалуют. Минуты тянулись долго, пока Владыка путешествовал по моей памяти; мой взгляд был устремлён на клочок звёздного неба, видневшегося в высоком окне. Мне было безразлично происходящее – отчитаться бы и уйти уже! Наверное, на меня навалилось осознание произошедшего, но я чувствовал чудовищное моральное истощение, а моё лекарство, должно быть, мирно посапывало в своей постели. Она примет меня любым… и чего бы я сейчас не захотел от неё. Кровь кипела во мне, я как никогда чувствовал себя живым. 

Аро сначала казался удивлённым; он устало улыбнулся и покачал головой – так мать улыбается провинившемуся ребёнку, а затем уголки его губ опустились и губы сжались в тонкую линию. Он видел волков моими глазами – свободных и свирепых, бесстрашных и неукротимых, смотрел на хрустального нефилима, которому они лизали руки, словно щенки, слышал его слова. Как давно это было… Зал с факелами, скучные дни за громоздкими фолиантами, зазубривание пресных текстов. Строчки Откровений, расползающиеся перед утомлённым взором, дрожащий огонёк свечи… Память всколыхнулась, словно потревоженный илистый омут. Я почти ощутил удары по рукам хлёсткой лозой. После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его.* Аро усмехнулся мне, почти весело произнёс:

– Ты ещё очень молод, мальчик мой, и, хоть и испил из чаши бессмертия, не постиг все тайны этого мира. То был нефилим, жнец в славе Господней, созерцание же ангела оставило бы тебя слепым на продолжительное время и изувечило. Какими бы прекрасными они ни были, они не для нашей грешной земли, раз разрушают своим светом, – он задумался на некоторое время и произнёс после долгой паузы, обращаясь к немногочисленной охране: – Оставьте нас с братьями одних. Ты принёс дурные вести, Деметрий, – с его губ сорвался тяжёлый вздох. – Насколько твои раны серьёзны? 

– Я смогу быть в строю, как только это понадобится. 

– К моему большому сожалению, это может понадобиться очень скоро.

Я надеялся, что «скоро» будет хотя бы через неделю – ранение слишком ослабило меня. 

– Ранен? Кто смог тебя потрепать? Только не говори, что румыны, иначе я перестану тебя уважать, друг, – Феликс светился любопытством. Я лишь мрачно глянул на него, раздумывая, говорить ли о том, что скоро итак все узнают. 

– Дети Луны. Мы рано их похоронили. 

Напарник нахмурился и скептически посмотрел на меня, явно не веря. Я не осуждал его – мне бы тоже было сложно уверовать в сказку. Ангелы, Падшие, нефилимы, дампиры и оборотни всех мастей… Кто ещё? 

– Ты же не выезжал за пределы Европы?

– В Праге, чуть вдалеке от окраины Беховицы волки не таясь устроили трапезу. Весьма… специфическое зрелище, но от них хоть не разило так мокрой псиной, как от выкормышей Калленов.  

– Кай будет очень рад. 

– Несомненно.

В этот же миг из Тронного зала послышалось разъярённое звериное рычание, походящее на отдалённые раскаты грома. Мы с Феликсом переглянулись и улыбнулись. 

– Гляди, как радуется, – его глаза весело блеснули. – Значит, не солгал, – он стал серьёзнее. – Аро очень вовремя тебя отослал, не находишь? 

– Боюсь, что если бы Кайусу сказал я, то он бы довершил то, что не сделали оборотни. Меня бы вынесли оттуда по кускам.  

– Война? 

– Война. 

Роковое слово зазвучало ненасытной жаждой крови и смрадом смерти, вспорхнуло чёрной птицей, сеющей несчастье. В той крипте, в подземельях, могут появиться и наши имена. Всё предельно ясно: поражение теперь означало смерть. А можно ли было выиграть, обмануть костлявую старуху в антрацитовом балахоне? 

– Волки выли не вчера ли ночью? А твоя нареченная сбесилась…

Я отвлёкся от своих мыслей. 

– Ты звонил по её просьбе? 

– Просьбе? – хмыкнул он. – Да она с цепи будто сорвалась – попробуй ей в таком состоянии откажи. Ты хоть знаешь, какой настойчивой она может быть, когда хочет чего-то? А потом, когда звонок оборвался, она разрыдалась и упала без чувств. Сегодня не выходила из своей комнаты, ни с кем не разговаривала и вообще, кажется, ничего происходящего не замечала вокруг. С ней было Маркус попробовал завести беседу – он частенько составлял ей компанию, но и его она попросила уйти. 

– Обо всём расскажешь чуть позже. Натан не тревожил её? 

– Он пару раз порывался, но я объяснил ему, что этого делать не стоит и удар у меня куда тяжелее, чем у тебя, а мои руки полностью развязаны – мне ничего не запрещали, – Феликс почти невинно улыбнулся, и ямочки заиграли у него на щеках. Коридор был пустынен и мрачен, от камней тянуло вековым холодом; с улицы сладко пахло далёким морем и пылью, слышался гомон птиц и шум воды, топот тысяч ног и шуршание колёс. – Она у себя, если тебя это интересует. 

– Спасибо, что присмотрел за ней.

– Не просто так ведь, Деметрий, – широко улыбнулся он. – Что не упомянул ещё… Хайди ворковала над ней, как над собственным птенцом, пока была в замке. Я бы на твоём месте опасался такого союза. 

Я зажмурился и провёл руками по лицу, словно избавляясь от усталости. Ещё и это. Хайди в любом случае вернётся домой, и придётся ей напомнить о предупреждении. Я не хотел думать о том, что она успела напеть на ухо Линнет. Боги не могут быть ко мне так жестоки. 

– Я уже говорил, что все проблемы от женщин? – наигранно обречённо произнёс я. 

– Сегодня ещё нет, – усмехнулся Феликс. – С возвращением домой, Деметрий. 

____________

Предыдущая глава « Оглавление » Следующая глава