– Фалет любит тебя с той преданностью и чистотой, на которую способны только ангелы. Поверь, Деметрий, ни одно живое существо к тебе подобного не испытывало, – в новом голосе, низком и чуть хрипловатом, звучала насмешка. Сжал пальцы, в теле натянулся каждый нерв; я уже не рычал, но продолжал скалиться, не спеша оборачиваться. – Ангелы полны исключительно чистых помыслов и искренних чувств. Бог есть любовь, помнишь это? – Я очень медленно поднялся. – Наверное, стоит иногда верить человеческим сказкам?
«Не стоит меня бояться», – мягко добавил Он, вторгаясь в мои хаотичные мысли. – «Я давно ждал нашей встречи».
– Я думал, ты придёшь позже, – уныло произнёс Фалет, нехотя поднявшись, и сжал руки в кулаки; крылья его распахнулись, будто бы в попытке защитить – потрясающее по красоте зрелище. От кончика одного до кончика другого было не менее четырёх метров.
Новый гость оказался высок ростом и имел прекрасное сложение – достаточно худощав и мускулист; он обладал красивым, но абсолютно не запоминающимся лицом, лишённым определённости черт. Я видел, как этот зрелый мужчина, мой ровесник на вид, неторопливо приближался к нам, заметно прихрамывая на левую ногу. Он был перед моими глазами, но я не слышал и не чувствовал его. Не в пример Фалету, он был одет в современный костюм, идеально подогнанный по фигуре. Длинные тёмные волосы перехватили чёрной лентой у основания шеи, на которую небрежно набросили алый шарф; глаза цвета чёрной крови глядели с безграничным терпением и пониманием, но не имели той кротости, свойственной взгляду ангела. Я вновь зашипел, с трудом заставляя себя оставаться на месте; инстинкт, древний, как сама жизнь, требовал не слишком благородного и абсолютно бессмысленного поступка – бегства. Мне не составило труда понять, кто передо мной – должно быть, я ждал Его с момента откровения моего хранителя; вероятно, сына зари следовало приветствовать, опустившись на колени.
– Ты надеялся, что я приду позже, мой юный брат, но разве ты и так не получил достаточно времени? – спокойно поправил Фалета Он, а затем обратился ко мне: – Так ты догадался, кто я, Деметрий?
Кивнул. Он не представлялся, только смотрел так, что прошибал озноб – власть и сила окружала Его, находила отражение в каждом жесте и взгляде, звучала в словах. Я видел Его перед собой, но Он будто был везде и всюду – тот искрящийся свет, из которого был создан этот мир, Фалет и чья мизерная частица горела во мне. Но как же так?.. Я прекрасно знал человеческие сказки и помнил, почему по легендам это существо хромает – оппонент самого Господа, противник его идей, поддавшийся гордыни и греху. Падший ангел. Именно теперь мне надо было начинать бояться – и я испытывал практически звериный страх, да только… смерть уже меня наказала. Меня пугала неизвестность.
– Я бы мог… – начал было мой хранитель, но его тут же перебили, царственно взмахнув рукой, которая при желании легко разорвёт юного крылатого.
– Ты уже ничего не можешь.
– Я должен…
– Ты свободен, Фалет.
Голубые глаза ярко заблестели – не то от подступающих слёз, не то от ярости; юноша упрямо поджал губы и не двинулся с места. Мне даже показалось кощунственным то, что Падший обижал его, пусть это и было необходимостью – слишком беззащитным выглядел ангел. Я с интересом наблюдал, как белые перья встали дыбом – Фалет теперь действительно походил на птенца, ещё не вставшего на крыло. До чего забавный. Вся его невинность вмиг исчезла, обнажая бунтарский, непокорный дух; беспокойство исходило от него волнами – единственная различимая эмоция в калейдоскопе многих других. Легко положил руку ему на плечо – раз уж он тысячу лет оберегал меня, значит, и я должен отплатить ему, пусть и «плата» будет заключаться в простом предостережении. Я не сомневался, что его просто разорвут на части без особых усилий – если свет, исходящий от ангела, обжигая, грел, то второе существо своей безграничной мощью подавляло, пробуждая желание бежать без оглядки.
– Ты никак собрался бросить мне вызов? – тёмные, с кровавым отливом глаза заискрились весельем – так на свету играет агат. Фалет упрямо вскинул подбородок и накрыл мою руку своей. Мальчишка. – Непокорность – не лучшее качество для ангела, – укоризненно. – Тебе не чужда благодарность, Деметрий?
– Я не люблю оставаться в долгу.
«Пощади птенца», мысленно попросил я, уверенный, что меня услышат. Мой хранитель задрожал всем телом, а его взгляд сделался совсем печальным – от одного этого можно было раскаяться в том, чего не совершал. Правда, не мне.
– Ты просто представить себе не можешь, как сильно сейчас оскорбил своего хранителя. Не пытайся заплатить за то, что тебе предлагают от чистого сердца.
– Не стоит вмешивать его, раз ты пришёл за мной. Ты сам сказал – он свободен. – Я легко высвободил свою руку и сделал шаг вперёд; пришлось чуть сжать хрупкое крыло, заставляя его сложиться. Не боюсь, повторял я себе. Не страшно. Уже мёртв. Всё ложь.
– Благородно, – похвалили меня. – Признаться, я даже не ожидал.
– Не хочу затягивать, – произнёс я, пожав плечами. – Ни к чему.
– Нам некуда спешить, – подал голос Фалет. – И следует напомнить тебе, брат мой, что Деметрий тоже свободен.
– Безусловно, в твоих словах правда. Ты свободен, он свободен, а я свободен уничтожить вас обоих. Прекрасно, не так ли? – он насмешливо улыбнулся, говоря без угрозы, но достаточно определённо. Он был прав: свобода – опасная вещь, и необходимо умение, чтобы воспользоваться ей разумно. Между нами теперь оставалось не более двух шагов, и меня не слишком радовала такая близость; больших трудов стоило сдержать рвавшееся из глотки рычание.
– Почему ты не называешь меня по имени, Деметрий? Или я настолько похож на то, что рисуют люди в своих сказках? – он изобразил разочарование и принялся осматривать себя, словно ища недостатки или изъян. – Вроде бы моя внешность не должна вызывать отвращения.
– Далеко не похож, но ведь этот мир – мир моей памяти, смею заметить – иллюзия? Что стоит Князю Тьмы поменять свою личину?
– Эту тонкую иллюзию создал Фалет – мне бы не слишком полагалось по статусу так угождать грешнику, согласись? – в его глазах появился заметный красный отблеск.
– Я никогда не считал себя грешником, – отозвался я.
– От него ты научился быть дерзким, Фалет? – спросил Падший, цепко всматриваясь в поникшего ангела. – Нам незачем спешить, поэтому мы можем просто продолжить беседу. Возможно, это прозвучит нескромно, но я не менее благодарный слушатель, чем твой хранитель, – он улыбнулся, чуть обнажая ровные зубы. Я ждал клыков. Или волчьей пасти. Или раздвоенного змеиного языка. Люцифер рассмеялся. – Мне кажется, это я должен был ожидать увидеть клыки у тебя. Вампиры – так, кажется, вас называют люди в последние несколько веков? – не слишком частые гости в моих владениях, как и прочие бессмертные, – он произнёс последнее слово с нескрываемой насмешкой, – твари.
– Но разве не ты создал бессмертных тварей, паразитирующих на теле человечества? – вопрос сорвался раньше, чем я успел унять вспыхнувшее любопытство.
Мягкие перья коснулись моей спины; ответил Фалет, поравнявшийся со мной:
– Не совсем так, но мой брат приложил руку к вашему созданию. Он выступил инициатором.
Люцифер лишь махнул рукой.
– Эксперимент, не более. Я бы не сказал, что очень удачный, но некоторые виды получились успешными.
– Некоторые виды?
– На заре человечества, бессметные были представлены большим разнообразием. Мы предоставили им право развиваться так же, как и любому другому виду – в конкурентной борьбе, и пьющие кровь, созданные не слишком удачно, неожиданно вышли абсолютными победителями.
– Мне несколько обидно это слышать – я не привык считать себя «неудачным созданием».
– Тогда скажу, что ты вышел удачнее многих других, Деметрий, иначе бы сейчас мы не разговаривали. О, можешь не пытаться унять своё тщеславие – я говорю абсолютно искренне, – от жёсткой улыбки мне сделалось не по себе. – Это качество мне очень нравится в тебе. Наблюдать за тобой, за твоим столь же сильным, как сама Смерть, желанием быть лучше других, было весьма увлекательно.
Люцифер оказался прав – тщеславие оставалось неотъемлемой частью меня и сейчас; быть сопровождённым в Ад самим его правителем просто мечта для любого порождения Тьмы. Странный, но всё же успех. Моё мироощущение потерпело полный и абсолютный крах; я ничего не знал, и это сильно уязвляло самолюбие.
– Ты по-прежнему не веришь, Деметрий, – мягко, словно поцелуй, прошептал Фалет, – но теперь знаешь.
Я не стал отвечать. Представители высших сил стояли передо мной – две грани чего-то одного, «братья» не по крови, а, возможно, по происхождению; мне не хотелось произнести молитв или пасть перед Люцифером, прося об искуплении грехов. Я даже не желал благодарить хранителя за удачу, вышагивающую рука об руку со мной. Это знание ничего не давало, не имело значения, оно бесполезно для мёртвого. Я не чувствовал себя тем, кто узрел чудо, кому вдруг открылись великие тайны мироздания. Словом, мне не требовалось подтверждение или присутствие потустороннего – вероятно, потому что я сам являлся едва ли человеком.
– Всё не так. – Люцифер опёрся о тонкий ствол платана, пальцами поглаживая нежную кору; загорелая кожа у него казалась обветренной, точно и он всю жизнь провёл здесь, среди солнца и моря. – Не припомню, чтобы я слышал от тебя хотя бы одну молитву. Даже когда твой старший сын умирал, ты не просил помощи у Небес. Ну, или у меня.
– Они бы не помогли, как и ты. Но этот грех я признаю – мальчик пострадал из-за моих игр, пал жертвой злобы, которая была предназначена мне. Я сполна заплатил – хоронить своего ребёнка…
– Больно, – завершил Падший. – Я знаю, чего ты хотел тогда.
– Быть на его месте, – не стал отрицать я. – Он умер на моих руках.
– Он один пострадал из-за тебя? – взгляд тёмных глаз не отрывался от меня – так же зорко смотрит ястреб на понравившуюся добычу. Более изощрённый и удачливый хищник, чем я.
– На остальных мне плевать. Почти на всех, если быть до конца честным. Мне нет дела до женщин, которым не повезло связаться со мной, до людей, назвавших меня свои другом, меня не интересуют судьбы тех, на кого я охотился или убирал с пути. И я не раскаиваюсь, если разговор об этом. Я жил так, как хотел, и ни о чём не жалею.
– Я не Фалет, чтобы ждать от тебя раскаяния.
Я бросил взгляд на притихшего хранителя, тронутого моим рассказом – кажется, он искренне сочувствовал. Возможно, именно он тогда, много веков назад, не дал мне упасть в пропасть, переживая один из самых тяжёлых ударов в моей смертной жизни.
– Нет. Ты справился сам, ведь ослабить твоё горе я не мог. – Фалет было протянул ко мне руку, но, словно передумав, опустил, не посмев докоснуться. Закатил глаза. Как могло получиться, что это существо оказалось связанным со мной? Я даже в детстве не был таким.
– Хранитель не обязательно должен походить на подопечного, пусть это и желательно. Но за жизнь, тем более, такую долгую, Фалет перенял от тебя некоторые черты – все сплошь положительные, конечно. Он учился у тебя, наблюдая за тобой – так он познавал человеческую природу.
Я смерил ангела долгим взглядом; юноша сцепил руки за спиной и опустил голову – не то, чтобы сконфуженный, но определённо смущённый. Мне стало любопытно, всегда ли он оставался рядом и как относился к некоторым аспектам моего существования. Небесное создание, которое терпело убийства и кровь? Люцифер тонко улыбнулся.
– Ты не должен был оставаться со мной, когда я получил бессмертие?
– Пьющим кровь хранители не положены.
– Но ты остался?
– Да.
– Почему?
Сначала Фалет пожал плечами – растерянный мальчишка, а затем медленно, явно подбирая слова, выговорил:
– Я посчитал необходимым оставаться с тобой. С твоим-то нравом и склонностью к авантюрам… Не хотелось, чтобы с тобой расправился какой-нибудь старший сородич, с которым ты бы не поделил смертного или, того хуже, приглянувшуюся тебе безделушку. – Фалет развёл руками. – И ты… отличался от всех моих предыдущих подопечных, я очень хотел знать, как сложится твоя жизнь, – застенчиво и не смотря на меня.
– И тебе позволили?
– Напрямую это не запрещено…
– Но кровь? Убийства? Невинные?
– Цена выбора. – Голубые глаза потускнели, и весь юноша будто бы обесцветился, став похожим на бледную тень себя самого. – Моего выбора, – повторил он, убеждая не столько меня, сколько себя. Его признание смешало чувства – я против воли проникался к нему уважением. Он практически отрёкся от своего существа, безусловно, не выносящего жестокости; не знаю, смог бы я пойти на такое, даже горячо полюбив кого-то.
– Не смог бы, – поспешил заверить меня Падший, уделяя своим ногтям внимания больше, чем нам. – Ангелами становятся самые чистые души, а тебе, увы, чувства Фалета знакомы лишь понаслышке. У тебя другая судьба.
– Быть бесславно убитым?
– Учти, я не хотел этого говорить. Твоя ошибка. Такой же выбор, как выбор Фалета.
– Скоро я начну чувствовать себя полным ничтожеством.
– Не лукавь, Деметрий.
– Я несколько преувеличиваю.
Фалет улыбнулся, его взгляд лучился теплотой и заботой:
– Это не конец, помнишь?
– Тебе не позволят, Фалет, – голос Люцифера сделался удивительно мягким, ласкающим. – Смирись.
– Мне удалось тогда…
– Ты был очень горяч и убедителен, когда просил остаться с его душой. Представляешь, Деметрий, он спорил со старшими! – Князь широко улыбнулся, будто бы забавляясь. – Признаться, я очень давно не видел такого цирка. Фалет переполошил Небеса.
Я внимательно вслушивался в каждое произнесённое слово – в конце концов, мне не получить спасения и второго шанса, но возможно найти лазейку, изъян в совершенной божественной канцелярии. После бесславной кончины я не хотел для своей души такого же бесславного падения. Я не привык сдаваться без боя – унизительная доля воина без чести.
– Постой, ты хочешь сказать, что был на Небесах? – я не скрывал удивления. – В Раю? С другими ангелами? – Я сощурился, подбирая слова. Данный факт просто не укладывался в моей голове, но разве Тьма и Свет не есть две грани одного целого? И всё же предубеждения, владевшие мной, были достаточно сильны. – Я нахожу это несколько… кощунственным.
Падший засмеялся, и, должен сказать, его смех был весьма своеобразным – вроде бы вполне приятный, словно звон золотых монет, но при этом у меня вставали волосы дыбом от скрежещущих металлических ноток в нём.
– Ты же позволял себе ступать на Святую землю и убивать в монастырях, – отозвался он. – Я же ангел, мой юный друг, и далеко не бывший. Падший – мне нравится, как ты называешь меня в мыслях, хотя я, скорее, отступник и противник Творцу в его великих замыслах. У меня есть крылья и высший ангельский чин – почему меня не должны пустить на Небеса?
– Пожалуй, при таком взгляде на вещи я не найду аргумента против, – сдался я.
– Он тоже Свет, – тихо проговорил Фалет, сделавшийся задумчивым и отстранённым. Он чуть повернул голову, демонстрируя безупречный профиль и красивую шею, и всматривался куда-то вдаль; светлые ресницы, поймавшие свет, чуточку подрагивали, выдавая его волнение. Я протянул руку и легко коснулся его плеча – скупое, ненужное утешение.
– Ты полон человеческих предрассудков, Деметрий. Мир не поделён на добро и зло, а соткан из различных их комбинаций. Загляни в себя – разве ты похоронил все свои смертные чувства? Разве ты бесстрастен и исключительно жесток? Разве твоя жизнь – это лишь путь к удовлетворению плотских потребностей? Разве ты утратил способность испытывать боль и сострадание? – Я не ответил; в его словах была правда – отрицать проявление человеческих чувств, пусть и несколько изменённых, было глупо. Бессмертие не сделало меня другим, оно лишь помогло мне в полной мере стать самим собой. – А теперь взгляни на него, – Люцифер приблизился к хранителю и ласково провёл пальцами по белоснежным крыльям. Я видел, что во взгляде Фалета не было ненависти или неприязни; они оба были сейчас удивительно похожи – два начала одного целого. – Он – едва ли не лучший представитель сонма сынов Божьих, его чистоте может позавидовать снег на горных вершинах, и при всём при этом мой брат непокорен и своеволен. Вернее будет сказать, он научился быть таким. У тебя. Конечно, на безрассудства его толкает любовь, но постепенно он учится быть другим – не таким правильным, его белый цвет приобретает различные оттенки, как твоя тьма – не глубокого чёрного оттенка. Когда-нибудь он научится ненавидеть и презирать, испытывать человеческие чувства, а ты мог полюбить с жаром бессметной, застывшей души. При этом он свет, а себя ты считаешь тьмой. – Падший замолк, неотрывно глядя в яркие глаза хранителя. – Свет, который хочет отправиться вслед за своим уже бывшим подопечным в царство Тьмы и Хаоса, не так ли, Фалет?
– И мне позволят! – произнёс ангел с чувственным пылом юной души.
– Ты всерьёз считаешь, что я позволю ангелу отираться в преисподней и портить своим видом окружающий пейзаж?
– Как ты, брат, имеешь право бывать в Раю, так и я могу спуститься в Ад.
– И будешь там ровно столько времени, сколько отведено мне на Небесах. Ничтожно мало, если быть точным.
Фалет задохнулся от возмущения, и я впервые ощутил жаркий гнев, исходящий от него – тот самый, который сродни боевой ярости. Мягкий свет его теперь пылал, обжигая окружающее; мир вокруг задрожал, повинуясь разрушительному настроению своего создателя. Я услышал нечеловеческую какофонию голосов, от которой стало дурно; пальцы сжали его плечо. Ангел вздрогнул и замотал головой, будто бы избавляясь от наваждения, и растерянно посмотрел по сторонам.
– Как я и говорил, Деметрий, – Падший тонко улыбнулся и взъерошил вмиг поникшему юноше волосы. Мне стало жаль его не той брезгливой жалостью, которую испытывают к слабому, но чувством с иным, глубоким оттенком. Я ли не знал, какой разрушительной силой обладает ярость? Его жертва была бессмысленной, наверное, с самого начала; в милосердие Люцифера с трудом верилось – не из-за человеческих выдумок, а из-за того, что я видел перед собой. Прихлопнет одним пальцем. Меня давно пресытили бессмысленные смерти.
– Не стоит, Фалет, – сказал я, неспешно перебирая его пуховые пряди. – Наверное, я тоже имею право выбирать?
– Ты бессовестно лжёшь, ищейка. – Люцифер шагнул ко мне и, цепко взяв за подбородок, заставил смотреть в свои глаза; осознанно или нет, но я не искал встречи с его всезнающим взглядом. Я чувствовал себя маленьким и ничтожным перед ним; от него будто бы исходило ощущение странного неутолимого голода. Безвольно опустил руку, разрывая связь с хранителем, и удивился тому, как скоро меня покинуло подаренное им тепло.
– Лишь немного кривлю душой, – раздражённо. Не ему меня попрекать. – Ты хочешь услышать, что будь у меня шанс на свободу, я бы использовал его? Что меня не остановила бы возможность смерти вот этого чистого создания? Да, я легко бы прикрылся им, если бы мог, но, увы, моя душа уже в твоих когтях, мой Князь, – шутливый поклон. – Я не вырвусь.
Наверное, я вёл себя несколько дерзко, если не уважительно, но, кажется, честь Падшего это не задело. Мне не было стыдно за произнесённые слова – в конце концов, Фалет, столько времени проведший рядом со мной, прекрасно всё знал. Он не смотрел на меня осуждающе или с презрением, а всё так же с чувством глубокой любви. Его бы следовало перевоспитать, пусть и эта чистота часть его природы – блага она ему не принесёт. Голубые глаза широко распахнулись. Фалет покачал головой.
– От здоровой циничности ещё никто не умирал, – я пожал плечами. – Тебе бы только пошло на пользу. Не все люди хотят быть спасёнными.
Он сложил руки на груди, гневно дыша, но промолчал – рассерженный и непокорный. Наверное, и я бы себя так вёл… в семнадцать лет. Лёгкая улыбка тронула губы. Мне было не ясно, как при всей его ангельской мудрости, он оставался таким наивным? Он смотрел на мир глазами всезнающего существа, но, кажется, многого не понимал.
– Если бы ты стал ангелом, то был таким же, – Фалет почти сразу остыл, и, помедлив мгновение, крепко обнял меня, продемонстрировав, насколько быстро может перемещаться. Я оказался в кольце его рук и белых перьев; он был намного сильнее, чем я думал – полагаю, ему не составит труда переломать мне рёбра. Тепло, исходившее от него, согревало моё тело до кончиков пальцев рук и ног; всё внутри меня пело, отражая его внутренний свет. Не могу сказать, что мне не нравилось – любому будет по душе, когда его любят, но всё же нечто странное во всём происходящем определённо было. Меня, признаться, пугали его чувства – они казались мне ненормальными. Я их не понимал и, конечно же, не разделял. Однако каким бы свирепым ни был зверь, он отзывается на ласку и нежность; я с запоздалой благодарностью прижался губами к его горячему лбу.
– Тогда я рад, что мне не стать ангелом. – Я отстранил его от себя; очаровательный в своём смущении Фалет смотрел на меня, сцепив руки за спиной. Не удержался и тоже взъерошил ему шёлковые волосы; помедлил, прежде чем продолжить и обратился уже к Падшему: – Я не хочу тянуть. Давай закончим всё поскорее, мой Князь.
– Ты не называешь меня по имени.
– Мне кажется это несколько неуважительным. Я всегда остро ощущал разницу положений – меня к этому приучили.
– Однако при всём этом ты служил Волтури.
– Было множество маленький радостей, компенсирующих и заставляющих умолкнуть моё честолюбие и тягу к одиночеству, да и мне, как ты знаешь, некоторые шалости спускали с рук.
Люцифер смотрел на меня взглядом цепким, как стальное лезвие; я невольно зашипел и подался назад, ощутив тлеющую опасность. Безупречная улыбка его не предвещала ничего хорошего и грозила вот-вот превратиться в оскал. Что ж, я согласен с обвинением, но пусть будут прокляты Небеса, если во мне есть хоть капля раскаяния. Моя жизнь была чередой крови, женщин и смертей, к которым меня подталкивал азарт – грехами надо наслаждаться, а не жалеть о них. Я смотрел на Падшего, не в силах подавить мешанину разнородных чувств; страх, безусловно, преобладал, но едва ли был самой яркой эмоцией. Я преисполнился решимости.
– Тебе следует уйти, Фалет, и желательно по своей воле. Я не хочу случайно навредить тебе, мой юный брат.
Я против воли сжался, не сразу взяв себя в руки – мы подошли к развязке.
– Я останусь с ним, – в словах ангела прозвучала горячечная убеждённость. – Что бы ни случилось, я останусь с ним.
– Чистая душа, – удовлетворённая интонация Падшего выдавала первобытное, звериное желание, и я его полностью разделял – не телом, но душой, мечтая измарать его. Невинность никогда не вызывала во мне восторга или умиления – я слишком часто втаптывал её в грязь.
Смех Люцифера заставил напрячься каждую мышцу в моём несуществующем теле. А Фалет… Фалет глядел на своего брата так, словно видел впервые в жизни; его загнали в ловушку, понял я прежде, чем услышал трубный раскатистый звук. Мне не подобрать нужного названия и не описать его – не рёв и не крик, лишь отдалённо напоминавший связную мелодию; я зажал уши, лишь бы отгородиться от пронзительных гимнов, отзывавшихся в каждой частице моей души первобытным ужасом. Мой растерянный хранитель, подняв голову к небу, безмолвно произнёс «нет» побледневшими губами. Какофония походила, наверное, на звучание адских колоколов. Больно. Задрожал и зарычал, как побитая собака, огрызающаяся на очередной удар. Пусть замолкнут.
– Стойте! Я не хочу… – отчаянно закричал Фалет, но нечто не дало ему договорить; ярко вспыхнувший свет обжёг кипятком мои глаза. Вероятно, я даже некоторое время был оглушён, испытывая уже знакомое состояние агонии. Меня подвесили вне пространства, оглушённого и ослеплённого; я не мог ни пошевелиться, ни даже вздохнуть, ощущая полную беспомощность. Выл. От жаркой боли разрывалось нутро, я, словно раненый зверь, пытался вырваться из капкана и только сильнее затягивал силок.
Первым, что я ощутил, очнувшись, был ужасный смрад – воздух казался пропитанным запахом гниющей плоти, крови и дыма. Крики и стоны, мольбы и проклятия смешались в нестройную песнь умирающих… Фалет исчез без следа, а Люцифер безмятежно наблюдал, как неловко я поднимаюсь. Только сейчас я понял, что декорации вновь сменились – мы находились в помещении, богато обставленном в восточном стиле; пол был устлан мягким ковром, а стены украшали многочисленные картины, достаточно полно иллюстрирующие жизнь гарема. Шёлковые подушки. И вопли умирающих за стенами этого мирка. Я медленно двинулся к окну и почти сразу узнал полуразрушенный город, в котором мне довелось провести достаточно большую часть своей жизни. Вдалеке мерцали воды Босфора.
– Константинополь. Ты, мой Князь, определённо издеваешься надо мной, – мой голос не дрогнул. Я со странной жадностью впитывал предсмертную агонию павших на улицах смертных; ах, мне хотелось выйти и убивать – всех без разбору: и ромеев, и осман, и генуэзцев. Собрать кровавую дань. Верхняя губа приподнялась, как у шакала, почуявшего лёгкую добычу.
– Тебе жаль?
– Мне никого не жаль – ни греков, потерявших всё, ни осман, понесших огромные потери, ни чужеземцев, решивших выступить на той или иной стороне. Я любил этот город, но его гибель не вызывает во мне сострадания, и ты это знаешь.
– Город пока не пал и голова императора Константина ещё не украшает пику.
– Так значит, май 1453-го?
– Двадцать девятое мая. Городу осталось жить не более двух часов.
– Константинополь умер ещё в 1204, когда его разграбили крестоносцы. И я видел собственными глазами, как жестоко одни праведные христиане расправлялись с другими праведными христианами, но в тот раз мне выпала роль падальщика. – Мой взгляд безразлично скользил от одной человеческой трагедии к другой; бессвязно кричала женщина, в полубреду проклиная своих насильников – ей не пережить этого дня. Рыдал мальчишка, и его грудь пробило милосердное копьё – всадник похвалялся победой. Бегущий воин поскользнулся на клубке чьих-то внутренностей и разбил голову о тяжёлое ядро. Словом, картина была не новой – все поверженные города похожи один на другой; пару раз мне доводилось вступать в них с победителями, а разок бежать, спасая свою шкуру и позабыв о воинской чести. Запах гари щекотал ноздри.
– Если ты желаешь, мы могли бы прогуляться и посмотреть на сражения вблизи, а не слышать их отдалённый шум.
– Константин уже произнёс свою эпитафию Римской империи?
– Да.
– Тогда останемся здесь. Бойни нагоняют на меня скуку.
Я отошёл от окна и растянулся на диване, подперев голову рукой; Люцифер занял место напротив, вальяжно расположившись в кресле. Он молчал, не спеша заводить разговор и тоже прислушиваясь к стонам тысяч умирающих; клянусь, ему доставляло это удовольствие – глаза его время от времени вспыхивали, переливаясь благородным блеском драгоценного камня. Я чувствовал голод, не имевший ничего общего с жаждой, а произраставший из первобытного, звериного желания убивать, сдерживаемого лишь нежеланием марать руки.
– Я ведь знаю это место, – выговорил я, уже внимательнее осматриваясь по сторонам. Обстановка, конечно, была изменённой, но, однако, полностью выдавала предназначение дома – здесь дарили и получали удовольствие; нюх без труда распознал тонкий запах духов, эфирных масел и вина, а также куда более соблазнительный тонкий аромат. Женщины. Ад может и подождать. Падший, как мне показалось, понимающе улыбнулся.
– Не слишком ли многого просишь?
– Не думаю. Звуки битвы заставляют вспениваться кровь, пусть и давно мёртвую.
– Понимаю, но всё же мы пришли не за этим.
Я приподнял бровь, чувствуя как в теле напряглась каждая мышца; что ж, мы подошли к развязке, и мне предстояло продать свою грешную душу подороже. Боль угнездилась на затылке и отбивала дробь в висках, мне сделалось дурно; я даже не нашёл в себе сил на удивление – это тоже иллюзия.
– Сделка?
– В каком-то роде. Если я дам тебе шанс – тебе одному, мой прекрасный свободолюбивый пленник – продолжить существование, которое мало чем будет отличаться от того, которое ты вёл? – его голос опьянял сознание и был слаще самой сладкой певицы. Глухо зарычал. Люди не лгали – соблазн касался оголённых нервов калёным железом; я чувствовал себя голодным псом, у которого перед носом махали сочным куском вырезки. – Ты ведь не смирился?
– Не смирился, – зашипел. По-птичьи блестящие глаза смотрели будто бы сквозь меня, но при этом видели меня всего насквозь, до самых сокровенных уголков истлевшей души.
– Я слышал твоё обещание, и тебе хватило сил на то, чтобы твой убийца тоже исполнил.
Я вскинул голову.
– Вряд ли он настолько суеверен, чтобы бояться мёртвых, – произнёс я несколько иронично.
– Тебе никогда не являлись души тех, кого ты убивал?
Я ответил не сразу, пытаясь справиться со сковавшей тело слабостью – нечто будто бы выкачивало из меня силы; моя оболочка начала рассыпаться. Я исчезал. Кожа покрылась тончайшей паутиной трещин.
– Время, мой юный друг, – мягко пояснили мне. – Твоё время подошло к концу.
– Тогда к чему вопросы? Мёртвых я не видел и не верил в них.
Сел. Осклизлая дрожь пробежала по позвоночнику.
– Фалет сказал тебе, что давно уже не считается хранителем?
– Нет.
– Его чин позволял ему не обременять себя обязанностями хранителя и защитника, однако Фалет оказался слишком упрям. Может, он чище других ангелов, хотя те, конечно, считают иначе.
– И ты бы хотел его получить.
– Больше, чем ты можешь подумать. Прелесть светлой, неиспорченной души… – тёмные глаза сделались ещё темнее; мне чудилось, что я смотрю в бездонный колодец. – И когда-нибудь ты поможешь мне его получить – он ведь действительно собрался отправиться за тобой и всеми силами противится моему решению. – Пальцы его забарабанили по подлокотнику, а голос задрожал от дикого, первобытного желания. Я оскалился и низко зарычал в ответ. – Но, кажется, мы разговаривали о другом.
– Думаю, мы сторгуемся. Выбор-то у меня невелик.
– Чего же ты хочешь?
– Что ты потребуешь взамен?
Я втянул омерзительный на вкус воздух, ощутив, как спазм сдавил горло; Падший не обращал на мои мучения никакого внимания, вероятно, являясь их источником. Страх стиснул нутро ледяными пальцами; я поспешил подавить его – он превратит меня в животное.
– Услужение. Вечное. Тебе не привыкать, – с лёгкой улыбкой ответил Люцифер и чуть сжал пальцы – сокрушающая боль разлилась по телу. – Для сговорчивости, мой юный друг.
Я перевёл рваное дыхание.
–Услужение? И только?
– Я предлагаю тебе забыть о свободе и собственной воле, а взамен получить возможность вернуть свою жизнь и отомстить за бесславную кончину. Ты же хочешь выйти победителем из последней охоты?
Я уже произнёс «да», когда гордость моя заставила меня подавиться согласием – он предлагал рабство, завёрнутое в красивую упаковку! Стоит ли жизнь так дорого, чтобы заплатить за неё честью?
– Я не раб, – слова сорвались с языка раньше, чем я принял осознанное решение, однако едва ли это вызвало во мне сожаление. Злость вспенилась, поднялась приливной волной; я вскочил на ноги, пошатываясь от накатившей слабости. Ястребиный взгляд Люцифера оставался всё так же спокоен и безмятежен; мужчина улыбался.
– Твоя гордость… – чуть слышно протянул он. – Хотя, быть может, это всего лишь спесь? – Спину обожгло, будто по ней ударили хлыстом. Я не боюсь. Я не буду бояться.
– Так попробуй сбить её. – Во рту стоял противный привкус мёртвой крови.
– Укротить можно любого зверя, Деметрий. – Теперь Люцифер тоже поднялся, тяжело опираясь о подлокотник. – Мы не будет торговаться – тебе нечего мне предложить. Твоя душа и так принадлежит мне с тех самых пор, когда твой создатель подарил тебе поцелуй бессмертия. Свобода – лишь иллюзия, одна из тех, что так необходима для поддержания воли, – он шагнул ко мне. – На тебе клеймо, моя метка. Ты мой раб, и для тебя же лучше как можно скорее смириться с этим.
– Я никогда не буду рабом, – тихо, бросая вызов; не проиграю в этот раз. Я не боюсь! Стылая кровь пела в венах, словно в преддверии жаркой битвы. Может ли умереть то, что уже мертво?
– Может, – его тонкие губы расползлись в змеиной улыбке. – На колени, мой юный раб. Прими моё клеймо, и я подарю тебе истинное бессмертие.
– Никогда, – напрягся. Честь не позволит побежать, а страх тот же зверь, которого необходимо укротить. Атаковать бессмысленно. Вскинул подбородок, глухо зарычал.
Люцифер не коснулся меня, только щёлкнул грубыми обветренными пальцами; едкая боль вгрызлась в кости, пожирая плоть. Сравнивать ощущения с горением было бессмысленно – то, что поглощало меня, оказалось в тысячи раз сильнее – наверное такая же раскалённая поверхность Солнца. Меня свежевали тупым ржавым ножом с любопытством ребёнка. Не закричу, убеждал я себя. Воля надломилась, превращаясь в прах. Пальцы впились в усыпанный пеплом пол – вокруг теперь была лишь выжженная дотла пустыня под чёрными небесами. Я выл. Я молил. Я проклинал.
– Мой строптивый раб, – ласковый шёпот коснулся уха.
Грудь вздымалась от частого дыхания, в глубине неё угнездилась ноющая боль. Я попытался подняться, огрызнувшись рычанием. Не подчинюсь.
– Я не раб!
Я вновь упал навзничь, когда новый, куда более сильный всплеск агонии поглотил меня. Меня словно варили в кипятке – казалось неправильным, что кожа ещё не отваливалась ошмётками. Тонкая паутина трещин превратилась в яркие полосы боли; плоть начала рассыпаться, темнея. Я снова скулил и выл, кричал, уже не стыдясь животных воплей, которые исторгала моя глотка. Пусть прекратится.
Передышка, словно меня услышали.
– Смирись… – змеиное шипение где-то на самых затворках угасающего сознания.
Провёл языком по иссушенным, истлевшим губам. Мотнул головой – не было сил сказать «нет». Сжал пальцы, наполненный одним желанием – подняться… Боль не заставила себя ждать, обрушившись на моё сознание яркими алыми вспышками.
Я сбился со счёта в этом странном ритуале, повторяющемся из раза в раз; наверное, всё только начиналось. Он уговаривал меня, он мучил меня, он унижал меня. Агония не прекращалась, раздирая душу на части; возможно, так оно и было на самом деле. На земле не существовало ничего, что могло бы причинить такие страдания. Все людские пытки, все наши таланты – ничтожно малы, даже приятны по сравнению с болью сгорающей души… И вновь «нет» – увы, не всегда твёрдое, но всегда «нет». Не раб и никогда не буду рабом.
Хрипел. Едва различал окружающее вокруг, превратившееся в сгусток цветных пятен. Как же больно… Люцифер поднял меня за горло; я не мог самостоятельно стоять, но стальная хватка держала крепко.
– Нет…
– Помнишь, что сказал тебе Фалет?
– В любом случае будет свет.
Чёрные крылья с шелестом распахнулись, заслоняя от меня такое же чёрное небо; я видел только Его лицо, казавшееся погребальной маской – ни единой эмоции не было ни на нём, ни в глазах, похожих на мерцающие драгоценные камни. Он наклонился ко мне и прижался сухими губами к моим губам; его дыхание вопреки всем ожиданиям оказалось ледяным. Мир поглотило ярчайшее зарево; существо, сжавшее меня в змеиной хватке, излучало непереносимое сияние. Я застонал. Холод сдавил внутренности, застужая всего меня целиком – он был хуже самого жаркого пламени. Я не подчинюсь тебе, мой Князь… Я не раб. Отчётливо ощутил его зубы – острые жадные клыки, и почувствовал пряный вкус крови. Свечение разгоралось всё сильнее, став первозданным, чистым светом, наполнявшим меня до краёв – в тот миг я перестал существовать. Он убил меня. Мёртв.
Свет и холод.
Мёртв и бесконечно силён.
Но потом я перестала сгрызать ногти) 
Хотя, я не верю, что ты можешь что-то "плохо" написать)) 
Порви там всех))) *в хорошем смысле*))
)