Часть 2
Между двух огней

1949-1950 годы

Послевоенные годы были напряжёнными не только для людей, но и для королевского клана вампиров. Люди восстанавливали города и пошатнувшуюся экономику — Вольтури восстанавливали уважение к вампирскому закону. Пользуясь военной беспутицей и суматохой, многие наглецы возродили широкомасштабные войны за территорию, используя силу новорождённых. Сами старейшины были вынуждены вновь покинуть замок и отправиться на зачистки.
Маркусу с Джаспером и Алеком достался Северо-Американский регион. Несколько дней нескончаемых убийств после сытного кровавого обеда, на котором люди вопили как-то особенно пронзительно. Джаспер был бы удручён и совсем надломлен этими разрушительными эмоциями, если бы не его господин, проснувшиеся чувства которого не могли не радовать. Маркус сорвал последнюю голову и кинул её в костёр с таким остервенением, будто мстил всему миру за свою горькую долю. Слуга отправил тело вслед за головой, мучительно поджав губы и наблюдая, как огонь поглощает тела новорожденных армии, созданной под Филадельфией.
— Итак, наше назначение выполнено. Можно возвращаться, — удовлетворённо сказал старейшина.
— Маркус, позволь мне задержаться в Америке, — рискнул попросить Джаспер. — Дай мне передышку.
Хотя он немного лукавил. Главной целью его отлучки было — проверить, является ли его благоговейное душевное тяготение к Маркусу любовью или просто отражением его эмоций и их сильным влиянием. Они проводили вместе очень много времени, найдя друг в друге отдушину и наслаждаясь иногда чтением, иногда научными расчётами, а иногда и вовсе задумчивым молчанием и созерцанием огня. Но сейчас его господин вполне продержится без него какое-то время. Разорванная душа безутешного правителя была собрана по лоскутам и бережно сшита. Удушающая скорбь обернулась светлой печалью и благодарностью, что в жизни пусть и каких-то пару веков, но всё же была любовь, которая жила, пока жил он. Вампир-эмпат любовался им, словно своим лучшим творением, над которым долго корпел, воссоздавая по крупицам.
— Позволь поинтересоваться, от чего или точнее от кого тебе нужно отдохнуть, — с укором произнёс правитель, приподнимая широкие брови.
Джаспер заложил руки за спину и ещё больше нахмурился.
— Я больше не могу убивать. И просто хочу побыть на родине, съездить в Хьюстон. Я не сбегу, ты же знаешь, — заверил он с кривой усмешкой и почувствовал снисходительную мягкость, обращённую к нему, такую, что ему даже не пришлось предпринимать каких-то усилий и вселять в Маркуса дополнительные ощущения.
— Иди, раз тебе так необходимо.

Спустя несколько часов, одиноко блукая по вечернему городу и с грустью смотря на горящие окна, за занавесками которых люди пили чай, разговаривали, готовились ко сну, обнимались, занимались любовью, Джаспер остановился перед горящей вывеской бара. Он услышал музыку, доносившуюся оттуда. Это был не новомодный быстрый бит, а неспешный плавный свинг. Это и завлекло его. Внутри было уютно. Шёлковые обои, рельефные потолки, кожаные кресла и трогательная преданность классике в ассортименте напитков. Вампир устроился за полированным столиком с бокалом вина, пониже надвинув шляпу на алые глаза. Он позволил музыке захватить себя. Вино не могло опьянить, но зато вампирский нюх позволял сполна насладиться ароматом и с поразительной точностью разложить изысканный букет на составляющие. Джаспер как раз размышлял над словами Маркуса о любви, которая со временем вызревает и кружит голову всё больше, когда учуял присутствие другого вампира. Это была маленькая, худенькая девушка с коротким волосом и очень миловидным лицом. Если б не изящное платье и сумочка, её можно было принять за мальчишку. Но самым чудесным в ней был цвет её глаз. Она подсела к нему за столик и обратилась, словно к старому другу:
— Джаспер, ты заставил меня долго ждать.
— Простите, мэм. Мы знакомы? — ошарашено уставился на неё вампир.
Обычно незнакомые вампиры при встрече вызывали друг у друга крайнюю враждебность и настороженность. Но он не уловил этого в симпатичной малышке.
— Пока нет, но это можно с лёгкостью исправить. Кроме того, я уже видела тебя.
— Где же вы могли меня видеть?
Она накрыла его руку своей ладонью, и он будто бы увидел первый весёлый лучик, пробивающийся сквозь сизые тучи. Ему понравился её задор и лёгкая, совсем непринуждённая женская наглость.
— Я видела наше будущее, — её голос звучал тепло и убедительно, а радость, в которой она сейчас пребывала, лилась чудотворной микстурой на утомлённую душу вампира, даря надежду.
— Мисс гадает на кофейной гуще или читает по звёздам? — парировал он, но с такой же доброжелательностью.
— Нет, это не гадания — это видения.
Джаспер молча продолжил вглядываться в неё. Ему казалось, что он крохотным насекомым навсегда застыл в янтаре этих глаз. Из-за этого на какие-то мгновенья ему подумалось, что она вовсе не вампир, а иное существо, либо вышедшее из волшебного леса, либо спустившееся прямо с небес.
— Ты мне не веришь? — с грустью спросила она.
— Я верю, но меня смущает одно. Твои глаза. Они... Не такие, как у всех вампиров.
— Это оттого, что я не пью человеческую кровь, — засмеялась девушка.
Всё-таки он правильно рассудил: это создание было совсем иного рода.
— Ты не вампир?
— Я вампир, который питается кровью животных.
— Разве такое возможно?
Джаспер обомлел от последней её фразы. И она сама, и всё, что она говорила, словно было сном наяву. Сном, который сулил благодать.
— Конечно, возможно. И на свете я не одна такая, но об этом позже... Кстати я забыла представиться. Элис Брендон, — она протянула ему ладонь для рукопожатия, но он с наслаждением поднёс к губам её пальчики.
Они разговорились, и очень скоро Джаспер поймал себя на мысли о том, что он никогда так много не улыбался, как в тот вечер. Воодушевлённая парочка просидела до самого закрытия бара, а потом вампир проводил свою новую знакомую.
К тому моменту, как они попрощались, и Элис вспорхнула на крыльцо парадной дома на окраине Филадельфии, в котором она снимала квартиру, мелкий дождь, крапавший на них всю дорогу, участился и грозил перейти в затяжной ливень. Теперь их отделяло друг от друга пять ступеней. Они стояли, не в силах расстаться и не решаясь произнести то, о чём думали. Элис не знала, как скоро состоится их следующая встреча. Она не могла отпустить его и позволить завесе дождя печально скрыть его серый плащ.
— Куда ты сейчас пойдёшь, Джаспер?
Он пожал плечами.
Иногда ей было очень жаль, что все человеческие слабости остались в прошлом. Она могла бы непринуждённо пригласить его выпить чашечку чая или погреться бренди... Да к чему все эти церемонии — можно ведь и без предлога... Но он опередил её:
— Честно говоря, мне теперь и уходить то никуда не хочется.
Она спрыгнула с крыльца прямо в его объятия.
А на землю уже осыпались молнии и потоки воды так, словно бы сама природа негодовала от их притяжения и противилась этой встрече.
***
Когда Джаспер вернулся в замок, Маркус был занят. Три старейшины, собираясь вместе, обычно очень долго беседовали и строго-настрого запрещали прерывать свои совещания. Вампир решил дождаться своего господина в библиотеке. Он очень любил проводить там свободное время, которого у него было такое количество, о каком он даже грезить не мог, живя с Марией. Книги стали для него огромным утешением и неисчерпаемым источником положительных эмоций, которых он не мог получить от других вампиров, ведь только Маркус был благосклонен к нему. Прошло десять лет, но ничего не изменилось со дня его прибытия. Хайди бесновалась оттого, что не могла завладеть желаемой игрушкой, способной не просто дарить наслаждение, но и, наверняка, с помощью своего таланта обострять и обогащать его. Деметрий изводился ревностью и настраивал весь клан против новичка. Впрочем, ему не нужно было слишком стараться: тот и так всегда оставался для остальных преступником. Но преступник со временем научился немного усмирять их страсти.
Джаспер расположился в одной из комнат библиотеки, по периметру которой от пола и до самого потолка шли забитые книжные полки. Он аккуратно принёс и разложил на столе манускрипты и чистые листы, очинил перо, обмакнул кончик в туш, и его рука затанцевала на бумаге, выводя вязь старинных иероглифов. Каллиграфия была последним из его увлечений. Но сейчас он писал чёрные узоры почти без всякого энтузиазма: его мысли были далеки от содержания рукописи, которую он копировал. Конечно же, он думал об Элис. Были ли эти чувства настоящими, или он просто использовал их как дамбу от постыдной нежности, которую он испытывал к своему господину, и которая грозила выйти из берегов и размыть все границы приличия. Возможно, за те несколько дней, что они были вместе, он просто убедил себя в том, что та его судьба, ведь она свалилась ему, как снег на голову со своими видениями, с обещаниями жизни, в которой Джасперу уже не придётся убивать. И, кроме того, она уже была по уши влюблённой, что не могло не подкупать. А ещё она была такой крохотной и слабой, и её хотелось защищать... Она так нуждалась в его любви и защите после того, что довелось ей пережить... Самый простой способ навести порядок в душе — спросить у своего господина напрямую о своих пристрастиях. Но это было бы слишком щекотливо: наверняка Маркус видел уже не просто сострадание к себе... Да и потом, Джаспер всегда считал, что говорить с правителем о любви — это кощунство, всё равно, что обсуждать со слепым красоту весенних пейзажей. Если уж они и говорили об этом, то начинал такие разговоры старейшина. Он рассказывал про Дидиму, причём с таким талантом и трепетом, что Джасперу уже казалось, что он знаком с этим солнышком лично.
Вампир, пленённый своими раздумьями, сам не заметил, как испещрил мелкими завитушками целый ворох листов. А затем... Затем на его плечи уверенно легли чьи-то руки, словно вытянув его на поверхность из-под толщи переживаний.
— Здравствуй, Маркус, — прошептал он.
— Здравствуй, Джаспер.
На несколько минут воцарилось молчание.
— Ты сделал ошибку.
У Джаспера отломилась часть сердца, он вообразил самое страшное.
— Вот здесь, — старейшина указал на иероглиф.
— О, Боже... Не страшно. Я сейчас исправлю. Главное, в жизни не наделать ошибок.
Маркус облетел стол и остановился напротив него, с любопытством и сосредоточенностью прощупывая, вглядываясь и изучая.
— Ты прав, в жизни их исправлять гораздо сложнее... У тебя новые знакомые, — наконец отметил он.
— Да, эта девушка... она осталась в Америке.
— Хм... Бесспорно, ты достоин любви, — как бы невзначай бросил старейшина, задумчиво проводя мучнисто-белыми пальцами по корешкам книг.
Маркус подозревал, какой усладой и замиранием сердца для его подопечного обернётся эта вскользь обронённая фраза. Но впервые не мог точно распознать сердечную склонность, обращённую к нему. Это была точно не дружба, нечто большее. Возможно, преданность... А, возможно... Неужели любовь? Но не страстная, скорее платоническая... Тем не менее, она была сильнее, чем тяга к той американке. Правитель не мог понять, как такое вообще было возможно. Он взял с полки книгу и принялся неспешно просматривать её, чтобы скорее скрыть своё недоумение от подчинённого.
— Она обладает каким-либо талантом?
Джаспер прекрасно понял, к чему он клонит. Прежде чем произнести ответ, он уже стал подбираться к нему лёгким дуновением спокойствия.
— Она не горит желанием присоединиться к Вольтури. Да и я не слишком этого хочу.
Некоторое время они сидели молча. Маркус казался полностью поглощённым книгой, и, только прочитав примерно половину, сказал:
— В таком случае, ты вполне можешь решать сам. Я полагаю, у тебя есть на то основания.
Он не требовал дальнейших объяснений, но Джаспер счёл нужным объяснить:
— Не знаю почему, но я очень боюсь за неё. Я бы вообще предпочёл скрыть её от всех, от всего мира, лишь бы только...
Он запнулся, видя с какой скоростью грусть в правителе набирает силу, как больно ему от его не произнесённых, чуть не сорвавшихся с губ слов. Он обругал себя и схватил эту грусть за загривок, заставляя перейти с галопа на более неспешный аллюр.
— Прости...
— Ты говоришь совсем как Кайус. Сразу после того, как Дидимы не стало, он кричал, что не допустит такого с собой, что жена — это его единственное слабое место, которое должно быть защищено железной бронёй, и что, раз уж он не может эту заразу вырвать из груди, то она должна быть полностью подчинена ему. Это была его идея — запереть жён.
— Ненавижу вашего Кайуса! — Слова старейшины так возмутили Джаспера, что его покинуло хвалёное самообладание, он даже вскочил из-за стола. — Ненавижу за то, что ты его раздражаешь, за его надменность, которую он даже не удосуживается скрывать! Какой же дрянью надо быть, чтоб не найти хоть каплю такта и не говорить такое при тебе.
— Полно, Джаспер, уймись! Чёрт с ним. Я не к тому сейчас подводил, — Маркус легко коснулся его пальцев, и тот пылко взял его ладонь, опускаясь обратно на стул, и держал её так на протяжении всего разговора, а старейшина сделал вид, что совсем забыл про свою руку. — С одной стороны он прав. Влюбляясь, ты как будто признаёшь, что часть тебя самого будет жить немного обособленной жизнью, и даже иногда ходить по земле вдалеке от тебя. Ты становишься уязвим, тебя в два раза легче убить.
— А с другой стороны? Ведь ты бы никогда не закрыл Дидиму в башне?..
— У неё был не тот нрав, с каким можно спокойно сидеть взаперти. Самое сентиментальное и примитивное сравнение — ты когда-либо ловил мотыльков?
Джаспер представил мотылька в банке, который сидит на стекле со слипшимися крыльями, обращёнными к смотрящему неприглядной, серой стороной.
— Да, я понимаю, о чём ты.
— Нет, никто и никогда не поймёт, почему каждый из нас троих несчастен по-своему. Что касается меня, единственное, чего я боялся, так это сойти с ума от вечной эйфории. Я почему-то думал, что если кто-то из нас с Дидимой и погибнет первым, то это обязательно буду я. Она тоже так считала... — Правитель закрыл глаза, с горестью вспоминая разговоры с женой...
...Дидима догнала Маркуса уже за колоннами внутреннего дворика. Она так спешила, что вылетела из покоев босая с чуть прихваченным волосом, сорвав алмазные брызги со струй фонтана и заставив ветви кустарника выгнуться от воздушного потока. Тонкие белые пальцы впились в широкие плечи, укутанные пурпуром плаща.
— Куда ты направляешься? Почему ты мне ничего не сказал?
— Я скоро вернусь. Это лишь мелкие насущные заботы, отвлекающие от того, что по-настоящему важно, — успокоил он её, наклоняясь и целуя ложбинку между ключиц.
— Что это за заботы такие срочные? — не унималась она.
Он понял, что ласково и хитро ему сейчас от неё не выскользнуть, хоть как ни извивайся. Придётся рассказать правду.
— Это только жалкая стая бродячих вампиров, ступивших на нашу территорию. Нужно показать, кто на этих землях хозяин.
— Сколько их? Ты идёшь один? — В её глазах плескалась тревога.
— Я иду с ищейкой и другими слугами.
— Я пойду с вами.
— Что за вздор? — уже не так ласково воскликнул Маркус и помотал головой. — Тебе не место там, где погони и расправы.
— Моё место там, где ты! — Её пальцы ещё сильнее впились в него.
— Ты сомневаешься в моих боевых навыках? Неужели меня теперь всегда ждут такие разговоры, как только мне понадобится отлучиться? — это прозвучало строго, с едва уловимым укором, и заставило кисти Дидимы разжаться. — Всё будет хорошо.
— У меня всегда так неспокойно на душе, когда ты покидаешь дом, — нежно вздохнула вампирша.
— Ты всё-таки полагаешь, что твой муж не сможет за себя постоять? — Повторил её возлюбленный.
— Зачем ты всё так переиначиваешь, горделивец? — проговорила она уже смиренно.
— Кто я? — засмеялся Маркус, обнимая её.
Ему и самому было невыносимо оставлять её хотя бы на мгновенье. Ведь только рядом с ней он ощущал чувство полёта, невесомости, лёгкого щекотания внутри от бесконечной радости. Она печально улыбнулась.
— Горделивец! Знаешь, когда ты уходишь, я гашу в наших покоях все светильники и оставляю лишь одну свечу. Это огонёк надежды и веры в то, что ты обязательно возвратишься...
***
Запах прошедшей ночи любви смешивался с запахом домашнего хлеба и молока. Это сердобольные крестьяне, у которых снимала комнату Элис, угощали девушку, сетуя на её худобу и бледность. Джаспер поцеловал её, вынырнул из тёплых объятий, открыл ставни и устроился на широком подоконнике. Простыни взвились от лавандового ветра, в комнату проник бодрый солнечный свет, позолотив тела вампиров и превратив шрамы в сияющие узоры. Дом стоял на холме, так что можно было сполна насладиться пестротой пейзажей, когда-то вдохновлявших лучших импрессионистов: буйство зелени, голубые склоны, поля лаванды и плескавшееся вдалеке море. Джаспер с наслаждением прикрыл веки, вдыхая симфонию ароматов.
— Мистер Уитлок, сколько времени прошло с тех пор, как вы перевезли меня в Старый Свет? — ласково спросила Элис.
— Больше года, мисс Брендон, — не открывая глаза, ответил вампир.
— Вы не утомились за этот год каждый раз бегать ко мне через границу?
— Отнюдь, — улыбнулся Джаспер, уловив её нетерпение и прекрасно зная, к чему она клонила.
— О да, я понимаю, это же так романтично! Иногда я отпускаю тебя с таким сожалением, будто не к Маркусу, а к законной супруге, — промурлыкала она.
Джаспер с грустью посмотрел на девушку, свернувшуюся клубочком за прутьями спинки кровати.
— Не надо над ним шутить, Элис...
— Прости, — с досадой выдохнула она.
— Если бы ты только знала, какое горе он пережил... Когда мы с ним только встретились, это была боль, которая ощущалась почти физически, такая, что от него хотелось бежать без оглядки. Он жил по инерции. Всё, что его держало в этом мире, — это только любовь к брату. Сейчас же он оживился, иногда даже просматривает газеты, которые я приношу, интересуется современной музыкой. Недавно мы несколько дней подряд слушали пластинки.
— Ты с такой душевностью о нём отзываешься... Как же ты его оставишь?
Элис уселась рядом с ним, он обвил её руками и положил подбородок на её затылок.
— Оставлю его? — Удивился вампир.
— Мне его жаль, правда. Но ведь мы уже уговорились, что наша будущая семья — Каллены.
Хорошо, что Элис не могла взглянуть сейчас в его лицо, с которого мгновенно спало выражение удовольствия и спокойствия. Какой же он к чёрту манипулятор, если он не может разобраться в своих собственных чувствах, таких подвижных, таких изменчивых... А как было бы просто и удобно — влюбиться раз и навсегда, без оглядки, как все нормальные вампиры, и не мучиться, и не выпытывать у самого себя, кто из этих двоих ему по-настоящему нужен. Он считал, что пройдёт время, и он настолько привяжется к своей возлюбленной, что это напрочь отобьёт все недостойные настоящего мужчины мысли о другом мужчине. Но это оказалось не так. Хотя, может быть, это была всего лишь жалость, которую он принимал за любовь?..
— Джаспер, ты слушаешь меня?
— Да... И кто же меня отпустит к Калленам? Ты не забыла, на каких правах я в клане?
— Ты говорил, что Маркус к тебе хорошо относится…
— Он не принимает такие решения единолично. Да и потом, разве он отпустит того, кто помогает ему вернуться к нормальной жизни?
Они некоторое время молчали. Джаспер смотрел на проплывающие облака и вслушивался в стрекотание цикад с таким вниманием, словно они могли пропеть ему ответы на все волнующие его вопросы.
— Я хочу быть с тобой всегда, каждый час, каждую минуту. Если ты не хочешь жить с Калленами, давай будем вдвоём жить у Вольтури, — с нерешительностью и сомнением прошептала Элис.
— Нет! Даже думать об этом забудь! Если уж у них там жёны правителей пропадают, то что говорить о жёнах преступников.
— Поговори с Маркусом, я уверена, что он поможет тебе. Должен же быть какой-то выход. Ты же не крепостной! — Элис хотела вырваться из его объятий, но Джаспер сжал её ещё крепче.
— Пожалуйста, не торопи меня. Пускай пока всё остаётся, как есть.
— Тогда не уходи сегодня, побудь ещё немного.
— Не могу. Пока я с Вольтури, я должен присутствовать на обедах и собраниях, если не занят поручениями, я не могу нарушать распорядок.
— Значит, уходишь?
— Я должен.
— Значит, опять состояние неопределённости?
Джаспер пересилил в ней обиду, но она всё равно внесла в разговор веский и громкий заключительный аккорд:
— В следующий раз, когда ты придёшь, в этой комнате может жить уже другой постоялец.
— Почему ты сегодня такая резкая? Ты что-то видела?
Её чувства всколыхнулись.
— Нет. Ничего.
Вампир решил не настаивать и не выпытывать.
***
Джаспер глядел на серебряное кольцо двери в покои Маркуса и вспоминал, как одиннадцать лет назад он вот так же стучался к нему, самоуверенный, готовый окутать одного из Вольтури паутиной внушённых эмоций, а теперь сам, военный при жизни, истерзанный яростным прошлым в вампирском обличье, как щенок, ждал ласки своего хозяина. В эту минуту он уже готов был, точнее очень желал, возненавидеть Маркуса такой ненавистью, которая даже Кайусу привидеться не могла, но прозвучавший из-за двери голос вернул ему прежнюю мягкость:
— Джаспер?.. Входи, я не занят.
Он предстал перед правителем, стараясь не показывать тому своё скверное расположение духа. Далее последовали обычные приветствия, ставшие почти ритуальными:
— Здравствуй, Маркус.
— Здравствуй, Джаспер.
Старейшина, перебиравший какие-то свитки в своём шкафу, оторвался от своего занятия и удивлённо взглянул на пришедшего, но тут же попытался это удивление спрятать.
— Проходи, присаживайся, — радушно принял он Джаспера и сам занял своё место в кресле напротив.
Вроде бы подопечный был точно таким же, как одиннадцать лет назад, только сейчас в нём читалось что-то ещё: осознание собственной силы и влияния? Или наоборот неуверенность? Маркус мог только видеть его искреннюю привязанность, а какие эмоции за ней стоят — это для него оставалось тайной. Но ещё больше его озадачивало и беспокоило другое: видимо, эмпат настолько преуспел в своём даре, что Маркусу очень хотелось, чтоб он был рядом, просто сидел где-то неподалёку, занимаясь своими делами — этого было вполне достаточно для умиротворения, разливающегося по душе правителя. Раньше он не замечал этого за собой, но теперь, когда его помощник стал надолго отлучаться, он с досадой стал осознавать, что скучает.
В этот раз Джаспер очень стушевался, почувствовав, что старейшина исследует его симпатии, и невольно послал ему это стеснение.
— Как твои успехи в изучении древних языков? — спросил Маркус на арамейском, поспешив прервать неловкое молчание.
— Думаю, вполне прилично. — Фраза на том же языке.
— Что ж... Неплохо... Наверняка, могло бы быть просто блестяще, если б ты посвящал этому больше времени.
Это прозвучало, как тонкий упрёк.
— Ты недоволен, что я надолго пропадаю из замка?
— Я не хочу тебя ни в чём обвинять, тем более сейчас, когда ты и так не в духе. Надеюсь, причиной твоего плохого настроения не является возвращение в Вольтеру...
Джаспер решился быть откровенным:
— Это всё из-за Элис. Я думал, она будет понимать меня с полу слова, а у нас возникают разногласия. У нас никак не получается душа в душу... Иногда я думаю, что это не любовь вовсе, а какой-то побег из вампирского замка в замок воздушный...
Маркуса неприятно кольнула... нет, это походило не столько на ревность в чистом виде, сколько на собственнические чувства. Это уже выходило за рамки его контроля и ставило его в немного щекотливое положение. Единственный выход не поддаваться этим чувствам — это погрузиться в размышления и в который раз бередить душевные раны просмотром сцен из прошлого.
— А ты думал, в жизни влюблённых не бывает ссор, колебаний и их путь усыпан розами? Тогда бы ты умер от скуки. Воссоединение двух душ — это всё равно, что слияние двух галактик: у каждой из них свои звёзды со своей орбитой... Здесь неизбежны столкновения и крушения некоторых из светил... Даже у нас с Дидимой, несмотря на её дар, возникали споры...
...Сухо потрескивал огонь в очаге, тепло освещая причудливую лепнину потолка и пёстрые росписи стен. На мраморный пол были настелены шкуры диких животных, повсюду были разбросаны подушки и одежда обнажённой пары. В комнате стоял аромат цветов в многочисленных вазах и горячий фимиам наконец остановившихся после страстной и продолжительной схватки тел.
— Ты подумал над тем, что я говорила тебе?
Дидима пытливо посмотрела на лежащего под её бёдрами Маркуса, прикрывшего глаза от исступлённого блаженства и лёгким пёрышком парившего где-то между землёй и небом.
— Как же ты оказалась хитра, моя нежная девочка! — улыбнулся вампир. — Сначала разогрела меня в своих руках, как глину, а теперь будешь лепить из меня всё, что заблагорассудится?
— Не томи! Каков же будет твой ответ? — настаивала она, наклоняясь к нему и покрывая грудь поцелуями.
— Дидима, всё не так просто, как тебе видится, — уже серьёзно сказал он.
Девушка хотела было вскочить, но один его резкий рывок, и она оказалась под его крепким телом.
— Не горячись, выслушай меня, — убеждал Маркус. — Я сейчас уже не думаю про предательство, коим будет наше отделение от клана. Меня волнует лишь наша безопасность. Жизнь кочевников наполнена рисками и невзгодами.
— Больший риск — быть в клане, глава которого одержим жаждой власти. О, не беспокойся, Аро уже видел эти размышления и отнёсся к ним с пониманием, он неволить нас не собирается. Осталось лишь объявить ему о нашем решении.
— Не стоит с этим торопиться, — попросил вампир и лёг на спину рядом со своей возлюбленной.
— Ты же обещал мне, что мы будем втроём: ты, я и её Святейшество Вечность... — Она приникла к его груди. — К чему нам господство? К чему нам свергать Румынов? Зачем предстоящие битвы? Битвы, в которых мы можем не выстоять... Ты ведь тоже хочешь лишь тихого счастья со мной!
— Тебе хоть раз встречались вампиры, живущие тихой и спокойной жизнью? Это счастье и спокойствие ещё нужно отвоевать.
Дидима отвернулась от него.
— Потерпи немного, — попросил он. — Аро не просто жаждет власти — он хочет лучшей жизни для нашего клана.
Маркус делал последние бессмысленные и слабые попытки переубедить её, но его слова превращал в пепел янтарный огонь её решимости. Это не слишком его огорчало. Рядом с ней он совсем позабыл, что такое душевные метания или печальные сомнения, неведомо ему отныне было и чувство страха. Хотя где-то в дальнем уголке сознания он понимал, что эта эйфория, притупляющая всё остальное рассудочное, может быть опасна, она может толкнуть на необдуманные шаги... Но всё же в словах его возлюбленной было зерно здравого смысла. Вампиру не важно было, где быть со своей любимой — под крышей общего вампирского дома или под крышей небосвода.
— Отвоевать спокойствие... — огорчённо повторила Дидима. — А вдруг мне вместо спокойствия достанется твоё обезглавленное тело?!
Её плечи задрожали от беззвучных рыданий, и Маркус был готов вырвать своё мёртвое сердце из гранитно-твёрдой груди и бросить к её ногам, лишь бы она утешилась.
— Родная, не надо... Я сегодня же объяснюсь с Аро.
Он провёл по крутому изгибу её талии, разжигая костёр желания, в котором сгорали все остальные посторонние мысли... Он развернул её к себе и взглянул на её рот с такой жаждой, как будто видел его впервые...
С жадностью он ласкал взглядом чётко очерченные светло-вишнёвые губы, чуть приоткрытые от томного вожделения... Сначала лишь хрупкое прикосновение к ним, эфирное, едва ощутимое, но такое пронизывающее, даже вызывающее лёгкую приятную боль где-то за темечком... Затем глубинное проникновение... встреча языков... долгое соитие...
— Джаспер... — Пальцы Маркуса вынырнули из золота его волос, он испуганно отстранился от своего подопечного.
Джаспер стоял на коленях перед креслом. Ему казалось, что он без проса взял угощение с чужого стола. Он мог бы попытаться схватить и этот цветок нежного возбуждения, он мог бы его сорвать, сорвать старейшину с обрыва и полететь вслед за ним... Только как направить эти чувства именно в свой адрес, а не по направлению его воспоминаний?.. И потом, он не хотел делать из него свою марионетку, не хотел принуждать. Какое от этого удовольствие? Осознанность, живые эмоции, исходящие от самого Маркуса, а не тусклое отражение его собственных — вот чего он ждал.
Растерянный владыка ощутил, как Джаспер целует его ладони, которыми он закрывал искажённое страданием лицо.
— Маркус, я люблю тебя, и ты об этом знаешь.
Трогательная ласковость старейшины обернулась смятением. Он встал с кресла и опять принялся порывисто перебирать свитки, отвернувшись от своего подчинённого.
— Я всегда буду любить только свою жену... И ты об этом знаешь.
Больше он ничего не сказал. Его чувство вины, ярость и злость были для Джаспера красноречивее любых слов. А ещё боль. Опять появилась ноющая боль. Джаспер поднялся и приосанился ещё больше, чем обычно, хоть сейчас он ощущал себя жалким червяком, и ему хотелось зарыться в землю и отныне никогда не показываться на свет. Ниже падать было некуда, поэтому он спросил:
— Чего ты боишься? Твоей первой реакцией был именно страх.
— Уходи.
— Боишься сблизиться со мной? Почему? Я могу сделать тебя абсолютно счастливым! Твоя жена была бы рада твоему счастью. Что в этом зазорного?
— Я сказал, уйди! Это приказ!
Джаспер поджал губы и, впервые в жизни не сдержавшись, хлопнул дверью.
***
Над холмами Тосканы раскинула свой палантин безлунная горячая летняя ночь. Но кроме луны в этой ночи сияли другие драгоценности: крупные переливающиеся бриллианты росы в траве и небесный жемчуг на тёмно-лиловом космическом шёлке.
Джаспер учуял его издалека. Он будто бы парил в нескольких дюймах над землёй. Его наполняла небывалая решительность. «Неужто уничтожит?» - равнодушно подумал Джаспер. Маркус присел рядом с ним на поваленный каштан. Любимый вампир хоть и был без привычной мантии, но чёрный костюм-тройка придавал его облику не меньшую строгость и внушительность.
— В чём же виновато дерево? Оно выслушало столько твоих мыслей и столько мотивов твоей губной гармоники... — тихо проговорил господин.
— А я учусь у своего наставника, — с вызовом ответил Джаспер. — Я ведь столько твоих чувств выслушал, а ты готов вырвать меня из своей жизни.
— Это не так... Я лишь хочу прекратить твои метания между двух огней и дать вам с Элис свободу, — спокойно солгал Маркус не столько своему подчинённому, сколько самому себе.
— Что же на это скажет Аро?
— Будь уверен, я сумею его убедить.
Джаспер поёжился, словно от холода, и до боли закусил губу. Столько лет он по кирпичикам отстраивал эту древнюю душу, он с участием и лаской создал пёстрые витражи, чтобы душа эта заиграла яркими цветами в солнечном свете, чтоб ледяные колючие ветра больше не врывались в античные залы. И вот теперь Маркус сам готов взять молот и разбить все эти витражи — долгую нежную работу.
— Неужели ты выставишь меня только из-за одного... — Джаспер смутился и так и не смог произнести слово «поцелуй». - Только из-за того, что произошло вчера? Ты ведь сам...
— Ты воспользовался ситуацией, ещё и манипулировал, — сурово укорил старейшина.
— Я не манипулировал, клянусь! Как мне тебе это доказать?
Маркус покачал головой. Он избегал смотреть на милое лицо вампира, который был так ему дорог. Его страшила даже мысль о том, что нечаянно он может скользнуть взглядом по его губам. Переходить границу чувственного было непозволительно.
— В этом нет никакой необходимости, поскольку я уже принял решение и не изменю его. - Он вытащил из внутреннего кармана пухлый свёрток. — Здесь деньги и документы. В замок больше не возвращайся, иначе я оторву тебе голову собственными руками. Если захочешь, потом попрошу передать тебе твои вещи.
— Но что будет с тобой? Опять боль, траур, безразличие?
Внутри у Джаспера всё сжалось при мысли о том, что любимое существо опять превратиться в апатичного истукана.
— Я как-то мог обходиться без тебя раньше, значит, и впредь смогу обойтись без твоего участия.
— Зачем ты так со мной, Маркус?.. Зачем? — прошептал Джаспер, роняя голову на грудь.
Он должен был что-то предпринять! Если уж Маркус обвиняет его в манипуляциях, то он их и получит! Это было немного унизительно, но самым простым решением было воззвать к чувству жалости древнего вампира — самому сильному переживанию, которое с лёгкостью можно спутать с любовью... Жалость, которую он воспримет, как собственную, жалость, с которой и началась их связь...
Маркус схватил этого упрямца и сжал его в своих объятиях с такой силой, что тому казалось, что его вот-вот раздавят, как мелкое насекомое. Повелитель не смог совладать с собой. Его твёрдость и убеждённость в своей правоте пошатнулась. Он гладил Джаспера по голове и приговаривал:
— Пожалуйста, если действительно любишь, пойми меня и уйди...
Между ними созрел ещё один поцелуй. Горький, прощальный, сухой и быстрый, словно падающий осенний лист... Такой шокирующий, будто нечаянный ожог. Маркус несдержанно впился ядовитыми зубами в его ухо, в его шею, оставляя свежие шрамы-полумесяцы, вырывая из горла вампира то ли всхлипы, то ли стоны... Он оставил отметины на своей собственности, на своём подчинённом, который своей любовью к нему испортил всё, разрушил надежды Маркуса обрести успокоение, который перешёл черту пространства, принадлежавшего лишь им с Дидимой... Но какой же он был трогательный, особенный, своим даром одновременно немного похожий и на его возлюбленную, и на него самого.
Старейшина опомнился только тогда, когда уже удалился от него, скрывшись в ложбинах благоухающих цветами холмов и всё ещё чувствуя на своей спине прожигающий взгляд. Он нёсся так, будто его преследовала стая оборотней. Это было невыносимо. Два самых близких существа не могли быть с ним рядом. Дидиму отняли, а Джаспера он отпустил сам. Боль расставания была сверлящей, отдалённо похожей на ту, что он испытал почти три тысячи лет назад. Идеальная память вампира хранила каждую секунду тех дней...
В тот день сначала беззаветно влюблённому вампиру думалось, что он достиг апогея счастья, что оно переливается через край его души. Оставались последние мелкие приготовления к их с Дидимой отъезду. Он был настолько вдохновлён открывавшимися перед ним картинами радужного будущего, что даже согласился на предложение Кайуса «отправиться на пирушку и отметить избавление друг от друга». В ближайших приморских поселениях уже ходили недобрые слухи, поэтому им пришлось отдалиться вглубь полуострова…
…Но что-то пошло не так. Маркус оторвался от шеи слабо трепыхавшегося в его руках человека и прислушался к своим внутренним ощущениям. С мучительно приоткрывшихся губ по подбородку стекла тонкая струйка крови.
— Дидима!..

…Маркус уже твёрдо знал, что его возлюбленной, его голубки, нет на этом свете. Аро поведал ему о том, что последним намерением его сестры было прощание со священным для них местом, в котором они с Маркусом когда-то объявили друг друга мужем и женой. Но, конечно же, он не нашёл её под осыпающимися от времени сводами... Она больше не вернулась.

Даже после долгих безуспешных поисков осознание всей глубины утраты, всей никчёмности дальнейшей жизни пришло не сразу. Произошедшее казалось Маркусу невероятным. Он был на удивление спокойным , вслушиваясь в звенящую внутри пустоту и долго всматриваясь в слепые глаза свергнутых каменных богов в заброшенном храме с такой сосредоточенностью, словно они способны были рассказать ему о том, кто мог убить Дидиму... Убить её... Она погибла... Бездыханное, застывшее сердце несчастного вампира покрылось трещинами, душу его полоскали в кипящей лаве ада. Он без сил упал на алтарь, на котором ещё только недавно предавался любви с женой, и завыл, иногда прерываясь на нервные глотки воздуха и крики. Глаза резало, но с них не могло сорваться ни единой слезы, их словно бы засыпало сухим прахом Вечности... Да, они остались вдвоём. Он и Её Святейшество Вечность...
Спустя несколько дней он почувствовал, как сзади его обнимает пришедший Аро.
— Ты поможешь мне найти того, кто это сделал?
— Мы найдём его любой ценой, Маркус. Во что бы то ни стало, мой родной.
Маркус резко развернулся, схватил брата за плащ, разрывая ткань, и глухо прорычал:
— Помоги мне найти эту тварь! Я буду каждый день отрывать от неё по куску! Я должен видеть, как она корчиться в муках! Я не умру, не сдамся, пока я не увижу этого!
— Мы! Мы будем сжигать её по крохотным кусочкам! - горячо заверил Аро и снова обнял брата.