– Отвратительно, – проговорил я, зажимая уши руками. – Невыносимо просто. 

Линнет замолкла на мгновение, но затем продолжила старательно произносить предложение, склонившись над толстенным фолиантом. Упорства ей было не занимать. Она перевела дыхание и вопросительно посмотрела на меня, плотно сжав губы. Потянулась, разминая затекшие суставы. Взгляд скользнул по совсем исхудавшему телу. Я вздохнул.

– Ещё раз, – я пальцем ткнул в книгу. – Отсюда и до следующей страницы. Прилежно и по буквам.

– Тиран, – буркнула она себе под нос и вновь уткнулась в старые страницы. Я внимательно слушал, как пташка искажала до неузнаваемости мою родную речь своим ужасным акцентом. 

– Я выполняю твою просьбу. – Она бросила на меня недовольный взгляд. – Или тебе не нравятся мои преподавательские навыки? 

Линнет смешно сморщила носик, уголки бледных губ едва заметно приподнялись; я был рад увидеть хотя бы тень её улыбки – она стала нечастой гостьей. 

– Твои навыки блестящие: деспотичен, требователен и не способен на похвалу. 

– Не отвлекайся, – я запустил руку в её волосы, заставляя фокусницу вновь наклониться к книге. Она попыталась ударить меня увесистым словарём. 

– Ты сбил меня! – возмущённо воскликнула девушка, поправляя причёску и перебросив пушистую косу за спину.

– Не отвлекайся. Тебе стоит поучиться усидчивости, – улыбнувшись, отозвался я. Пальцы вновь постучали по незамысловатому тексту. – Отсюда и до конца страницы.

– Я помню: прилежно и по буквам. Как и то, что если я ошибаюсь, то начинаю сначала, – теперь вздохнула она – горестно и устало, заставив меня коротко рассмеяться. 

Жаркий, томный июль подходил к концу; время отчего-то невообразимо ускорило свой бег, словно оно знало, как я в нём нуждался. И было не удержать его, не остановить. Я молча наблюдал за Линнет, старательно, как прилежная ученица, выговаривающей слова незнакомого для неё языка, и испытывал какое-то странное удовлетворение от того, что она проявила интерес к части моей жизни. Мне льстило это. 

– Ещё раз. Сначала, – я прервал её, когда она запнулась на особенно сложном слове. – Ударение. Не на первый слог, а на последний.  

Пташка зажмурилась на мгновение, сжала руки в кулаки и смиренно начала читать сначала. Я улыбался, глядя на неё; она медленно начала приходить в себя, оправляясь от потери. Что-то в ней неуловимо изменилось – в фиалковых глазах угасло пламя жизни, оставив за собой лишь тлевшие где-то на самом дне угольки, и взор теперь стал жёстким, в нём плескалось горе пережитых утрат. Или всему виной осунувшиеся плечи, точно согнутые какой-то незримой неудобно расположенной ношей? Быть может, это из-за траурных одежд, в которые она облачилась? Плутовка и так не отличалась плотным телосложением, а сейчас её худоба казалась почти болезненной. Горе истощило её – и морально, и физически, отобрало все силы, а я лишь мог догадываться, какой ад разверзся в её душе с утратой брата. Но она изредка дарила мне улыбку – робкую, неуверенную, на миг становясь прежней. Она тянулась ко мне, как к солнцу тянется хрупкий цветок. Я же чувствовал себя странно – спокойно и умиротворённо рядом с ней. Счастливо. Впервые за свою долгую жизнь я был счастлив. Ни сиюминутное удовольствие, ни плотское наслаждение, а кружащий голову хмель. И лишь предчувствие надвигающейся бури не давало вздохнуть полной грудью, да и слишком свежи были воспоминания о едва не случившемся. У меня появилось чертовски много пищи для размышлений долгими ночами, которые я неизменно проводил в её комнате. Стал её верным стражем, отгоняющим воспоминания, обернувшиеся кошмарами. Превратился в верного друга, не тревожа её хрупкий душевный покой, лишь раз позволив себе урвать поцелуй. Словно мы вернулись в самое начало нашего знакомства.    

– Ты меня не слушал! – гневно воскликнула Линнет.

– Ты уже дочитала, cara? – лениво спросил я, захлопывая книгу. – Ещё раз, по памяти.

– Jawohl, mein Führer!

Она опустила голову и стала бесцветным голосом повторять только что прочитанное; я периодически останавливал её, поправляя, потом начал задавать ей несложные вопросы. Пташка забавно хмурилась, когда не могла подобрать ответ. Греческий язык давался ей определённо непросто – я уже успел привыкнуть к бархатному акценту, искажавшему её итальянский, но не мог смириться с ним, когда он портил мою родную речь, решив полностью искоренить его. Долгие часы мы проводили за книгами в уютной библиотеке, за окнами которой властвовало жаркое, душное лето. Я потакал её желанию и весьма быстро согласился преподать ей пару уроков, стоило лишь услышать, как она пыталась заниматься по самоучителям. Это действительно было невыносимо для моих ушей. Мне ничего не оставалось, кроме как сдаться, тем более такое времяпрепровождение нравилось нам обоим – возможно, я тоже нуждался в покое и безмятежности. Всего лишь передышка…   

Я запутался в собственных воспоминаниях, не мог отличить правду от подложки, созданной высшим существом, метался из крайности в крайность. Возможно ли, что Падший сыграл на моих страхах? Могло ли на самом деле быть так, что я предаю всё ради кровного врага? Азазель дал мне время – всего лишь лето, пара жалких месяцев. Дальше – бездна неизвестности и неопределённости. Размеренное течение моей жизни вдруг превратилось в сильнейший водоворот, утягивающий меня на дно мутного омута. Там не было высокого положения и роскоши, там остались только враги и существование в вечных бегах. Так ли на самом деле просто вцепиться в глотку бывшим товарищам, чью спину не раз в сражениях приходилось прикрывать, и кто также был надёжной защитой и мне? А ведь я презирал перебежчиков…  

Обоняния коснулся сладчайший аромат, похожий на благоухание цветов в райском саду. Столь же ослепительный, как и его владелица. Шаги в коридоре – мягкие и лёгкие – были почти не слышны, точно принадлежали хищной кошке. Уголок губ дрогнул в ухмылке; в той, что появилась в дверях и прошлась мимо поступью царицы, «случайно» дотронувшись до моего плеча самыми кончиками пальцев, преобладало нечто дикое, необузданное. 

– Редко удаётся застать тебя дома, Хайди, – протянул я, наблюдая за ней. – Я рад тебя видеть.  

– Ты совсем забыл обо мне, Деметрий, – вздохнула она, чуть повернув голову. Волосы цвета красного дерева переливались в ласковых солнечных лучах, проникнувших сквозь распахнутые настежь окна, а бледная, как у аристократки с картин прошлого, кожа купалась в свете, сверкая подобно горному хрусталю. Обворожительна. Что бы я не испытывал к Линнет, какие бы чувства она во мне не будила, но Хайди оставалась самым восхитительным существом, которое мне доводилось встречать за свою долгую жизнь. Красота её – редкая, как чёрный бриллиант, помноженная на исключительный дар, пьянила. Ей практически невозможно было отказать. 

– Неужели некому разогнать твою тоску? – я поднял бровь.

– Они такие скучные, как дрессированные собачонки: доверчиво заглядывают в глаза и едва не захлёбываются слюной. – Длинные, угольно-чёрные ресницы взлетели, затрепетав. Кокетка. Краем глаза я наблюдал за притихшей пташкой, уткнувшейся в толстенный том. 

– Другой стороной, cara.

– Что? – Линнет бросила на меня быстрый взгляд; весь её вид красноречиво говорил о том, что она хотела бы быть где угодно, но только не здесь.   

– Переверни книгу, – усмехнулся я. Жаркий румянец окрасил нежные щеки, казалось, запылали даже кончики её ушей. 

– Прекрати меня так называть. 

– Cara? Даже так? – Хайди чуть прищурилась, делая шаг ко мне. Я поймал себя на мысли, что внимательно наблюдал, как в такт дыханию поднималась и опускалась её грудь. Аура обаяния вокруг неё не могла оставить никого равнодушным. – Кто-то попал в силки? – Тонкие пальцы с острыми ноготками пробежались по моему плечу, едва коснувшись шеи. – Обидно, что такая конфетка рядом, но не в зоне досягаемости, – она игриво надула губки. 

– Найди себе другую, bella. – Я облокотился на руку, наблюдая за её дальнейшими действиями. 

– Ты так непреклонен, – Хайди раздосадовано цокнула язычком. 

– Ты так настойчива. 

– Я, как и ты, люблю получать всё, что хочу, – алые глаза многообещающе сверкнули.

Обойдя Линнет, она склонилась через её плечо, заглядывая в книгу и предоставляя мне прекрасный обзор на глубокое декольте. И вроде бы она была весьма скромно одета, но это только подстёгивало фантазию, пусть я и прекрасно уже успел изучить совершенное тело. Вампиресса походила на сверкающую ярким оперением райскую птицу рядом с неприметным голубем, только вот голубка была мне всё же милее. Хотя… утолить плотский голод в обществе другой не казалось мне чем-то неправильным или из ряда вон выходящим. Я не отличался такой добродетелью, как верность. Взгляд скользнул по плавным изгибам идеальной, без единого изъяна фигуры, обещавшей весьма приятный способ скоротать вечер. Чёрт возьми, почему я, ничего ещё не сделав и даже не решив, уже чувствовал себя виноватым? В конце концов, что плохого в страсти без чувств? Это даже не измена. Правда, пока это касалось только меня и моих желаний.  

  – Что читаешь? – невинно осведомилась Хайди, будто только заметив, что мы не одни. 

Линнет чуть повернула голову, собираясь ответить, но замолкла на полуслове, с немым восхищением рассматривая девушку. Обаяние было даром, ниспосланным ей, наверное, самой Лилит, делавшим её одинаково привлекательной для всех, независимо от пола. И моя давняя знакомая прекрасно знала это, направив все свои способности на пташку. Сначала мне показалось забавным – у плутовки  сделался весьма сконфуженный вид, она зарделась, да и обе они выглядели весьма… волнующе. Воображение тут же нарисовало соблазнительную картинку, но я отогнал от себя подобные мысли, сглотнув. Бледно-розовые губы фокусницы слегка приоткрылись, а взгляд стал донельзя мечтательным. Я прищурился. 

– Хайди, – в моём голосе прозвучали стальные нотки. Предупреждение.

– Не будь занудой, – она улыбнулась, обнажая сахарно-белые зубки и осторожно, почти касаясь кожи, заправила Линнет, всё ещё не отрывающей от неё зачарованного взора, прядь волос за ухо. Она подняла руку, словно собираясь коснуться щеки Хайди. Я подался вперёд.

– Довольно. 

– Ещё скажи, что тебе не нравится, – промурлыкала девушка; бархатные, рдяные глаза весело заблестели. – Раньше я не замечала у тебя возражений против подобных игр. Я даже могу с точностью сказать, о чём ты сейчас думаешь и чего хочешь. 

– Я сказал: довольно. Оставь её в покое.

Хайди помедлила мгновение, а затем, разочарованно вздохнув, сдалась. Отбросив шелковистые волосы за спину, она призывно и многообещающе улыбнулась мне, прежде чем уйти. Мягко, как кошка. 

Я, лениво потянувшись, откинулся на спинку кресла.

– Надеюсь, ты всё ещё считаешь меня привлекательнее Хайди, – улыбнулся я.

Линнет пару раз рассеянно моргнула, помотала головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение, потом подняла на меня непонимающий и сконфуженный взгляд. 

– Что это сейчас было? – ужас в её голосе заставил меня коротко рассмеяться. – Я чуть… – Она закрыла лицо руками, сгорая от стыда. – Прекрати смеяться! Это не смешно. 

– Она больше к тебе не подойдёт.     

– Да уж, изволь оставить меня в стороне от ваших игр, – пробурчала Линнет себе под нос, вдруг проявив интерес к цветочному узору на ковре. На меня она старательно не смотрела. Румянец на её щеках ещё не исчез, у неё был донельзя трогательно-смущённый вид. Я подался вперёд, аккуратно взял девушку за подбородок, заставляя взглянуть мне в глаза. Прикосновение было практически невесомым, неуловимым. Признаться, я редко позволял себе такое в последнее время. Почему? Я и сам не знал. Она замерла и, казалось, вот-вот прикроет глаза и замурлыкает от удовольствия, послушная нежной ласке моих пальцев, поглаживающих шёлковую кожу. Я мягко улыбнулся, ощущая, как усилился ток крови под моей ладонью. Сладкая нега предвкушения разлилась по телу.       

– Ревнуешь? – поддел я её.         

– И не надейся. – Она чуть помедлила, прежде чем произнесла: – Тем более, как тебя назвали, то и получилось. – Я поднял бровь, желая дальнейших объяснений, хотя в её словах и была доля правды, но для меня оставалось не до конца понятным, к чему пташка клонит. Линнет ткнула пальцем в словарь. – Деметрий – «любовник земли»?

Я громко рассмеялся. Румянец, уже почти успевший исчезнуть, вновь разлился по её щекам. 

– Ты мне так льстишь.

– Мне дали хорошие рекомендации, – ощетинилась она, отодвигаясь и сложив руки на груди. 

– Считаешь, что «любовник» в данном случае ключевое слово, cara?

– Я сказала глупость? – на её губах играла ответная улыбка, а я всё продолжал едва ли не глупо хихикать. Выражение милого личика оставалось для меня непонятным, но выглядела пташка забавно: растерянная, сконфуженная, но весёлая.  

– Нет, милая, но такое трактование собственного имени меня, признаться, удивило. Нам с тобой предстоит ещё много уроков, чтобы ты начала понимать тонкости моего языка, поэтому, думаю, будет правильно включить ещё и историю. Ответь мне на вопрос: чему покровительствовала Деметра? 

– Богиня земли и плодородия. – Она задумалась, затем весело произнесла: – «Любящий землю», «земледелец»?   

– Обычно считают именно так. – Линнет, откровенно заинтересованная, подалась вперёд, готовая внимательно слушать меня. Я легонько щёлкнул её по носу, но что она фыркнула. – Но забывают, что Деметра также была и богиней умерших, потому что смерть трактовалась как погружение в лоно земли, тождественное материнскому лону богини. Все покойники без исключения именовались деметриями, как в Древнем Египте все умершие носили имя Осириса. – Фиолетовые глаза широко распахнулись. Мне удалось удивить её.  – Так что «Деметрий» – покойник, а не земледелец, и уж никак не любовник, милая. Так что ты права: как назвали, то и получилось. 

– Я совсем не это имела в виду. – Тонкие пальчики теребили страничку книжки, грозясь вот-вот оторвать её. – Я вовсе не считаю тебя ходячим трупом. – Она накрыла тёплой ладонью мою руку. – Мёртвые не умеют чувствовать. 

– Это обнадёживает, – мои губы растянулись в снисходительной улыбке. – Я едва не умер при рождении, появившись на свет куда раньше срока. Нежеланный ребёнок – никто и не надеялся, что я выживу. Особенно отец, но его ненависть и нелюбовь ко мне отдельная долгая история. Конечно, время было уже совсем другим, нежели Древняя Греция, но некоторые традиции сохранялись. Так меня и стали презрительно называть «деметрием», не сильно надеясь, что я долго протяну. Но я выжил, а имя так и осталось с тех пор. Ирония судьбы, не находишь? Сколько раз я был на волосок от гибели, как часто ощущал дыхание Смерти на шее, однако до сих пор ещё жив. 

– Веришь в судьбу? 

– Я не фаталист. Предпочитаю сам быть творцом собственной жизни. Плыть по течению и списывать собственные неудачи на злой рок – не по мне. 

Пташка задумалась, рассматривая меня, как диковинное животное в зверинце, и постукивая пальцами по подбородку. Я скопировал её позу, теперь глядя на неё так же, как и она на меня. 

– Нежеланный ребёнок? – робко спросила Линнет, проводя рукой по моим волосам.

– Второй сын. Должен сказать тебе, младшие сыновья – самые бесполезные существа на земле, никто, кажется, и не знал, что с ними делать.

Она положила голову на руки и нахмурилась, теперь взирая на меня снизу вверх.

– Ты сказал – нелюбимый. Почему? Я всегда думала, что для мужчины сыновья – гордость. 

– Так и есть, cara. Но причины ненавидеть меня у отца были и весьма веские. Правда, я узнал о них поздно – своё презрение он высказал уже на смертном одре. Он исходил ядом, желчью, но ничего не мог поделать с полным бессилием изменить что-либо. Мачеха не подарила ему сына, и законным наследником оставался я. С последним судорожным выдохом отец проклял меня, мечтая, чтобы я подох, как безродный пёс, в ближайшей подворотне, и сожалея о том, что не придушил меня ещё в колыбели. Святой отец, который соборовал его, едва не упал в обморок. Хотя, быть может, это было от того, что я не мог скрыть широкой улыбки. То был миг моего торжества, когда я обрёл полную свободу и, наконец, получил собственную жизнь в свои руки. – Я приложил палец к её губам, не давая задать вопрос. Она разочарованно вздохнула. – Но об этом в другой раз.    

– Я часто задумываюсь, каково это – жить так долго, как ты. Мне сложно представить, сколько всего тебе довелось увидеть, – в её голосе проскользнули нотки восхищения. – Наверное, нет ни одного уголка в мире, где бы ты не побывал? 

– Так и есть. Моя специализация требует точного знания любой местности – это облегчает поиск, – усмехнулся я. – Азия и Америка, Австралия, бескрайние пустыни Африки и безмолвные льды Севера… Величие природы заставляет чувствовать себя полным ничтожеством, песчинкой в огромном механизме Вселенной. Я имею привычку забираться туда, куда не ступала нога человека. Мир полон ярких красок. – Взор её стал мечтательным, далёким; она теперь сидела на самом краешке кресла, и лицо её было оживлённым. – Я думал, что тебе пришлось попутешествовать по свету. 

– Только небольшая часть Европы, – Линнет пожала плечами. – Даже Париж, в котором я жила больше года, я видела только из окна своей комнаты. Я долго не задерживалась на одном месте и старалась не высовываться, поэтому мои путешествия свелись к осмотрам многочисленных безликих гостиниц. Постоянная дорога меня слишком утомляла, оставляя только желание выспаться, – хрустальный голос стал тоскливым. – В Тулузе я жила с братом, но вновь оказалась затворницей. Потом был солнечный Монте-Карло, где каждый мой шаг был под строгим присмотром. А дальше несколько месяцев бегства от самой себя – были и Прага, и Вена, и Берлин… В крупных городах легко затеряться в толпе.  

– Париж… – я усмехнулся. – Впервые я вынес оттуда лишь воспоминания о грязи, побирушках на улицах и борделях. Сейчас он, конечно, не такой, хотя насчёт последнего я не уверен. 

Она фыркнула. Нас разделял только низкий столик с разложенными на нём книгами. 

– Тулуза?

– Приторно-сладкая, как и вино там.  

– Берлин?

– Чопорный так, что сводит зубы. 

– Венеция?

– Сырость, за что я не люблю её ещё со времён своей человеческой жизни. Там пахнет плесенью. 

– Ты до невозможности циничен, – лукаво улыбнулась Линнет. – Есть ли хотя бы одно место, которое тебе по душе? 

– Мне вполне комфортно здесь, да и я люблю свою родину с солёным запахом моря, шелестом лавровых деревьев и сухой, неприветливой землёй. Я, наверное, помню каждый рассвет, проведённый на террасе дома, когда взгляд радуют бескрайние равнины. Лёгкая дымка тумана вокруг и ещё ласковое солнце, которое пальцами касается этой молочной пелены, только-только алым заревом разрывает горизонт. Покой и тишина вокруг – хрустальная, которую боишься потревожить даже своим дыханием. И совсем ещё тёмное небо, нехотя уступающее яркому дню. – Слушая меня, фокусница прикрыла глаза и улыбалась; я, едва касаясь, провёл пальцами по её лицу. – Я подолгу мог смотреть, как величаво и словно нехотя золотое светило поднимается выше, да и сейчас люблю. Но небо так холодно, равнодушно… 

– Ты был ранней пташкой? – Она подняла взгляд на меня, прижимаясь щекой к моей ладони. Я с наслаждением прислушивался к едва заметно участившемуся сердцебиению.   

– Я обычно в это время только возвращался домой, поэтому волей-неволей приходилось заставать рассвет. Жизнь аристократа накладывает некоторые привычки на распорядок дня, сладкая, да и я не привык отказывать себе в маленьких удовольствиях. 

– Семья? Жена? – с некоторой тревогой и как-то неуверенно спросила Линнет, потупив взор. Нотки сомнения в её голосе позабавили меня – неужели боялась, что я храню к кому-то светлые чувства из своей человеческой жизни? Ревновала к прошлому? Мне ужасно нравилось это.

– Её не касалось, где я провожу ночи и с кем. Она вышла за моё состояние, не за меня. И меня не спрашивали, хочу ли я эту женщину видеть матерью своих детей. Она выносила и родила мне сына, и если бы не пыталась вытравить ребёнка, пока он был в её утробе, я бы был ей даже благодарен. Она делала это мне назло, зная, кая я мечтал о законном наследнике. Она всё делала мне назло.  

– Ты не любил её? – робко поинтересовалась она, переплетая свои пальцы с моими. Перчаток на ней не было; я не боялся, что Линнет может убить меня, наслаждаясь неуверенной лаской. Она точно привыкала к возможности прикоснуться ко мне без всяких опасений. Я ни о чём её не спрашивал, набираясь терпения.   

– Любил? – я рассмеялся и покачал головой. – Скорее я презирал её. В моё время не существовало разводов, иначе бы я послал её ко всем чертям вместе с богатым приданным после первой же недели, прожитой совместно. Истерики, скандалы, постоянные слёзы по поводу и без… Красивая, как кукла, и такая же холодная, словно неживая, – брезгливо добавил я. – Она не выносила меня, я терпеть не мог её – по моим временам такой брак считался почти счастливым. С неё было довольно и того, что я не отослал её в сельское имение, подальше от Афин, лишив всех прелестей светской жизни. И был бы прав. 

– Великодушно, – отозвалась Линнет. Я впервые кому-то рассказывал о себе и собственном прошлом, таком туманном, почти забытом за века бессмертия. Это было странное чувство – словно стряхиваешь толстый слой пыли и пепла с потрескавшихся, выцветших картин, на которых с трудом можно разобрать даже лица. Я ощущал себя уязвимым – там, далеко, в блеклых человеческих воспоминаниях мне нечем было похвастаться. Но лицо пташки с нежными чертами, казалось, оставалось безмятежным, она лишь задумчиво нахмурила тонкие брови. 

– Я не самый лучший человек, – просто сказал я. – На моём счету ни одного благородного подвига, а некоторые мои поступки приведут тебя в ужас.  

Её пальцы осторожно коснулись моего подбородка, несмело пробежались по шее, замерев у ключицы. Она, как птичка, склонила голову набок и с любопытством рассматривала меня. Бархатные прикосновения дурманили голову…

– Но у меня будет шанс услышать твою историю? Если я, конечно, не прошу чего-то непозволительного.

– Тебе действительно интересно? – Линнет закивала, нетерпеливо заёрзав на месте, походя на ребёнка, ожидающего чуда под рождественской ёлкой. Сама непосредственность и искренность. – Я удивлён и польщён, cara, твоим вниманием к своей скромной персоне. Но мне понадобится много времени. У меня есть одна идейка… – лукаво протянул я, прищурившись.   

…В эту ночь мне предстояло нести дежурство по городу, который не просто так считался неприступным: мы всегда знали, если у нас появлялись гости. До недавнего времени. Но более тщательное патрулирование вряд ли могло помочь найти тех, кто слишком сильно походил на простых смертных. Признаться, я бы не отказался устроить охоту на одного из нефилимов – это обещало что-то новенькое и интересное, а также добить тех, кто участвовал в расправе над Линнет и её братом. Только пташка после того памятного вечера ни разу не обмолвилась о произошедшем. Я бы мог попытаться найти их через её разум, но слишком слабо ощущал его, чтобы получить желаемую информацию, да и не знал, чьё сознание мне надо уловить. Её мучали кошмары; она могла подолгу приходить после них в себя, прижимаясь ко мне и устремив куда-то в ночной мрак пустой взгляд, словно видя в нём тени пережитых ужасов. Они были там, вытягивали из неё радость жизни, омрачая её глаза невообразимой тоской и отчаяньем. Мёртвое сердце щемило в груди – становилось невыносимо смотреть на неё такую.

Перед уходом я заглянул в её комнату, куда уже успел практически переселиться. Петли едва слышно заскрипели, дверь чуть приоткрылась. Спальня была погружена в полумрак, который разгонял лишь бледный свет ночника; все предметы в скромной и сдержанной обстановке убранства её покоев отбрасывали длинные, причудливые тени. Линнет не привыкла к роскоши и часто жаловалась, что замок похож на музей. Раскрытая книжка лежала на смятой постели. Очередной роман, скорее всего. Я улыбнулся той настойчивости, с которой она пыталась скрыть от меня своё увлечение подобной лёгкой и беззаботной литературой. Боялась ли того, что я могу разочароваться в ней? Скорее я опасался своей непохожести на героев этих историй – она же, как и все, мечтает о счастье и принце на белом коне. Но пташка принимала меня без оглядки на мои недостатки и характер. 

Линнет стояла перед зеркалом, смотря на своё отражение с откровенным раздражением. Я прислонился к дверному косяку, предвкушая любопытное зрелище. Она была единственной из всех знакомых мне женщин, которая так мало бы внимания уделяла своему внешнему виду. Словно там, за гладкой поверхностью, ей виделось что-то очень удручающее. Фокусница провела кончиками пальцев по лицу, коснулась губ – бездумный, но такой соблазнительный жест. Склонила голову набок, обняла себя за хрупкие плечи. Я бы мог переломить её тонкий стан без особых усилий – до того лёгкой, воздушной она выглядела, точно фарфоровая статуэтка танцовщицы. С каким-то странным остервенением Линнет стала вытаскивать многочисленные шпильки, удерживающие тяжёлую копну волос, сейчас рассыпавшихся по спине почти до самой талии. Она оттянула длинный локон, сморщила носик и устало вздохнула. Я улыбнулся. Потом пташка повернулась, покрутилась перед зеркалом, демонстрируя мне ладную фигуру. Брови сами собой поползли вверх, когда она задрала мешковатую футболку, придирчиво рассматривая плоский живот. Белая, как слоновая кость, кожа, казалось, матово светилась в скудном свете. Я видел, как соблазнительно билась синяя жилка на шее, взгляд ласкал длинные стройные ноги – короткие шорты давали для этого прекрасную возможность. Появилось почти болезненное желание не идти никуда, а остаться с ней, наплевав на все обязанности. Меня тревожило раздосадованное и разочарованное выражение на нежном лике пташки. Она кисло улыбнулась своему отражению, вздохнула и побрела к кровати. Я же ломал голову над её поведением – днём она была так весела, смеялась, радовалась жизни… Сейчас же глубокие глаза её странно блестели. Слёзы? С какой стати? Сам чёрт не разберёт этих женщин! 

Я притворил за собой дверь, решив выяснить всё позже – проходящий мимо Афтон наградил меня уничижительным взглядом. Ответом ему была моя ледяная улыбка. 

Город встретил меня мягкими огнями уличных фонарей и яркой неоновой рекламой, казавшейся до ужаса несуразной, точно раковая опухоль среди старых камней. Люди уродовали то величие, что сами и создали. Вольтерра не спала; она только-только оживала, потягивалась и готовилась к бессонной южной ночи. Это было наше время – незримых стражей её покоя. Я замер и прикрыл глаза, вдыхая солоноватый воздух, улавливая мельчайшие оттенки запахов – каждая нить, даже самая бесцветная, могла поведать мне о том, кто проходил рядом в течение суток. Сладковато-холодные ароматы вампиров выделялись в этом полотне, как будто были нарисованы синей краской. Мышцы сжались для прыжка, мою мелькнувшую тень невозможно было различить человеческим глазом. Черепица хрустнула под ногами. Примерно в двухстах метрах от себя я заметил такого же призрака, слишком примечательного среди серой толпы, но легко исчезнувшего в тёмном переулке. Афтон на мгновение вскинул кудрявую голову, прислушиваясь; его цепкий взгляд скользнул по улице. Вампир чуял меня рядом, но никак не мог определить моего места расположения. А всего лишь надо было устремить взор вверх. Я усмехнулся, медленно шагая по крыше. 

Идеальное чувство равновесия. Я не мог ни оступиться, ни тем более упасть, ощущая кожей каждое дуновение ветра, слыша неуловимый шорох каждого движения. Город был как на ладони с высоты его шпилей и крыш: там, внизу, сновали бестолковые люди, а здесь же даже дышалось легче, вдалеке от пыли и копоти дорог. Автомобильный гул почти не смолкал; всё вокруг двигалось в странном, пульсирующем ритме, точно кровь по венам какого-то огромного живого существа. Шаг и ещё один. Я, склонив голову набок, наблюдал, как медленно вниз полетел не выдержавший моего веса кирпич, разлетевшийся крошкой от удара о землю. Прежде чем какой-то зевака поднял голову вверх, меня уже и след простыл.

Афтон стоял, прислонившись к стене, почти в безлюдном переулке. Я видел, как он скривился и заозирался по сторонам, надеясь высмотреть меня. Ищейка. Реальная угроза всем моим самым безумным планам; если я посмею их осуществить, от него надо будет избавиться в первую очередь. Его дар был слабее моего, но одно наличие уже ставило всё под угрозу. Испытывал ли я раскаяние, собираясь в не самом далёком будущем убить соклановца? Мной двигал лишь холодный расчёт: имелась проблема, которую следует устранить. И никак иначе. Сколько движений мне понадобится, чтобы сейчас расправиться с ним? Я чуть прищурился. Мягкий прыжок вниз. Вежливая улыбка на губах. Протянутая ладонь, словно для рукопожатия. Как только пальцы сомкнутся на запястье – рывок на себя. Удар по горлу. Хруст вывернутого плечевого сустава. Переломанная шея. Раздробленный позвоночник, когда Афтон окажется спиной ко мне. Разорвать тело на части лишь дело техники.

Я покачал головой – не стоило недооценивать того, кто был старше меня в несколько раз. Муж Челси – не лучший воин в клане, но боевого опыта у него достаточно, хотя чаще он прятался за юбкой благоверной. Я невольно скривился. Высокое положение не было им заслуженным и заработанным, его бы заменили, если бы не чёрный плащ супруги. Из-за этого немаловажного факта отношения с Афтоном у большинства свиты не ладились – заносчивость и высокомерие, непомерная гордость не играли ему на руку. Я улыбнулся. И всё же он оставался не самым простым соперником, способным навязать достаточно продолжительный поединок. Поэтому на первый же мой выпад вампир ответит змеиным броском. Я на мгновение задумался. Итог оставался неизменным – его оторванная голова.

Выбор давно сделан. А был ли он у меня изначально? Я старался припомнить тот момент, когда моя жизнь миновала точку невозврата, и уже стало нельзя повернуть вспять. Я отступал от собственных принципов, отрекался от клана, которому служил так долго. Положение, власть – всё уже не важно. Неизвестность. Неопределённость. Каждый шаг теперь приходилось делать, словно по лезвию бритвы. Я не мог не думать о назначенном Азазелем сроке – через два жалких месяца мне придётся действовать. Последствия были для меня предельно ясны – полный крах. Я превращусь в изгоя. На меня объявят охоту. Пугало ли это меня? Нет. Я не боялся за свою жизнь, когда рядом со мной будет кто-то куда более уязвимый.   

Земля приближалась бесконечно медленно, я ступил на неё мягко и почти неслышно. 

– Чем вызван твой интерес ко мне, Деметрий? Весь вечер кругами ходишь, – алые глаза Афтона сузились, словно он догадывался о моих мыслях на его счёт. Быть может, интуиция предупреждает его?  

– Сегодня ты мой напарник, я привык страховать. На всякий случай, – с улыбкой отозвался я. Он бросил на меня злой взгляд. – В свете последних событий. 

– Нефилимы – никчёмная раса, чтобы быть опасными, – взгляд его стал ледяным. Он высокомерно вздёрнул подбородок.  – Твоя подружка просто оказалась слабой, бесполезной и плохо натренированной, а дар – пустышкой.

– Насколько мне известно, убийцам её брата пришлось дорого заплатить за это…

– Ходят слухи, что к этому причастна твоя бывшая игрушка? – Мужчина сложил руки на груди. 

– Что до её тренировок, то тут моё упущение, – проигнорировал его выпад я всё с такой же вежливой улыбкой. 

– Тренировки, – Афтон хмыкнул. – От неё за милю несёт тобой, а ты проводишь ночи в её комнате. Любопытно, учитывая её способности убивать прикосновением. 

– Как видишь, я до сих пор жив, здоров и доволен жизнью. 

– Раньше ты отличался большей избирательностью, – в его голосе проскользнули нотки презрения. Я вскинул бровь. ¬¬– ¬Подобные отношения – мезальянс, поэтому мне не понятна твоя увлечённость этим созданием. Она мила, да и только.

– Да, раньше я был не прочь скоротать вечер в обществе какой-нибудь благонравной особы. – Я с удовольствием наблюдал, как его глаза потемнели, в них на миг вспыхнула ярость, но Афтон быстро справился с собой. Я бы мог уточнить, кого именно имею в виду под «благонравной особой», только этого не требовалось. Он и так прекрасно знал, что я спал с его женой. И не раз. Мне оставалось только догадываться, какая бессильная злоба душила его, что не могло меня не радовать. Это было так забавно. Учитывая, сколь долго он оставался непосвящённым, только шёпот за его спиной в один прекрасный день стал слишком громким. – И не тебе мне говорить о неравных отношениях.        

– Держишь её в качестве домашнего зверька? 

– Я стал притчей во языцех? Какая жалость, – с сарказмом произнёс я. Мне было плевать на разговоры и сплетни – когда они меня интересовали? Линнет получила положение едва ли чуть выше человека, большинство смотрели на неё, как на нечто недопустимое, словно она была диковинной зверушкой в зоопарке. Пташка была в моей тени; я стал её покровителем и благодетелем. Меня такое положение вещей полностью устраивало. 

– Эта порочная связь не красит тебя, – безапелляционно вымолвил Афтон.

– Она молода, чиста, как горная роса, нежна, умна и кроткая, словно голубка, – пожал плечами я и мысленно пообещал себе, что мой оппонент будет умирать долго. – Разве не это считалось эталоном женщины на нашей родине когда-то? Что в твоё, что в моё время.

– Решил вырастить из неё идеальную пару? 

– Надеюсь избежать на этом поприще чужих ошибок, – я чуть склонил голову набок. – И знаешь, сплетничать – это привилегия всё же женщин, а не мужчин. Или изящный каблучок жены так сильно давит на горло?

На какую-то долю секунды мне показалось, что Афтон бросится на меня. Я уже приготовился отразить быстрый выпад. Челюсти его сошлись с громким стуком, руки сжались в кулаки; прошипев что-то неразборчивое себе под нос, он быстро исчез, растворившись в сгустившемся мраке. 

Ничего интересного не происходило; я откровенно скучал, бродя по практически пустым улочкам. Мой сегодняшний напарник сознательно избегал пересекаться со мной, да и я не горел особым желанием вновь лицезреть его. Меня тянуло в замок – странное и непривычное чувство, потому что обычно старые, омытые кровью стены давили, заставляя чувствовать себя, словно запертым в клетке. Я стал более покладистым с появлением Линнет, точно она сглаживала все острые углы и шероховатости моего характера. Правда, с такой же лёгкостью она могла довести меня до белого каления. Я слукавил, сказав Афтону, что пташка кроткая, как голубка. Как бы я ни старался, приручить её окончательно мне не удавалось: она могла ластиться ко мне, точно кошка, а потом послать ко всем чертям. Улыбка сама собой появилась на губах. Засунув руки в карманы и насвистывая незатейливый мотивчик под нос, я решил ещё раз обойти границы города, прежде чем возвращаться. 

Шагнув за порог своих покоев, я мгновенно понял, что здесь не один. Тонкий нюх уловил сладковато-винный аромат, едва ощутимый, точно его носитель старался оставаться незамеченным. Я покачал головой.

– Сюрприз не удался. Что ты забыла в моей спальне? – Я легонько толкнул дверь.

Хайди грациозно растянулась на моей постели; тёмные волосы блестели, как нити византийского шёлка. Она лежала на животе, обняв подушку, прекрасно осознавая, сколь соблазнительно выглядит каждый изгиб её тела – так кошка экзотической породы отдыхает на многочисленных подушках. Алое платье скорее больше показывало, чем скрывало, а разрез на бедре был до неприличия высок. Оно облегало идеальную фигуру подобно второй коже. Её обаяние сейчас, пока девушка, не отрываясь и не мигая, смотрела в мои глаза, окутывало меня туманной дымкой вспыхнувшего желания. Я криво улыбнулся. Надо бы было просто развернуться и уйти, только мне не удавалось заставить себя сделать хотя бы шаг. Вампиресса совсем по-кошачьи прогнулась, потянулась, скомкала в пальцах атласное покрывало. 

– Неужели ты не рад меня видеть, Деметрий? – бархатным голосом произнесла она, приблизившись вплотную и теперь лаская воротничок моей рубашки. – Не слишком ли туго? – Верхняя пуговица оказалась расстёгнута. Розовый язычок чувственно прошёлся по пухлым губам. 

– Пожалуй, ты права. Ночь нынче душная. – Прикосновение её руки было необычайно сладостным. Я терял голову, одурманенный близостью Хайди. Она могла быть очень убедительной, когда этого хотела. И такой привлекательной, что Афродита должна была рвать на себе волосы от зависти. Наваждение. Но ведь моё место не здесь? Не с ней? Только образ той, другой, нежной, как первый весенний цветок, был сейчас так далёк и мутен. Всё внутри меня пыталось избавиться от навязанного желания, но хотел ли я этого? В конце концов, тело, что я уже сжимал в объятиях, обещало слишком много удовольствия. Я не был связан хотя бы какими-нибудь отношениями – всё оставалось на уровне недомолвок и условностей. Почему бы и нет? Это ведь… нормально.     

– Как опрометчиво с твоей стороны пытаться мне отказать, – Хайди надула губки. – Я всегда получаю то, что хочу. 

– Ты принципиально ничего не надеваешь под платье?      

Тонкая материя затрещала от моего натиска, я задирал и без того короткую юбку выше, лаская атласную кожу стройных бёдер. Вид полуобнажённой красавицы сводил меня с ума; Хайди ловко вырвалась из моих рук и, потянув за рубашку, увлекла меня к кровати. Лоск соблазнительницы был утерян – в потемневших рубиновых глазах горел огонь дикого желания. Кто-то очень истосковался по моим ласкам. Скучал ли я? Определённо нет. Она вызывала вполне известные эмоции, будила животное желание, сейчас стократ усиленное, но не была тем, чего я хотел по-настоящему. 

  Церемониться и принимать участия в любовных играх у меня не было настроения – Хайди получит то, зачем пришла. Сполна. В мгновение ока вампиресса оказалась брошенной на постель. Грудь её часто вздымалась, а платье держалось на одном лишь честном слове. Рука по-хозяйски скользнула в глубокий вырез, губы коснулись ключицы; я знал каждую чувствительную точку восхитительного тела девушки.  Утоление страсти. Не более. Хриплый рык вырвался из горла, ему вторило низкое довольное урчание девушки, выгнувшейся дугой в моих руках от очередной смелой ласки. Жадные, жестокие поцелуи… Её дрожащие пальцы не были способны справиться с мелкими пуговичками, поэтому очень скоро рубашка превратилась в порванную тряпку. Острые ноготки почти до боли впились в спину, наполняя комнату не особенно приятным скрежетом – точно кто-то проводил когтями по стеклу. Наслаждение захлестнуло меня сладкой волной, предвкушение распалило до предела все чувства… С уст сорвалось имя – такое желанное, такое тянувшее… В этот же миг я получил удар собственным ремнём, который Хайди успела, наконец, не только расстегнуть, но и снять, по лицу. Решила поиграть? Я низко зарычал, несильно прикусывая нежную кожу на шее и раздвигая коленом её бедра. Вампиресса оскалилась и зашипела, прекрасное лицо исказила гримаса ярости. До меня медленно дошло осознание того, кого именно я позвал. Иллюзия разлетелась на сотню сверкающих осколков. Мне требовалось немало усилий, чтобы удерживать бешено извивающуюся девушку на месте; кости жалобно захрустели, когда я сжал её запястья.   

– Как ты посмел? – буквально выплюнула вампиресса, извернувшись и достав зубами до моей шеи. Я непроизвольно дёрнулся от укуса, от всей души сожаления, что не могу придушить её. Меня поймали на дешёвый трюк, словно какого-то юнца! Перед глазами встала кровавая пелена, я был ужасно разозлён, только не мог понять на кого: на себя или на свою любовницу. Наше объятие ещё оставалось чересчур интимным, и я не спешил увеличивать дистанцию. Не из-за того, что опасался гнева Хайди, напротив – было так забавно уязвить и растоптать её самолюбие, но я всё ещё хотел её. Отступать было не в моих правилах, а сейчас, к тому же, она была полностью в моей власти.

– Разве ты не за этим пришла? – Моя рука оказалась под платьем, и вампиресса бесстыдно изогнулась, прижимаясь ко мне. Я улыбнулся, прекрасно понимая, как сильно она была распалена, чтобы хотя бы создать видимость сопротивления.

– Самовлюблённый болван! Я не глухая! Ты, чёртов психопат, пользуешься мной, чтобы случайно не растерзать девчонку, по которой сохнешь! Если, конечно, вообще можешь до неё дотронуться, – едко добавила она.

– Я должен напоминать тебе, за кем из нас был первый шаг? – мой голос опустился до низкого рычания. – Я не привык отказываться от того, что мне так щедро предлагают. И тебя не должны интересовать мои мысли, поэтому прекрати исходить ядом, дорогая. 

– Ты совсем ошалел, Деметрий? Иди к ней, раз так её хочешь! Или боишься, что потеряешь интерес, как только затащишь её в постель? – Мои губы прошлись по её длинной шее, слегка покусывая нежную кожу. – Ты не посмеешь!

– Уверена? – Я сильнее раздвинул ей ноги. – И не указывай, что мне делать. – Хайди задрожала, когда мои пальцы нашли особенно чувствительную точку на её теле. – И скажи, что не хочешь… 

– Да будь ты проклят! Хочу! 

В груди глухо ныло, меня терзало чувство вины столь сильно, что оно вступило в неравный бой со страстью, сжигающей тело. Едкие слова вампирессы лишь подлили масла в огонь. Кого я предавал? Всего лишь женщина, которую я сейчас хотел бы видеть в своих объятьях вместо прекрасной обольстительницы. Она ревновала, тщетно пытаясь скрыть собственные чувства. Я не видел в своих действиях что-то предосудительное. Она любила меня – чисто, не требуя ничего взамен. Я в любой момент мог получить желаемое – вряд ли бы мне ответили отказом. Так почему же я веду себя, как животное, жаждущее утолить плотский голод первой попавшейся под руку? А ведь разум рисовал совсем иное: другую я прижимал к себе, другая отзывалась на каждое касание моих пальцев, другая дарила мне робкую ласку… Я застонал сквозь стиснутые зубы.

– Уходи, – охрипшим голосом произнёс я, выпуская Хайди из объятий и отстраняясь. 

– А так ли ты хочешь, чтобы я ушла? – Её руки обвились вокруг моей шеи, пальцы стали перебирать волосы на затылке. Моя решимость терпела сокрушительное поражение. 

– Да ты убьёшь меня, если я ещё разок оговорюсь, – хмыкнул я. – Или не разок.    

– Ты за это заплатишь, – проворковала девушка, глаза её сверкнули, а острые ноготки впились в моё тело. Она была слишком гордой, чтобы снести подобную обиду.  

– Не сомневаюсь.  

Вампиресса откинулась на подушки, предоставляя возможность взору ласкать каждый изгиб тела, гладкую, как атлас, фарфоровую кожу. Потрясающе красива. Пьянила, как вино… 

– Хотела бы я знать, чем таким тебя опоили, – её ножка игриво потёрлась о моё бедро. – Должен же быть какой-то секрет? – Девушка быстро исчезла за моей спиной, накинув мне на шею ремень на манер ошейника и потянув назад. Она почти касалась губами уха, когда произнесла: – Тебя приручили, ищейка.

…Ночь подходила к концу – восток уже разрумянили первые робкие проблески рассвета, разгоняя мрак, уступавший место сизым сумеркам. Последние звёзды медленно гасли на тёмном бархате неба. Всё замерло в ожидании настающего дня.

В комнате Линнет царил покой, но хозяйка металась в тревожном сне. Я не хотел приходить сегодня, но пришёл, несмотря на несколько паршивое настроение. Для меня стали откровением собственные мысли, идущие в разрез с моими жизненными принципами. Я не чувствовал, что поступил бы неправильно, разделив ложе с другой, но меня не отпускала непонятная вина. Пальцы коснулись бархатной кожи щёк, отчего пташка мотнула головой, отворачиваясь; затем на её губах появилась робкая улыбка. Приручила. Всего лишь женщина… Обоняние щекотал сладкий аромат, сейчас терпкий, как дикий мёд. Ей снился совсем не кошмар – тонкий нюх уловил волнующую ноту, столь будоражащую и манящую. Словно почувствовав моё присутствие, Линнет распахнула сонные глаза, хлопая ресницами. У неё было растерянное выражение лица, точно она ещё не понимала, где находится. 

– Деметрий? 

– Тебе снился я? – прошептал я, наклоняясь к ней. – Потому что если это не так, то я убью его, кем бы он ни был.

Её руки медленно поднялись и зарылись в моих волосах. И этого легчайшего прикосновения было достаточно, чтобы я припал к ее губам, как умирающий от жажды – к источнику. Небывалое наслаждение захлестнуло меня, кружа голову хмельной радостью. Боже, как же она прекрасна! Как я истосковался по пташке… 

Она смотрела на меня изумлённо, когда я отстранился, давая ей возможности вздохнуть; затем взгляд её стал жестким, а нацелованные уста произнесли то, что никак уж не ожидал услышать:  

– Пожалуйста, уйди. 

– С чего бы это? – Я приподнял бровь, удивлённый внезапной холодностью. Глаза у неё были покрасневшими – то ли от слёз, то ли от бессонной ночи, и я не мог понять причину беззащитной боли, притаившейся в их чарующей глубине. Линнет выскользнула из моих рук, усевшись на некотором расстоянии от меня. Я пожал плечами и устроился, приподняв подушку повыше, полулёжа на освободившемся месте, ещё хранившем её тепло. 

– Я хочу, чтобы ты ушёл, – отчеканила она.

– А у меня нет такого желания, – беззаботно отозвался я. Пташка потупила взгляд, задумалась на несколько мгновений, а затем лицо её приняло решительное выражение. Мне стало до ужаса интересно, что же она задумала. Её сердце забилось быстро-быстро, а пальцы нервно скомкали одеяло. – Что тебя расстроило, cara? 

Она не ответила, лишь приблизилась почти вплотную ко мне, прикоснувшись к губам тёплым дыханием. От исходившего от неё тонкого благоухания кружилась голова. Я медлил, оставляя первый шаг за ней, чувствуя, как опьяняет меня её близость. Фокусница целовала меня почти невесомо, словно боясь быть отвергнутой, но так сладко-мучительно, что это превращалось в пытку. Рука её чувственным движением заскользила по шее, замерла у воротничка рубашки; несколько пуговиц оказались расстёгнутыми, прежде чем я перехватил тонкое запястье и усадил Линнет на себя.

– Так ведь удобнее, сладкая? – вкрадчиво произнёс я, не давая ей отстраниться. Немыслимо противостоять такому искушению. – Можешь продолжать. 

– Ты смеёшься надо мной, – сникла она, пытаясь избежать моего пристального взгляда. 

– Отнюдь. – Я провёл ладонью по её бедру, ощутив трепет, с которым она отозвалась на это прикосновение. – Только скажи мне, почему сначала ты меня гонишь, а потом недвусмысленно предлагаешь остаться? 

– Я выгляжу жалко? – голос её казался очень подавленным.

– Тебе недостаёт практики, – я притянул её ближе к себе, – и откровенности, – губы коснулись соблазнительной ямки на шее, а затем урвали жадный поцелуй. Её робость ничуть не отталкивала меня, напротив разжигая желания узнать, что же за ней скрывается. В любви она отдавала себя всю без остатка, не зная полутонов, а, значит, и страсть её обещала быть такой же чистой. 

– Мне не тягаться с ней. – Линнет уткнулась в моё плечо; дыхание её было заметно учащённым, а голос слегка охрип. – Поэтому уйди хотя бы сегодня. 

Меня словно ударили обухом по голове; она, чёрт возьми, знала, где я был, с кем и как проводил время. Я не чувствовал холодка от неё, видел только безграничную пустоту в её глазах. На душе стало гадко, запоздалое осознание причинённой ей боли терзало меня. Пташка не устраивала истерики, ни в чём не упрекала меня – это было в разы хуже слёз и обвинений. Я не отпускал её, и она не пыталась вырваться, но всячески избегала моего взгляда. 

– Ты ждала меня? – вопрос сам собой сорвался с языка.    

– Нет.

– Лжёшь.

– Лгу. Доволен? 

– Где же твоя гордость? – Я осторожно приподнял ей подбородок, заставляя смотреть на себя. Линнет упрямо сжала губы и стиснула пальцами моё плечо; на мгновение мне показалось, что она ударит меня, но отчаянный блеск во взгляде быстро погас, сменившись тлеющим огоньком. Я разрушал всё её доверие, которого так долго добивался, собственными руками ради сиюминутного удовольствия. Отвратительно. 

– Её уже давно нет. – Она всё же выскользнула из моих объятий и села на самый краешек кровати, смотря на занимающийся за окном день. Фокусница выглядела безразличной. Далёкой.   

– Твоя ревность льстит мне, но Афтон всё же не в моём вкусе, хотя, признаться, я тоже думаю, что ему не хватает только юбки за тягу к сплетням, – улыбнулся я, вспоминая события вечера. Линнет обернулась, глядя на меня с нескрываемым сомнением. Не верила. Ни капли. Один Дьявол знал, какие мысли были в её умненькой головке и что ещё она успела придумать.  

– Афтон? 

– Сегодня было моё дежурство. – Полуправда казалась такой сладкой, дарила обманчивый покой, но отдавала неприятным душком. Я порадовался тому, что от меня не пахло Хайди, иначе бы в моих словах звучала откровенная ложь. А так я чуть покривил душой, решив недоговорить. Жалкая попытка спасти положение. Иного мне не оставалось – сказать всё, как есть, значило бы уничтожить наши отношения. Но она не заслуживала очередного предательства, а обман станет именно им. Я неосознанно запустил пальцы в волосы, взъерошив их. Линнет коротко рассмеялась.

– Ты никогда не думал подстричься? 

– Тебе не нравится мой внешний вид? 

– Я завидую, – она показала мне язык и с сожалением посмотрела на спутанные со сна локоны. – Тебе проще. 

Девушка вспорхнула со своего места и опустилась на пуфик перед зеркалом; я поймал её взгляд в отражении. Смятение царило в моей душе – я ждал совсем не такой реакции, но пташка была спокойна и сдержана. Я же чувствовал себя до ужаса мерзко. 

– Скажи, а что бы ты сделала, если бы твои подозрения оказались верными? – спросил я, подойдя к ней и отобрав щётку, которой она нещадно драла волосы. Вымещала раздражение и злость? Линнет, запрокинув голову, задумчиво посмотрела на меня снизу вверх своими бездонными глазами. При взгляде на её невинное, доверчивое лицо моё сердце сжалось. Я не спеша приводил в порядок каждую прядь, пока она не начинала блестеть, как византийский шёлк. Набирался смелости. 

– Это была бы всего лишь капля яда ко всему остальному. Ты абсолютно свободен и волен сам выбирать, где и с кем провести ночь. Не обессудь, но вымаливать твоего внимания я бы не стала, – она сцепила руки в замок так, что побелели костяшки пальцев. – У меня нет сил и желания послать тебя ко всем чертям, но унижаться я не стану. Проигрывать надо с достоинством. 

Её слова больно укололи меня, они жгли калёным железом и подталкивали к шагу, о котором мне придётся пожалеть. Она не переставала удивлять меня, проявляя сейчас странное смирение, не пытаясь добиться желаемого истериками, но ведь в этой странной покорности было больше достоинства и гордости, чем я мог предположить. Капля яда. А ведь её слёзы не вызвали бы во мне раздражения и, наверное, заставили бы раскаяться. Я не мог быть ей безразличен – знал это, поэтому её тихая боль куда сильнее задевала меня.  

– Ты очень повзрослела, пташка, – невольно признался я, положив руки на хрупкие плечи. 

– Стала скучной? 

– Стала рассудительной. Мне уже не стоит опасаться, что ты попытаешься проломить мне голову первой попавшейся под руку вещью, – губы растянулись в лукавой улыбке. – Но твоё спокойствие вселяет некоторые опасения: перед сильным штормом на море обычно полнейший штиль. 

– Ты же пришёл. Хоть и с рассветом. Я слишком устала быть сильной, – она тяжело вздохнула. Я на миг прикрыл глаза – это вновь был не упрёк. 

– С рассветом? Так я приходил только к жене. Или фройляйн желает сменить фамилию?

Линнет наморщила носик и шутливо ударила меня по рукам. 

– Ты невозможен. 

Предыдущая глава « Оглавление » Следующая глава