– Моя кандидатура тебя не устраивает? – Я опустился перед ней на одно колено, взяв её руки в свои ладони. Холодные, как лёд. Улыбка моя мгновенно погасла, стоило лишь увидеть омрачённые грустью фиалковые глаза, потемневшие, как предрассветное небо. Ей было очень больно. – Я…
– Лгал, да? Ты стал моим другом, большего я требовать не вправе. Только, пожалуйста, не посвящай меня в подробности.
– Мне не во что тебя посвящать. Я не отрицаю, что Хайди нанесла мне приватный визит. – Линнет дёрнулась, как от удара. – Но между нами ничего не было, хотя, признаться, соблазн был очень велик. – Во внимательном взгляде читалось откровенное сомнение. – Прекрати, я вовсе не животное, идущее на поводу у низменных инстинктов. И мне совсем не всё равно, кто именно согревает мою постель. Ты когда-то спрашивала, считаю ли я тебя привлекательной, и тогда в моих словах не было ни капли лжи. Если бы я был человеком, ты бы смогла почувствовать, как шумит во мне кровь в твоём присутствии, сладкая.
– Но она ослепительно-прекрасна, её манеры, её взгляды, её внешность! – Пташка сажала руки, упрямо вздёрнув в подбородок. – Я видела, как ты на неё смотрел, – тихо добавила она.
– У нас обширное прошлое, но стоит ли мне об этом говорить? Думаю, тебе и так всё известно.
– До меня доходили самые разнообразные слухи. – Она отвела взор, уставившись на собственное отражение. – Ты был влюблён в неё?
– Я вряд ли испытывал подобные чувства с тех пор, как был человеком, да и считается, что наш вид находит пару на всю свою вечность, что я считаю ужасно непрактичным, – улыбнулся я, заметив, как Линнет покачала головой. – Хайди же… восхитительная любовница, и что бы она ни говорила, ей доставляет удовольствие, когда мужчины рядом с ней превращаются в щенков. Мы ради интереса пытались завязать более серьёзные и долгие отношения, но нас хватило ровно на шесть месяцев. Теперь же, боюсь, я могу поплатиться за нанесённое ей оскорбление. – Я прикоснулся губами к её рукам.
– Ты очень откровенен.
– Я лишь хочу, чтобы ты мне доверяла, пташка. – Я поднялся, вновь смотря на неё сверху вниз. Очаровательная, даже одетая в неизвестно что. – Жаль, что моя кандидатура тебя не устраивает.
– Что, если устроит? Как ты тогда будешь выкручиваться? – она лукаво улыбнулась, но, впрочем, холода глаз улыбка не тронула. Не верила.
– Выкручиваться? Я посажу тебя под замок, будешь заниматься рукоделием и развлекать меня своим обществом, когда я соизволю нанести визит. Что меня может не устраивать? Тем более, ты назвала меня другом, а дружба и взаимоуважение – прекрасная основа для счастливого брака.
– Прекрати дурачиться, – отмахнулась Линнет. – Ты становишься до ужаса милым.
– А если я не дурачусь? – Я провёл тыльной стороной ладони по её щеке; жаркий румянец окрасил нежную кожу в дивный цвет. Она прижалась к моей руке, глядя в мои глаза и улыбаясь уже намного теплее. Я всё также гадко чувствовал себя, понимая, что моему поступку нет оправдания, но остался откровенным до конца. Пташка примет меня любым, не станет осуждать, не будет упрекать. А что же я? Чем я плачу ей за это? Играю с её чувствами… Так боялся за её жизнь, попробовав на вкус смертельный ужас, близость потери, но сам же и причиняю ей ещё не меньшую боль. На долю фокусницы и так выпало слишком много предательств, а теперь она страдала ещё и из-за меня, хотя старательно не показывала этого. Мне ли не знать, какими разрушительными последствиями может обладать ревность? Мне ли не понимать, что на месте Линнет, я просто избавился от соперника и вполне мог придушить её? Я бы не простил. Даже намёк на неверность привёл бы меня в ярость – меня дико бесило покровительство Маркуса. Она же… заставляла меня чувствовать себя виноватым.
– Прекрати! Я даже злиться на тебя не могу, когда ты такой… – она запнулась, смотря на меня чуть прищурившись.
– Мальчишка? – подсказал я.
– Мальчишка. Несерьёзный. Легкомысленный.
– Только с тобой, cara. Только с тобой.
– Вытащи руки из карманов. Оттягиваешь.
…Я почувствовал, как у меня задёргалась щека, а от ярости потемнело в глазах. Немыслимо. Она издевается? Или собирается довести меня до припадка? Что ж, я был очень близок. Мне не хватало только пены у рта.
– Что значит ушла? – ровно спросил я, прожигая взглядом одного из охраны. Я даже ощутил отголосок презрения, увидев, как он сжался и нервно сглотнул. – Её не должны были выпускать одну.
– Владыка Маркус проводил её до дверей и сам же выпустил. Мы не имели права перечить.
Мои челюсти сошлись с громким стуком. Не говоря больше ни слова, я развернулся и пошёл прочь. Я придушу её, как только доберусь. Такая рассудительность с утра и детское ребячество сейчас! Ещё и Маркус… Я раздражённо зашипел, чувствуя, как закипаю от злости. По какому праву он вмешивается? Что за странный интерес? Как он смеет рисковать ей? А за стенами, словно в насмешку, разгорался жаркий, душный полдень. Ни единого дуновения, ни одного облачка! Куда, чёрт возьми, понесло эту глупую девчонку? Я ощущал отголосок её сознания где-то на севере, в районе старого кладбища, но она была скрыта от меня точно ледяным саваном – настолько нестабильным было её душевное состояние. Она была подавлена. Я в очередной раз проклял собственную несдержанность. Должно быть, она как подбитый зверёк искала уединения, чтобы зализать нанесённые мной раны.
Город плавился под лучами беспощадного солнца, щедрого на тепло; от крыш и мостовой поднималось марево. Асфальт источал удушающе-отвратительный запах жжёной резины, отчего я невольно поморщился. Кладбище с пожухлой травой было пустынно, храня вечный безмолвный покой. Я держался в тени, стараясь высмотреть Линнет, которой нигде не было видно, но её присутствие ощущалось совсем рядом. Пальцы нервно прошлись по старым шершавым камням старого храма, улыбка сама собой появилась на губах. Быть не может! Зачем? Она же так артачилась в прошлый раз. Мне необходимо было преодолеть широкую полоску света до массивных дверей – внутри царил спасительный полумрак. Я накинул капюшон на голову и быстро поднялся по ступеням, не утруждая себя опустить пальцы правой руки в кропильницу, да и осенять себя крестным знамением было бы глупо. Я скинул плащ и окинул неф беглым взглядом; большинство скамеек пустовало – в будни храм Божий мало кто почитал вниманием. Убелённый сединой в висках священник укоризненно посмотрел на меня, не преклонившего колено перед дарохранительницей, и скрылся в исповедальне. Сквозь высокие витражные окна пробивался яркий, искрящийся свет, заставляя оживать картины, запечатлённые на цветных стёклах: вот архангел Михаил разит огненным мечом Люцифера, изгоняя его прочь, дальше вечно юная Ева предлагает своему супругу запретный плод, а вот сонм божественного войска поёт многоголосую песнь; тихие молитвы прихожан возносились под самый купол, создавая причудливый гул. Как же меня это раздражало – сама атмосфера, глупые просьбы, застоявшийся запах. Казалось, здесь всё было создано, чтобы ты ощутил собственную ничтожность.
Я увидел пташку почти сразу – она сидела отдельно ото всех, в самом тёмном углу, склонив голову, словно в молитве. На чёрные волосы была накинута полупрозрачная шифоновая шаль, лицо казалось слишком бледным, глаза блестели от сдерживаемых слёз. Взгляд же абсолютно ничего не выражал – пустой, безжизненный, бесконечно усталый. Я опустился на жёсткую скамейку рядом с ней.
– Ты ужасно зол, – просто произнесла Линнет.
– У меня на это есть причины.
– Ты бы меня не отпустил.
– И ты решила просить покровительства Маркуса? В первый и последний раз, cara, иначе я не отвечаю за последствия.
– Веди себя тише! На нас смотрят, – предостерегающе произнесла она, заметив обращённые на нас заинтересованные взгляды прихожан.
– Плевать я на них хотел. По своей воле ты к нему больше не подойдёшь ни под каким видом. – Я взял её за подбородок, заставляя смотреть на себя. – Любую твою проблему смогу решить я, как и выполнить любую просьбу. И, поверь, я не потерплю неповиновения.
– Политика двойных стандартов, Деметрий?
Я пропустил едкое замечание мимо ушей. Пташка принадлежит мне, а, значит, будет поступать так, как я этого хочу. Она должна осознавать, что своеволие ей будет позволительно только в определённой степени.
– Тебе так не хотелось видеть меня рядом? Я вполне понимаю, что ты обижена и зла на меня, но не веди себя легкомысленно, – раздражённо произнёс я, глядя на её почти безмятежное лицо. Она долго смотрела на меня, затем накрыла своей ладонью мою руку. – Я не желаю, чтобы ты гуляла в одиночестве после произошедшего…
– Сегодня сорок дней со смерти Роберта. Я просто очень хотела побыть одна, – оборвала Линнет меня. – Устроишь мне взбучку завтра, ладно? – Она доверчиво прижалась ко мне, уткнувшись в моё плечо.
– Ты поэтому пришла сюда?
– Вымаливать прощения для него бессмысленно, но я смею надеяться, что небо от него не отвернулось. Мне дали шанс верить. Здесь… так тихо, спокойно, можно побыть наедине с собой, сама атмосфера располагает к мыслям. Я не могу смириться, что его больше нет! – в её голосе звучало нескрываемое отчаянье, хрупкое тело в моих объятиях сотрясалось от рыданий. Она плакала впервые со дня смерти брата. – Он приходит ко мне каждую ночь. Такой, как был всегда – улыбающийся, беззаботный, сияющий… и с разорванным горлом. Я хочу к нему подойти, но он словно за стеклом, которое мне разбить. А я пытаюсь. Сдираю руки в кровь. Зову его. Только дозваться не могу…
– Отпусти его пташка, – прошептал я, прижимая её теснее к себе и касаясь губами макушки. – Он заслужил покой.
– Не могу… Не хочу! Я восемнадцать лет своей никчёмной жизни мечтала о семье, о том, что буду кому-то нужна. Но судьба надо мной насмехалась – она подарила мне Роберта только на время, жестоко наказав за испытанное счастье. Его обескровленное лицо с остекленевшими глазами я буду помнить вечно. – Её боль была безмерной, нанесённые раны слишком глубоки, чтобы зажить. Они всё ещё кровоточили. Душа Линнет была истерзана, изорвана в клочья предательствами и лишениями, жизнь разбивала все её надежды и мечты, втаптывала в грязь. Я подивился её мужеству – необходимо было много сил, чтобы раз за разом подниматься после очередного удара. Но она обладала невиданным упорством и стойкостью. Не искала виноватого в своих бедах, не жаловалась, не ожесточилась против всех. Сердце в груди отяжелело, сжалось, пока я слушал её скорбную исповедь. Сбивчивые слова нескончаемым потоком лились из неё, она говорила и, казалось, не могла остановиться. Я с удивлением узнавал новые подробности о Роберте, она с упоением рассказывала о времени, когда они были вместе. Подобной откровенности от неё я не ожидал. Пташка улыбалась сквозь слёзы, вспоминая что-то забавное, горько смеялась и рыдала. На нас бросали любопытные взгляды, но никто не смел подходить. Я что-то бессвязное шептал ей, глядя в доверчивые глаза в окружении мокрых иголочек ресниц. Утешал. Ласково касался пальцами её заплаканного лица, стирая крупные слёзы. Потом она затихла, изредка всхлипывая и дрожа с головы до ног. Святые безразлично взирали на нас с замасленных икон в позолоченных рамах, причудливо-живые в пляшущем свете свечей и лампад и бесконечно далёкие от земных проблем.
– Покойся с миром, брат, – едва слышно прошептал я, отчего-то пребывая в полной уверенности, что меня услышат. Он заслужил уважения и памяти.
Я достал носовой платок и аккуратно стёр следы слёз на её лице и невольно улыбнулся – она забавно хлюпала носом, смотря на меня большими глазами.
– Спасибо, – прошептала Линнет, вновь прижавшись ко мне. – Не знаю, что бы со мной было без тебя. Я, наверное, здорово потрепала тебе нервы.
– Не больше, чем всегда, – отозвался я и, чуть промолчав, добавил: – Мне доставляет удовольствие заботиться о тебе.
Она замолчала, обдумывая мои слова, затем слабо улыбнулась.
– Твоя забота всё ещё внушает мне опасения.
– Ты меня боишься?
– Тигр остаётся тигром, даже если начинает урчать, как домашняя кошка.
Я краем глаза заметил, что за нами наблюдает тот же мальчишка-послушник, что и в прошлый раз; он не отрывал восхищённого взгляда от пташки, пару раз порывался подойти, но был остановлен наставником. Меня отчего-то веселило его внимание.
– Кажется, ты можешь стать причиной грехопадения будущего служителя церкви, – улыбнулся я. – Он, скорее всего, уже сильно пошатнулся в своём желании принять сан. Ему вдруг открылось много мирских радостей, о которых он и не подумал. – Линнет посмотрела на застывшего юношу и покачала головой.
– Не будь таким циничным. Он показался мне целеустремлённым и истинно верующим, но немного надоедливым. Он здесь на каникулах перед принятием сана. Приглашал на церемонию в Рим и, мне кажется, был очень рад тому, что посвятит свою жизнь религии.
– Назойливый. Он быстро разочаруется в своём выборе.
– Если честно, я не знала, как от него избавиться, когда пришла сюда. Мне не нужна была компания.
– Кажется, он осуждает моё не совсем благонравное поведение, – заметил я, увидев, как послушник недалеко от нас зажигал свечи перед иконой. Его щуплая белобрысая фигура странно выглядела в снопе солнечном свете. Теперь он был в зоне слышимости. – Возможно, мне стоит вознести молитву Создателю? – невинно осведомился я.
– Создателю? – спросила Линнет, подозрительно прищурившись. Я лишь широко улыбнулся в ответ и, немного поразмыслив, начал, произнося слова нараспев, на манер молитвы:
– О ты, всех Ангелов мудрейший, славный гений,
О Бог развенчанный, лишенный песнопений!
Мои томления помилуй, Сатана!..
Бедный мальчишка задохнулся от возмущения и выронил свечу, каплей света ударившейся об пол, его, кажется, даже затрясло от ярости, но он мне не мешал, пока голос мой то возносился вверх, то опадал почти до шёпота в такт странному ритму, заключённому в стихах. Причудливая мелодия кружевом сплеталась с шёпотом прихожан, создавала впечатление странной мессы. Пташка смотрела на меня широко распахнутыми глазами, зачарованно ловя каждое слово и чуть подавшись вперёд. Мне не хватало только яблока, которое я мог бы ей предложить.
– Ты сущий Дьявол, Деметрий! – укоризненно воскликнула она, когда я смолк и мягко улыбнулся, чуть склонив голову. – Ты не дождёшься от меня похвалы. Это ребячество, – фыркнула она.
– Тебя переполняет возмущение? – поддел я её. – Оттаскаешь меня за ухо?
– Не меня одну, – она кивком указала на мальчишку, сжавшего руки в кулаки. – Пойдём, пока нас по твоей вине не выставили взашей.
Я нехотя, лениво поднялся со скамейки, насмешливо поклонившись послушнику, уже направлявшемуся к нам, и предложил Линнет руку. Она проигнорировала мой жест и пошла впереди, вздёрнув подбородок. Судя по виду юноши, он считал, что кроткая голубка попала в когти ястребу. Возможно, он был и недалёк от истины.
– А ты не боишься, что «Создатель» может услышать твою молитву? – бросила фокусница на ходу, пробираясь к выходу.
– Люцифер никогда не покровительствовал слабости и слабым, так что пусть слышит. – Я остановился на ступеньках, прикидывая, как лучше и незаметнее скрыться в тени за углом. Линнет вопросительно взглянула на меня, уже греясь в ласковых солнечных лучах, и показала язык.
– Как ты дошёл до меня? Мне кажется это проблематичным.
– Не желаешь осмотреть подземелья?
– Так вот чем от тебя так пахнет… необычно, – улыбнулась она. Я закатил глаза и накинул свой серый плащ.
– От тебя будет пахнуть не лучше, cara.
…– Просыпайся! – Я резким движением стянул одеяло с Линнет, которая отчаянно вцепилась в него мёртвой хваткой и протестующе засопела. – Давай, пташка, поднимайся.
Она лениво приоткрыла один глаз и с явным трудом сфокусировалась на мне.
– Который час? – голос её звучал хрипло со сна, но хрипотца эта была очень приятной. Ласкающей. Взор заскользил по плавным линиям её хрупкого тела, разнеженного после отдыха, пока она потягивалась. Язык сам собой прошёлся пару раз по губам.
– Начало первого.
Несколько мгновений она раздумывала и анализировала полученную информацию, затем чётко, отрывисто произнесла, накрывая голову подушкой и демонстративно отворачиваясь:
– Иди к чёрту.
– У меня к тебе есть заманчивое предложение, – мне послышалось проклятие в собственный адрес, – от которого ты не сможешь отказаться.
– Потому что ты не позволишь? – проворчала она, пытаясь спихнуть меня с кровати ногой. Я поймал её за лодыжку и принялся щекотать ступню; фокусница быстро сдалась и завозилась, стараясь высвободиться, но во мне не было жалости. – Прекрати, – взмолилась она, притворно захныкав.
– Если ты не поднимешься сейчас же, то я оттащу тебя под ледяной душ для скорейшего пробуждения, – сладко произнёс я. Линнет порывисто села, оказавшись нос к носу со мной, недовольно нахмурилась и положила голову мне на плечо. Она пахла самым запретным удовольствием из всех, кружила голову, как молодое хмельное вино, очаровывала своей непосредственностью. – Не смей засыпать.
– Ммм…
– Плутовка, – пожурил я её, поймав хитрый взгляд из-под ресниц. – У тебя десять минут на сборы.
– Я могу рассчитывать, что ты подождёшь за дверью, пока я оденусь и приведу себя в порядок? И десять минут – это слишком мало. – Она вновь потянулась, да так сладко, как сытая кошка, только-только съевшая миску сливок. Мне было даже жаль, что пришлось разбудить её – сегодня ей не снилось кошмаров, пташка спала безмятежно, совсем как ребёнок. На сороковины Роберта – каких-то пару дней назад – она очнулась, захлёбываясь диким криком ужаса. Тогда я долго приводил её в себя, скрежетал зубами от того, что не в силах был залечить её раны.
– Конечно, нет. – Я чуть оттолкнул её от себя и растянулся на постели, неторопливо водя пальцами по атласной коже. – Ты доставишь мне удовольствие примерить то, что выбрал я?
Линнет с сомнением посмотрела на меня, потом, подойдя к аккуратно разложенному платью, скептически его рассмотрела. В её глазах промелькнуло странное выражение, какое-то обречённое и затравленное, пока она разглаживала складки на свободной юбке, касалась дорогой отделки корсажа.
– Зачем? – глухо спросила она. Внезапная смена её настроения насторожила меня.
– Ты такая хорошенькая, и грех это скрывать. Хотя бы от меня, – я выдержал паузу. – Просто из-за того, что я даже уже видел ту очаровательную родинку у тебя на бедре, и сейчас ты выглядишь куда более откровенно, чем будешь смотреться в этом. – Пташка вспыхнула до корней волос. – Но воля твоя – я не настаиваю.
– Тебе, правда, было бы приятно?
– Будь моя воля, я бы одевал тебя в шелка и драгоценности, – мягко улыбнулся я. – Но ты же не примешь ни одного подарка от меня, а я бы не прочь потакать твоим маленьким капризам.
– Мне иногда кажется, что ты рассматриваешь меня, как красивый столик в гостиной или домашнюю зверюшку.
Я притворно тяжело вздохнул.
– Когда-нибудь мне придётся объяснить тебе некоторые вещи, связанные с моим воспитанием и тем, что если мужчина желает сделать приятное женщине, то в этом нет ничего плохого или обязывающего к чему-либо.
Линнет недоверчиво на меня посмотрела и, тряхнув головой, осторожно взяла платье и скрылась за дверью ванной. Я принялся терпеливо ждать. Что же она за женщина такая, которая не любит красивых тряпок и блеска драгоценных камней? Это ведь вполне естественно, пусть она и не привыкла к роскоши. Боится чувствовать себя обязанной? Но она определённо не рада моей затее, словно ищет какой-то подвох в моих действиях. С чего бы это? Её скрытность иногда действовала мне на нервы до зубного скрежета.
– Время, cara, – напомнил я ей спустя несколько минут, прислушиваясь к шорохам и недовольному сопению за стеной.
– Мне нужна твоя помощь, – явно нехотя призналась она, выглядывая за дверь и придерживая платье. Тёмно-синяя материя оттеняла её ослепительно-белую кожу, создавая дивный контраст. – Я не могу застегнуть, – Линнет, подойдя ближе, уставилась в пол, вдруг найдя что-то интересное в рисунке ковра.
– Теперь ты действительно похожа на маленькую птичку с ярким оперением.
– Тебе нравится?
– Очень. – Пальцы коснулись тонкого шрама под правой лопаткой; её дыхание на короткий миг прервалось. Я аккуратно убрал густую копну волос и принялся не спеша застёгивать мелкие крючки. Но если быть совсем откровенным, то отнюдь не этого мне хотелось в это мгновение, когда она едва ощутимо вздрагивала от каждого моего случайного прикосновения. Ей, безусловно, шёл наряд, открывающий взгляду и коленки, и хрупкие плечи, и выступающие ключицы, но… я бы хотел видеть её без него.
– Я чувствую себя неловко.
– Помнится, в Милане ты очаровательно выглядела, и я не заметил в тебе неловкости.
– Я примеряла погребальный саван, Деметрий, – усмехнулась пташка.
В гараже она долго рассматривала мою машину, сдвинув на переносице брови и хмурясь. Я ласково погладил чёрный матовый кузов, почти любовно провёл по плавным линиям, касаясь пальцами надписи «Z06» на багажнике. Дорогая игрушка, которой я зачастую дарил нежности больше, чем любой из женщин. Прибывший из Нового Света, мой «Корвет» был олицетворением инженерного искусства, радуя взор изяществом, присущим гепарду и воплощённым в металле. Поэтому меня задевало, что фокусница с таким непроницаемым видом смотрела на машину.
– Я думала, что ты владелец чего-то более броского, – пояснила она, поймав мой взгляд. – Но она красивая.
– Роскошь не должна быть вульгарной, cara. – Я открыл дверцу, приглашая её в салон, отделанный белой кожей и красным деревом. Всё было выполнено по моему заказу.
– Куда мы едем? – Её глаза искрились интересом и затаённой радостью, она робко улыбалась мне, устраиваясь на сидение и расправляя юбку на коленях.
– Считай это свиданием, – легко отозвался я. Мотор утробно заурчал, стоило только повернуть ключ в замке зажигания. Я зажмурился от удовольствия, ощущая под руками мягкую оплётку руля; мощь, заключённая под капотом и полностью послушная, казалось, даже мысли, доставляла мне удовольствие. Она даже пахла безумно приятно.
– Мальчишка.
– Только игрушки стали дороже и серьёзнее, – согласился я. – Разве я не имею права на маленькие слабости?
– Я не считаю, что приемлемо ходить на свидания с друзьями.
Я рассмеялся и, порывисто притянув пташку к себе, крепко поцеловал её. Чувство было волшебным, а искушение почти немыслимым.
– Ну что ж, тогда позволь пригласить тебя на прогулку, мой лучший друг.
Мы ехали молча, лишь изредка обмениваясь короткими фразами; Линнет украдкой наблюдала за мной, но отводила взгляд, стоило мне поймать её за этим занятием. Я дурачился, бросал руль на полной скорости, чем приводил её в панику, смеялся, когда она укоризненно глядела на меня, пытаясь сдержать улыбку. Путь был недолгим, и вот уже под шинами захрустел гравий, а впереди – куда только хватало взгляда – предстало величавое море. Оно мерно вздыхало, что-то шептало, ударяясь волнами о берег, словно какое-то огромное живое существо. Ночь была тёмной, безлунной и почти беззвёздной, от этого и вода казалась почти чёрной, но всё такой же кристально-чистой. Пляж был пустынным – здесь и не ощущалось присутствия человека. Нюх щекотал запах соли и йода.
Линнет оставила в машине туфельки и босиком добежала до берега, замерев у самой кромки. Юбка её раздувалась колоколом, когда она закружилась, смеясь; я невольно сам счастливо заулыбался, смотря на неё, ведущую себя как маленькая девочка. Ей не хватало только ленточки в волосах.
– Довольна?
– Очень. Мне ещё не доводилось бывать на море. – Она сцепила руки за спиной и застенчиво посмотрела на меня. – Я видела его только из окна.
– Будем навёрстывать упущенное. – Я скинул обувь и не спеша принялся расстёгивать пуговицы на рубашке, ехидно усмехаясь растерянному виду пташки. – Искупаться не желаешь? – Она попятилась и замотала головой.
– Я не умею плавать.
– Лжёшь.
Пташка медленно удалялась от меня по большой дуге, готовая сорваться с места в любую секунду, как лань от охотника. Я неспешно шагал к ней, чуть пригнувшись – для молниеносного броска мне понадобятся считанные доли мгновение. Она даже не успеет и глазом моргнуть. Ночь была на удивление тёплой, ласковой, какие бывают только на юге. Я чувствовал себя так беззаботно, точно не осталось неразрешимых проблем, а жизнь не имела тёмных красок. Словно вернулся домой… Счастлив?
– Я неподобающе одета.
– Меня это ни капли не смущает.
– Вода слишком холодная.
– Тёплая, как парное молоко.
– Я испорчу платье! – уже с явным отчаяньем выкрикнула она, заламывая руки.
– Получишь другое.
Она раздражённо топнула ножкой, совсем как обиженный ребёнок, которого лишили лакомства. Я улыбнулся, склонив голову набок, и решил, что надо было бы выбрать ей другой наряд, с юбкой подлиннее. В этом она уж слишком хорошо бегала. Мне не стоило труда догнать её и поймать; она дико извивалась и пыталась вырваться из кольца моих рук.
– Тебе определённо следует немного остыть. – Я без особых усилий перекинул её через плечо, ощущая, как пташка тут же забарабанила кулачками по моей спине.
Вода, нагретая щедрым южным солнцем, оказалась куда теплее, чем я ожидал, море ласково принимало меня в свои объятия. Линнет вся сжалась и затихла, вцепившись в меня мёртвой хваткой. Она не умоляла отпустить её, лишь отпускала в мой адрес тихие проклятия. «Чёртов вампир» было самым благозвучным.
– Мне действительно следует промыть тебе рот с мылом, как маленькой непослушной девочке, – произнёс я, остановившись, зайдя примерно по пояс. Мне очень хотелось поддразнить фокусницу и посмотреть на её рассерженное личико, я знал, что гнев быстро пройдёт и сменится улыбкой. Я чувствовал себя удивительно живым, словно пробудился после долгого болезненного сна. – Но сегодня такой урок в мои планы не входит. – Я разжал руки и сбросил девушку с себя. Она возмущённо взвизгнула, прежде чем скрылась под водой с головой. Я громко захохотал, глядя на неё, похожую на выкупавшегося в луже воробья. Спустя секунду меня окатило искрящимися брызгами. – Теперь даже не проси пощады! – Я обхватил Линнет за талию и потащил на глубину, не обращая внимания на её отчаянное сопротивление. Ноги уже не касались дна, устланного мелкой галькой, а берег медленно отдалялся.
– Чёртов ищейка, я действительно не умею плавать!
– Поэтому сейчас пытаешь утопить меня? – поддел я её. Мне бы пришлось туго, если я был человеком – так сильно она обхватила меня за шею, ерзая и пытаясь залезть на меня повыше. Детский страх… Чего ей бояться со мной? Видимо, для пущей надёжности она ещё обвила меня ногами, угрожая утянуть нас обоих на дно. Смех застрял в горле. Её близость опьяняла меня, а тесные, слишком интимные объятия заставляли вскипать мёртвую кровь. Я невольно одной рукой прижал её теснее к себе, наверное, до боли впиваясь пальцами ей в тело. Там, где она касалась меня, где опаляла кожу горячим, влажным дыханием разливалось живительное тепло, грозившее перерасти в бушующее пламя. – Отпустить тебя? Ты же так просила.
– Что ты хочешь? – в отчаянье прошептала она.
– Проси пощады.
– Никогда и ни у кого.
– Ещё посмотрим.
Я заметил, что Линнет дрожала – от страха или, быть может, замёрзла, но мучить её мне больше не хотелось. Она будет ещё просить пощады, но не так и не здесь. Я улыбнулся, предвкушая дивную игру, к которой всё неумолимо приближалось. Мало ли поводов поддразнить её? Такая странная – боится высоты, не умеет плавать, но может проявить удивительную стойкость и мудрость, когда это требуется. Судьба, бывшая не раз жестокой, вдруг улыбнулась мне.
Я всё же сильно напугал её: даже когда уже берег был совсем близко, фокусница так и не отпустила меня.
– Я тут подумал…
– Я очень рада, что ты, наконец, начал это делать, – её голос звенел от злости. Я очаровательно улыбнулся ей и разжал руки; она, не ожидавшая такого поворота, рухнула в воду, протестующе взвизгнув. Она выглядела совсем как тогда, когда я посадил её в фонтан. – Прекрати смеяться!
– Воробышек, – откровенно забавлялся я, не дав ей встать на ноги. Она раздражённо ударила ладошками, обдав меня брызгами. Юбка намокла и вздулась пузырём, синий цвет теперь казался почти чёрным. Смеясь и не ожидая подвоха от Линнет, я не заметил, когда она успела схватить меня за лодыжку и сильно потянуть, опрокидывая навзничь. – Хороший бросок, милая, – признался я, вынырнув и отплёвываясь от солёной воды. Небывалое веселье захлестнуло меня. Я поймал пташку за щиколотку, отчего она, успевшая подняться и намеренная гордо уйти, с громким шлепком приземлилась на четвереньки, подняв тучу брызг.
– У меня отличный учитель, – парировала она. Потом вдруг рассмеялась, громко и искренне, и волшебный смех её был подобен солнечному свету, разгонявшему мрак. Я потянулся к ней, желая коснуться губ, растянувшихся в озорной улыбке, но плутовка бросилась прочь, придерживая отяжелевшее платье. Сильный прыжок. Я мягко опустился на землю, слыша, как запоздало капельки воды ударяются о гальку. – Ты мог хотя бы поддаться! – разочарованно выдохнула Линнет, остановившись в паре метров от меня.
– Я не проигрываю.
– Не задирай нос. – Пташка принялась выжимать волосы. – Я бы душу продала за полотенце.
– Попадёшь ко мне в пожизненное рабство. – Я ласково погладил машину, прежде чем открыть багажник. – Держи. – Поймав большое полотенце, она о чём-то задумалась, прижав его к груди, и казалась смущённой. – Что-то не так, cara?
– Ты испортил мне платье, lieblichen.
– Это единственное, что я могу тебе предложить на замену, – отозвался я, держа в вытянутой руке рубашку. Линнет с сомнением посмотрела на неё, не решаясь даже прикоснуться. Её смущённые взгляды из-под ресниц всегда приводили меня в восторг, я находил в этом особое удовольствие. В молчании мы глядели друг на друга, словно наши души были зачарованы и подвластны чувствам, неведомым нам обоим. Она робко улыбнулась мне и повернулась спиной, часто дыша.
– Мне вновь понадобится твоя помощь.
Я аккуратно убрал длинные мокрые пряди тяжёлых волос, провёл самыми кончиками пальцев по плечам, собирая капельки влаги. Крючки один за другим оказались расстёгнутыми, и с последним тяжёлое платье рухнуло на землю. Белая-белая кожа, казалось, матово светилась и покрывалась мурашками, стоило только дотронуться. Я коснулся губами макушки девушки, жмурясь от разливающейся по телу неги – её чистый запах кружил голову, а близость лишала способности думать. У нас ещё уйма времени… Я осторожно обернул её полотенцем, предоставляя возможность вытереться, а сам следил за каждым скованным движением Линнет. Она была напряжена и, видимо, боялась лишний раз вздохнуть. Я помог пташке надеть рубашку, которая доставала ей до середины бедра, и оставил лёгкий поцелуй за ушком, наслаждаясь её вкусом, сейчас солоноватым, но не менее волнующим.
– Я наношу вред твоей репутации, – выдохнула она, пока мои губы неторопливо блуждали по нежной шее.
– В самом деле? – Я развернул её лицом к себе, поставив руки на машину по обе стороны от неё. – Тебе идёт моя рубашка. – Она зарделась и смущённо опустила взгляд куда-то вниз.
– Все считают твой интерес ко мне… неправильным. Наши отношения – мезальянс.
Который раз мне доводилось слышать это слово применительно к нашим отношениям? Я устало вздохнул и прикинул в уме, кто же ей успел наболтать и насколько Линнет, должно быть, тяжело слышать постоянный шёпот за спиной. А он был. То, что не осмеливались высказывать мне, зная мою злопамятность и мстительность, говорили ей, которая по положению стояла не намного выше человека. Моё увлечение, а теперь ещё и покровительство ей Маркуса сразу сделались самой горячей сплетней, смакуемой чуть ли не за каждой дверью. Челси сглаживала острые углы внутри клана, но тягу к интригам ещё никто не отменял. Это разгоняло скуку. Бьюсь об заклад, ставки уже были сделаны.
– Ты наконец-то признала, что между нами есть отношения? – улыбнулся я, но пташка лишь вздохнула в ответ. – Тебя это беспокоит?
– Я лишь не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за меня.
– Меня мало интересует мнение окружающих, да и, если говорить начистоту, то никогда особенно не волновало, – отмахнулся я. – Что же скажешь ты?
– Мне всё равно. Я прекрасно чувствую себя в твоей тени.
– Тебя пугает моя забота, а на меня нагоняет страх твоя покорность.
– Меня никогда особенно не жаловали, я не занимала высокого положения, – пожала плечами она, смотря куда-то вдаль, – поэтому гордость моя и не задета. Мне нет дела до того, что меня считают твоей ручной зверюшкой…
– Довольно, – резко оборвал я её. Ей было не всё равно, и она напрасно пыталась лгать: скрыть своё унижение сложившейся ситуацией у неё не получалось. – Я больше не желаю разговоров на эту тему. Ты под защитой моего имени, и, клянусь, шёпот за твоей спиной скоро значительно уменьшится.
– Не будь таким серьёзным – ты становишься слишком… милым. – Она пальчиками коснулась моего лба, разглаживая собравшиеся морщинки. – От классового деления никуда не деться, тем более, в обществе вампиров, которые вросли в собственные шкуры.
– Могу ли я расценивать твои слова, как то, что ты считаешь меня старым.
– Ты ужасно стар, – в её глазах заплясали искорки веселья. – От этого бываешь брюзглив. Боюсь представить, во что ты превратишься лет через триста.
– Я никогда не упрекал тебя, а ведь ты храпишь по ночам. – Я щёлкнул её по носу.
– Да как ты смеешь, я не храплю! – она наградила меня негодующим взглядом.
– Конечно, нет, – утешил я её, приглаживая влажные растрепавшиеся волосы, и мягко добавил: – Ну, если только совсем чуть-чуть.
Линнет толкнула меня, и я позволил ей себя уронить, утягивая её вслед за собой. Краска медленно залила ослепительно-белую кожу, поднимаясь от шеи, в нежнейший цвет, похожий на розоватую дымку юного рассвета. Плутовка отдёрнула руки, но потом, словно опомнившись, осторожно прикоснулась ко мне. Боялась.
– Не желаешь перекусить? – хрипло произнёс я. Она положила голову мне на грудь, точно слушая моё сердце, и просто произнесла:
– Было бы неплохо. Если честно, я сегодня не ужинала.
Мы устроились поблизости от машины. Где-то вдалеке мелькнули и исчезли в тумане огоньки проплывающей яхты; ничто не нарушало покоя, даже всплески волн убаюкивали своим мерным шепотом, вселяя в душу призрачный покой. Я улыбался, глядя как пташка с удовольствием уплетала лёгкий ужин; она заглянула в корзинку для пикника и достала очередной десерт – что-то воздушное, облитое шоколадом и, на мой взгляд, абсолютно не аппетитное. Она имела странную привычку нюхать незнакомое ей; я не удержался и легонько толкнул её, отчего фокусница угодила носом в крем. Сдержать смех мне не удалось, и я тут же получил удар локтем под рёбра. Фиолетовые глаза искрились весельем, хотя милое лицо хранило рассерженное выражение. Очаровательная. Только вот уж очень сладко Линнет ела, пробуждая во мне голод совсем иного рода. Я не знал, что она любит, но привередливость не была в числе её качеств. Непосредственная. Она облизала пальчики, довольно погладила себя по животу и удобнее прижалась ко мне.
– Наелась? – с сомнением спросил я, за что получил ещё один удар. – Меры ты определённо не знаешь.
– Спасибо тебе, – тихо произнесла Линнет. – Мне так спокойно с тобой.
– Только не усни.
Она замолчала и устремила взгляд вверх, на тёмное небо, задумавшись о чём-то. Я принялся накручивать на палец длинный влажный локон.
– У тебя были дети, Деметрий? – её вопрос вырвал меня из глубокой задумчивости. Я признался себе, что мои мысли далеки от понятий приличий, а планы уж подавно. Не то, чтобы я рассчитывал на приятное продолжение этого вечера – оно не было самоцелью, но тело моё ныло от неутолённой страсти. Мне было противно обязывать или давить на неё, гораздо больше я хотел, чтобы пташка сама пришла ко мне. Я не ожидал от себя подобного терпения, прекрасно помня все свои прегрешения, только держать себя в узде с каждым днём становилось всё сложнее.
– Позволь уточнить: тебя интересуют законные наследники или бастарды? – Линнет подавилась терпким летним вином, которое лениво потягивала из бокала. – Я никогда не был образцом благочестия.
– Законные?
– Дочь, признанная мной, и сын, уже рождённый в браке.
– А остальные?
– Я знал лишь тех, о ком был поставлен в известность. От собственных детей я не имел привычки отказываться, большинство из них прекрасно жили под покровительством моего имени и с помощью моего содержания.
Линнет нахмурилась.
– Но ведь ты должен был принять сан?
– Тогда бы я жил по законам Борджиа, – усмехнулся я.
– Ты сбежал, как и планировал?
– О, нет, – я взял у неё бокал, сделав большой глоток, почти не ощущая вкуса, лишь слабую горечь алкоголя, – мне не пришлось прибегать к таким крайним мерам. Судьба распорядилась иначе, словно вдруг вспомнив о моём существовании и решив возместить разом своё пренебрежение за долгие годы. Мой дорогой и горячо любимый брат трагически скончался. Как я узнал гораздо позже – всё было до ужаса прозаично: ему перерезали глотку, как какой-нибудь бродячей собаке, но вот за что с ним так поступили, осталось для меня тайной. Хотя зная его характер… Скорее всего, ему таким образом укоротили длинный и грязный язычок, – хмыкнул я. – Дай припомнить… – Мне было сложно разбираться в мутных человеческих воспоминаниях, словно та жизнь принадлежала кому-то другому. Всё было так давно, успело превратиться в прах и скрыться за пеленой веков, уже не тревожа моего покоя. – Это случилось за три недели до даты, назначенной на мой постриг. Нарочный прибыл ещё через одиннадцать дней – в рекордно короткие сроки со скорбным известием о кончине брата и плохом здоровье отца. На тот момент мне было чуть более девятнадцати лет, и мир для меня вдруг вспыхнул яркими красками. Я становился наследником огромного состояния – ведь мачеха оказалась бесплодной смаковницей, не осчастливившей моего родителя ребёнком. Ты даже представить не можешь, какое я испытывал блаженство, собираясь домой – к тому времени мне осточертела солнечная Италия, опостылели роскошь и золото Рима, я истосковался по суровой красоте своего родного края. Это была не просто эйфория – незамутнённое ничем счастье, чудесное ощущение избавления. Я вырвался из мира алых сутан и чёрных роб, интриг и крови, который так ненавидел и проклинал, передо мной расстилалась долгая дорога в новую, яркую жизнь. Сожалел я лишь об одном – о потраченном зря времени, но, между тем, мне довелось получить на редкость хорошее образование.
– Твой отец был рад тебе? – робко поинтересовалась Линнет, глядя на меня с неподдельным интересом. От вина щёки её раскраснелись, а глаза ярко блестели; она полулежала, облокотившись на меня, и лениво отщипывала зелёные виноградины.
– Мой отец ненавидел меня, пташка. Люто, бешено, со всей силой отчаявшегося человека. До поры до времени его отношение ко мне оставалось загадкой… Впрочем, и я не питал к нему тёплых чувств – детская привязанность испарилась за годы, проведённые в заточении, без надежды на нормальное существование. Как я ликовал, переступив порог дома, в каком блаженстве пребывал, слушая скупые приветствия родителя и ужимки его молодой жены. И как же меня раздражала атмосфера тихого траура, царившая в поместье. Не смотри на меня такими глазами – я не любил ни единого человека, обитавшего в нашем доме лишь из-за того, что ко мне никто никогда не проявлял доброты. Даже слуги. Око за око, – я криво улыбнулся и коснулся пальцами её лица, привлекая внимание, затем взял виноградинку и предложил ей. Она послушно приоткрыла ротик, затем медленно прожевала и проглотила, не отрывая от меня взгляда. Я лишь на миг дотронулся до её тёплых губ, ощутив их волшебную мягкость, и нашёл данное занятие весьма увлекательным и волнующим. Даже чересчур. – И всё же меня огорчило то, что отец находился едва ли не при смерти – болезнь, а затем и смерть любимого сына окончательно подкосили его. Я едва ли узнавал в этом скелете, обтянутом кожей, человека, всегда отличавшегося пышным телосложением. Рядом с его постелью безутешно рыдала будущая вдова. Ах, как она на меня смотрела, сколько ненависти и злобы было в её томных глазах! – я тихо рассмеялся, вновь переживая минуты одного из своих самых первых триумфов. – Она прекрасно понимала, что я вышвырну её за дверь, как только отец испустит последний вздох. Милая матушка весьма этого не хотела и попыталась одурачить меня, привязав к себе.
– Только не говори… – потрясённо выдохнула пташка.
– Умная девочка, – губы искривились в ухмылке. – Мачеха, к тому времени бывшая всё ещё очаровательно зрелой женщиной, пустила в ход всё своё обаяние. Я, если честно, особенно не сопротивлялся её дешёвому кокетству. Тем слаще оказалось после всего прогнать её вон, вернув скромное приданое, полагающееся ей.
Отец умирал долго, – продолжил я после небольшой паузы. – Он оказался куда крепче, чем я мог предположить. Я же, получивший вдруг всё, о чём и мечтать не смел, пустился во все тяжкие. Азартные игры, женщины и вино… Мне было всего двадцать, и я с удовольствием окунулся в пучину всевозможных грехов, находя особое удовольствие, нарушая один церковный завет за другим. Душа моя прогнила. В то время я впервые влюбился со всем пылом своей юности. Сейчас я тебе не скажу, как она выглядела – слишком мутные мои человеческие воспоминания, но красавицей её определённо назвать нельзя. В ней присутствовал особый шарм, он окружал её, как флёр изысканных духов. Мы были не ровня – ни по происхождению, ни по воспитанию. Я пошёл по стопам мистера Рочерстера: также купил для неё дом и спускал баснословные деньги на её капризы. Она подарила мне дочку – милое, ангельское создание, которую я после признал, защитив своим именем. Но мой отец, хотя и лёжа на смертном одре, не мог позволить этой связи продолжаться долго. Оказалось, что вскоре после моего приезда, мне была найдена невеста из очень богатой семьи. Разразился грандиозный скандал – я был в бешенстве, не желая связывать свою жизнь с юной девочкой, едва ставшей носить длинные юбки, но мне поставили жёсткий ультиматум.
– Наследство?
– Если бы, – вздохнул я и широко улыбнулся. – Он пообещал, что если я не подчинюсь, то мне перережут глотку где-нибудь. Да и слишком большой куш оказался на кону в виде приданого невесты… Я был молод, алчен, честолюбив и не собирался отказываться от привольной жизни и высокого положения в обществе. Должно быть, тебя это приведёт в ужас – я никогда и не собирался жениться на своей любовнице. – Линнет цапнула меня за палец. – Так что я и не выбирал, скорее моё нежелание связывать себя узами Гименеи диктовалось бунтарским духом.
– Свадьба всё же состоялась?
– Да. Пышная церемония, как и подобает знатному роду.
– Постой, но ведь перед принятием пострига ты был крещён по вере католиков? – она села ровно и развернулась ко мне, жадно ловя каждое слово. Исповедь моя была странной – едва ли кто-нибудь слышал рассказ о моей жизни, я не позволял никому копаться в моей душе. Но пташка всё же нашла невидимую брешь в моём ледяном панцире, проявляя немыслимое терпение. Влюблена… Я ласково улыбнулся ей, ощущая небывалую, почти болезненную потребность в ней. Поводок? Плевать… Растянувшись рядом и закинув руки за голову, я устремил взгляд в холодную вышину, где точно алмазная крошка были рассыпаны редкие звёзды на иссиня-чёрном бархате неба.
– Я крестился в третий раз. Это была лишь пустая формальность. Для полного комплекта мне не доставало только принять ислам под гнётом Османской империи. Тогда бы мне полагался гарем. – Пташка закашлялась, подавившись виноградом. Я рассмеялся.
– Ты, как всегда ужасно мил.
– Моя жена считала меня безжалостным зверем. Я рад, что ты другого мнения.
– У вас не заладилось с самого начала?
– Моя дражайшая супруга была воспитана слишком строго, чтобы принять меня, и приходила в ужас, стоило только мне показаться рядом, – уклончиво ответил я, не желая вдаваться в подробности своей семейной жизни. В конце концов, мной двигало желание получить наследника, а цель, как известно, оправдывает средства. – На людях она, конечно же, была само очарование.
– А что стало с той женщиной, которую ты любил?
– Тебе не понравится мой ответ, – ухмыльнулся я. – Моя любовь к ней весьма быстро перегорела и вошла в более спокойной русло. Я не намеревался от неё отказываться, но она сделала ошибку, которую прощать для меня не приемлемо.
– Измена?
– Я очень ревнив, cara. То, что я считаю по праву своим, делить с кем-то не намерен.
– Боюсь представить, что было дальше, – протянула Линнет.
– Соперник был устранён, о чём я с нескрываемым удовольствием сообщил своей возлюбленной, которая собиралась искать покровительства у него. Моё первое убийство, – губы искривились в улыбке. – Дочь в этот же вечер оказалась в моём доме к большому неудовольствию дражайшей супруги. Она шипела, как рассерженная кошка, когда увидела кормилицу с моей незаконнорожденной дочерью на руках.
– Ты отнял у той женщины ребёнка?
– Моя кровь и плоть, от которой я не собирался отказываться. Да и я мог дать этому ребёнку куда больше, нежели она. Её истерика, угрозы, слёзы… – я закатил глаза. – Был замечательный спектакль. И маски разбились в тот момент, когда я спокойно сказал, что защищать её некому, а дочь она больше не увидит.
– Что с ней стало?
– Я отправил её в Константинополь. На невольничий рынок. Дальнейшая её судьба мне неизвестна. – Заметив потрясённый взгляд Линнет, я поспешно добавил: – Я умею прощать, пташка, но лишь когда бросаю землю на крышку гроба.
Она надолго задумалась, пытаясь осознать полученную информацию; брови её почти сошлись на переносице – мои действия в прошлом явно не нашли оправдания. Я наблюдал за ней сквозь полуопущенные веки, странно чувствуя себя – боялся, что такого меня она оттолкнёт. Правда без прикрас сладкой не бывает, а я озвучивал всё, практически не сглаживая острых углов. Едва ли фокусница предполагала, сколь много нового она обо мне узнает. Но лицо её хранило безмятежное выражение, я не замечал неодобрения в сиреневых глазах, лишь отсвет глубокой печали.
– Тебе выпало мало счастья, – наконец, сдержано произнесла она, чем немало удивила меня, – наверное, поэтому ты так ожесточился. Ты дал мне много пищи для размышлений.
– Но ты меня не осуждаешь? – с сомнением спросил я.
– Не суди, да не судим будешь, разве не так? – просто отозвалась она, и голос её был мягок, как поцелуй. – Я не ищу оправдания твоим поступкам, мне сложно понять и принять подобную жестокость, но, в конце концов, ты жил совсем в другое время и по другим законам. Ты такой, какой есть, Деметрий, тебя можно либо принимать, либо нет, пытаться изменить – всё равно, что подпиливать когти тигру. Можно лишиться головы.
– Ты удивительное создание, Линнет, – усмехнулся я, нежно прикоснувшись губами к её коленке. Она едва слышно прерывисто вздохнула. – И мне жаль, что тебе пришлось рано повзрослеть. Твои слова отдают сильной горечью.
– Но и ты не тянешь на шоколадку, чтобы в моих словах была сладость, – она сморщила носик и с сомнением посмотрела на бокал вина, вновь наполненный мной. – По-моему, ты пытаешься напоить меня.
– Если только чуть-чуть, – признался я, улыбнувшись. – Иначе от моей исповеди ты в ужасе убежишь.
– Я уже не боюсь тебя, – она по-птичьи склонила голову набок. – Лишь изредка.
Порви там всех))) *в хорошем смысле*))
)