Меню сайта


Фанфикшн


Медиа



Творчество


Актёры



Поиск по сайту




Статистика:



Дружественные
проекты


Twilight Diaries - Сумеречные Дневники: неканоничные пейринги саги Стефани Майер в нашем творчестве





Главная » Фанфики
[ Добавить главу ]




Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия




Глава 13.1

Об устройстве небесного свода


(Деметрий)

Оборотень мелко дрожал, обессиленный воем и болью. И непрерывный тихий скулёж его – монотонный плач. Презирать за столь откровенную слабость отчего-то не хотелось – кто сказал, что моя очередь не будет следующей?
Пташка не приукрасила – Аарон действительно был белым: белой была полупрозрачная кожа, изрисованная переплетениями мельчайших сосудов; снежно-белыми были неровно подстриженные волосы, всклокоченные и взлохмаченные, а брови и ресницы – будто подёрнуты белым до голубизны инеем; белыми, с посиневшими лунками были обломанные ногти; белой, бесцветной даже была радужка, под которой билась кровь, отчего казалось, что глаза его пульсируют, отзываясь на медленные(пожалуй, даже слишком медленные) удары сердца. Из него словно забрали, вытянули все краски, оставив единственную – и природа направила всю свою изобретательность, чтобы рисовать ей одной. Не считая глаз, розовый от холода кончик носа был единственным ярким пятном. А ведь ещё лето… но Аарон мёрз откровенно и, кажется, без притворства. Было из-за чего.
Линнет ничуть не покривила душой, назвав его хрупким. Сама она отличалась излишней тонкокостностью и в последнее время выглядела от этого нездоровой, но Аарон… его худоба наводила на мысли о смертельно-больных, изнеможённых, живущих на воде и хлебе, а, возможно, лишь на одной только воде. И лицо его, бывшее некогда весьма привлекательным, о чём говорила линия скул, очертания подбородка и высокий лоб, теперь представляло собой череп, туго обтянутый пергаментной кожей. Я видел проступающие позвонки на шее, косточки в длинных пальцах и запястьях, острый кадык, который вот-вот проколет плоть, глубокие провалы глазниц… и непропорционально длинные конечности, что при таком сложении было особенно заметно. Одежда, явно подогнанная и сшитая на заказ, всё равно болталась на нём, как на вешалке. Убить его, по всей видимости, проще простого – рассыплется от неосторожного движения. Наверное, когда-то и он был физически развит, как тот же Натан, но те времена давно прошли. Аарон выглядел карикатурой на живое существо.
Моя маленькая жена не солгала и в другом – он действительно будто светился, и его внешность, более чем просто необычная, и, что скрывать, отталкивающая при подобном изнеможении, перестала иметь значение. Ощущение солнечного света, противоестественного тепла, пронизывающего целиком и насквозь… Оно существовало ровно до тех пор, пока Аарон не взглянул на меня. Я отшатнулся и зашипел, повинуясь голому инстинкту. Он требовал не крови – бежать, скрыться от истощённого существа, и свет уже не грел – жёг. Не могу сказать, шарился ли он в моих мыслях или его влияние было более глубоким и всепроникающим, но ощущал всем своим существом – меня препарируют, медленно и со знанием дела.
Аарон стоял неподвижно, и волки прижимали уши, отступали в тени, растворялись в ночи. Мы с ними ощущали его, видимо, одинаково.
Совершенно пустые, будто красные стекляшки, глаза. Ни блеска. Ни выражения. Ничего. Но сам взгляд чаровал, словно у змеи, и первый порыв сбежать растворился в противоестественном, всё возрастающем желании подойти ближе и греться, пить его свет.
– Я должен извиниться, – начал он, опустив ресницы, словно и правда ощутил растерянность и неловкость. – Я просил задержать тебя, но меня, к сожалению, поняли превратно. Мне не хотелось ссориться. Парламентёров ведь не принято трогать?
Сжал и разжал пальцы, удерживая себя от шага ближе. В отличие от влияния Хайди или Корин, его было совершенно естественным, как дыхание. Он обещал покой и утешение. Но…
Меня было кому утешить.
Мысль упала в бездонный колодец души, всколыхнула чувства. Я до отвратительности ясно всё осознал.
Аарон казался расстроенным совершенно искренне, и чем больше он рассматривал меня и место трапезы оборотней, тем сильнее на его лице натягивалась кожа, образуя маску сильнейшего разочарования.
Насколько он быстрый?
Он провёл руками по лицу.
– Не надо, Деметрий. Мне совершенно не хочется тебе навредить даже случайно. Ты не успеешь. Никто не успеет, – улыбка – застенчивый оскал. – Наша слабость вынудила нас искать другие пути. Ведь забавно, когда жертва становится хищником? – В его глазах путался, терялся и мерк свет. – Вот видишь, – он смотрел на едва поднявшегося на лапы зверя, который поджал метёлку-хвост, – теперь мне приходится просить прощения. Кроме того, – Аарон прижал длинные, навивавшие мысли о лапках паука, пальцы к вискам, – теперь надо придумать, как всё скрыть. Мы же, ха-ха, выкинуты на задворки Ойкумены. Разве не забавно? Мыши правят котами, заставляют тех скрываться и искать укромные норы. Или оставить эту работу вам? Мы не совсем уверены, как правильно.
– Правильно было не доводить до резни. Вышколенные псы не берут угощения без команды хозяина, как бы голодны они ни были.
Аарон лучезарно улыбнулся, а вот оборотень вновь упал на брюхо, но теперь, кажется, по собственному желанию. Страх его лишь усилился, когда крылатый не позволил лизнуть себя по рукам. Как есть побитая дворня.
Следующим мне быть очень не хотелось.
– Не люблю приказывать. Как-то это… неправильно. Иерархия – сложно так, не понимаю, зачем она нужна. И наказывать не люблю, когда мои просьбы игнорируются… Что же нам делать?
А всё-таки – достану или нет?
Не по погоде тёплая куртка не защищала его от прохлады летней ночи и не позволяла согреться. Аарон дохнул на озябшие пальцы. Дождь прекратился, оставив после себя повисшую в воздухе водную взвесь.
– Что же придумать?
Волк попятился, поджимая хвост и жалобно поскуливая. Аарон цокнул языком.
– Так не пойдёт. Когда они звери, с ними совершенно невозможно работать – как уж тут вразумлять? – Он покачал головой, а затем до невозможности неуклюже наклонился. В глазах мёртвого человека, смотревшего на меня из-под груды других тел, мне виделся отблеск упрёка. – Я бы мог попробовать… ммм… подлатать тебя, но не очень в этом силён. Из-за непоследовательности и невнимательности, как нам сказали. Не хватает терпения. – Самые кончики его пальцев будто обмакнули в лунный свет, но лишь на мгновение. – Но могу попробовать, если хочешь.
– Я, пожалуй, откажусь.
Аарон склонил голову набок так резко, что я несколько удивился отсутствию характерного хруста.
– Разумно, но немного обидно и глупо. Я умею оценивать шансы на выживание. Тебе хорошо досталось. – И вновь тоже трогательно-детское выражение участия.
– Сколько же?
– Четыре к одному в твою пользу.
– Радует.
Мобильный телефон в его кармане подал голос. Аарон долго, не меньше минуты, смотрел на экран, словно бы текст на нём был написан на неизвестном языке. Затем морщинки на белом лбу разгладились, а на лице появилось странное, почти иступлённое выражение радости.
– Точно же! Знаешь, – он слегка ударил носком по боку ближайшего трупа, отчего из распоротого живота выскользнул клубок внутренностей, – у меня был хороший друг, который умел творить настоящие чудеса. Практически искусство, хотя, думаю, действительно искусство, а мне он сказал, что я только и способен сшивать белое с белым, а красное с красным. И что вреда от меня больше, чем пользы.
– Кажется, я знаю, как его зовут.
Печень, которую Аарон приподнял двумя пальцами, оторвалась с хлюпаньем и ещё парила; кровь не успела остыть, и голодный спазм – лишь рефлекс. Он аккуратно отщипнул кусочек и медленно, задумчиво разжевал. От запаха крови мутнело сознание.
– Представляешь, я выполнил его желание, а он обиделся. С чего бы это? Не знаешь, почему люди обижаются, когда делаешь всё в точности, как они хотят? – Он облизал пальцы и принялся за следующий кусок. В том, как он ел, во всей его позе, преисполненной почтительности, не было ничего кощунственного – Аарон словно исполнял определённый, одному ему известный ритуал. – Мы, Деметрий, последовательны – за преступлением должно следовать наказание. И за предательство тоже. Недоверие и неверие ведь тоже предательство, правда? Нельзя быть другом, если не веришь.
Только вот – кто кого предал?
– Позволишь спросить?
– Конечно!
– Кто «мы»?
Аарон казался озадаченным – он теперь даже жевал растерянно, бездумно, а взгляд его расфокусировался словно у новорождённого. Верить в то, что со мной жаждали только поговорить, было бы излишне наивно, а, значит, и шкуру следовало продать задорого. Я получил шанс…
– Один к трём, Деметрий. Дальше придётся подбрасывать монетку, а это, согласись, немного грустно.
…и не смог им воспользоваться. Удар, как я понял позже, был превентивным – его нанесли раньше, чем мысль моя стала действием. Ощущение было новым и оттого острым – мне будто накинули петлю на шею и принялись поднимать, не спеша удавить окончательно. Возможно, так чувствуют себя на дыбе – и я, неподвижный, слышал, как натягиваются, рвутся жилы. Боль рисовала рдяно-алые узоры, и, пожалуй, в них имелась определённая красота.
Аарон смотрел, улыбался и жевал.
– Я, если честно, не понял твоего вопроса, а подумать ты мне не дал. Не делай так больше. Мы, по правде, не очень сообразительные.
Обруч, сдавивший тело, исчез, и я смог подняться на ноги. Не сразу. Пьющие кровь обладали потрясающей регенерацией – собрать тело по частям не составляло труда. Конечно, если речь шла не о ранах, нанесённых оборотнями. Здесь уж приходилось подбрасывать монетку. Чем сильнее будет потрёпано тело, тем больше понадобиться времени на восстановление.
Капли крови на губах и руках. Красное на белом. Мутные мысли.
– Ты говоришь «мы».
Глубоко запавшие в провалы глазниц глаза округлились. Аарон шумно проглотил последний кусок печени и облизал пальцы. От запаха крови судорогой сводило горло.
– Не понимаю. Я – это я. Я не могу быть множеством, правда? Или могу? – Он провёл бесцветным языком по губам и улыбнулся. – Они ведь тоже я, а я – это они. – Его голос, весьма приятный по меркам бессмертного, постоянно изменялся – то становился глуше и грубее, то высоко, едва не до писка взлетал, то опускал и хрипел. Комбинаций, как я подозревал, имелось великое множество. В таком преломлении не было логики – так дети раздирают музыкальную игрушку, заставляя её поминутно производить разные мелодии, не в силах определиться. – Надо же, глупость какая. «Мы». Мы так не говорим. Вот он подтвердит.
Оборотень не был рад, что о нём вспомнили. Лицо Аарона опять неуловимо изменилось – теперь маска шла его облику. Голод, обнажённый до бесстыдства.
– Мне так жаль тебя, дружище. Так жаль. Очень-очень жаль.
Однако я не уловил в его голосе и тени жалости.
В глазах волка таял страх – его вытесняла щенячья преданность, радость, которую испытывает приласканная собака. И он точно пёс уткнулся носом в хозяйские ладони, довершая сходство. Глаза Аарона поймали свет. Иррациональный страх и зависть к недостойной твари, которую незаслуженно возвысили.
После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его.
Аарон сам был светом – тем истинным, первородным светом, который, должно быть, видится нам в момент рождения и конца. И мир вокруг вдруг замер и затих в жадном ожидании развязки, а я понял, почему за ним слепо идут. Он не менял ипостаси, не отращивал бесполезные, по-видимому, крылья, но сделался… кем? У меня не было ответа. Я испытывал подлинный религиозный экстаз и стыдился своей ненависти к нему, искал и находил причины его поступков… Существо передо мной не было врагом. Просто не могло им быть. Свет, бледный пламень капал с его пальцев, растекался по морде болезненно-дёрнувшегося волка. А страх… я вдруг понял, насколько слаб. И мне следовало бояться.
Ложь.
Краска на идеальной картинке растрескалась, зашелушилась. Сопротивлялся не я – что-то извне, и оно, чуждое и чужое, проворачивалось внутри, распускало шипастые лозы. Свежее клеймо горит, должно быть, также. Помнить бы, когда и кто его поставил?
Больно.
Я не видел, не ощущал ту льдистую паутину, началом и сосредоточением которой был жнец; слепые нити касались кожи, пронизывали и позволяли чувствовать. Околдованный мир готов был взвыть от прикосновения рождённой на его изнанке силы. Граница яви и сна – то удушающее ощущение, когда разум существует, а тело – уже нет. Бесконечное падение. Беспомощность. Чувствовать не хотелось. И страх – так естественно, так просто. Мёртвые его не испытывают.
Просто быть.
Свет был жаден и лакал жизнь, как кошка свежие сливки. Наверное, не мне одному позволяли ощущать то, с какой лёгкостью, как играючи прерывалось чужое существование; несуществующие прикосновения белёсых нитей – стоит ему захотеть и умирать придётся уже мне, другим волкам или целому миру вокруг. И во всём этом – неподдельное наслаждение, древний ритуал, пляска смерти. Мне очень не хотелось стать следующим, истлеть и исчезнуть, кроме того меня ждали, а ради этого можно было и просить, и умолять. Пташка не выживет одна.Только вот беда – я не видел выхода, да и не очень-то пытался отыскать его, повиснув в паутине чужой воли. Аарон хотел, чтобы я ощутил и увидел его власть. Урок оказался болезненным, а я – непозволительно наивным.
Мы все оказались слепы.
Как мы будем убивать это?
Аарон уговаривал волка потерпеть, и в этом виделось высшее благо. Пожалуй, даже милосердие. Терновая плеть затянулась туже. Боль отрезвляла. Она была реальной, но и существо-солнце – тоже. Ради него, казалось, замирало само время. Рваная рана на полотне привычного. Опухоль на идеальной картинке мира.
А я ведь видел раньше…
Болезненно-яркое восприятие.
Мёртвый оборотень распластался на земле – тонкая шкура, наброшенная на кости. Пахло грозой и пеплом; капли росы, оседая на вздыбленных волчьих волосках, обламывали их, проваливались сквозь иссушенный покров. Ибо прах ты и в прах возвратишьсяЯ прикусил язык, чтобы не рассмеяться. Убить вот это?!
Аарон смотрел прямо на меня, неестественно склонив голову набок.
Самое настоящее похмелье, даже накатившая муть хорошо знакома по бесцветным человеческим воспоминаниям; я бы и не удивился, если бы покрылся липким потом. Сознание расщеплялось, раскалывалось; нервы готовы были лопнуть от чудовищного напряжения – то была не боль, но странное опустошение. Аарон вновь становился чудаковатой версией себя.
– Интересно.
Радужка его глаз – клубок красных змей, и бледно-серый цвет её не мог умалить впечатления; тонкая пергаментная кожа, горячая и какая-то уж слишком гладкая.
– Очень интересно.
Всего, на что меня хватило – схватить его за цыплячью шею, но сжать руку сильнее я не смог. Красноречивое рычание за спиной, но, пожалуй, неубедительное.
– Попробовать стоило.
Губы крылатого растянулись в полубезумной улыбке.
– Я же обещал тебя не убивать и не вредить, – он попытался разжать мои пальцы, но, оцарапав сам себе шею, сдался после второй попытки, – а ты сразу нападать. Мы так поговорить не сможем. Тем более, это нечестно – я не могу тебя убить, а вот тебя не сдерживает ничего, даже совесть. – Меня будто прикусили за загривок, и чем больше я медлил, тем больнее становилось. – Ну же, отпусти! Вот, видишь, какой ты хороший вампир.
– Очень, – согласился я. Голова нестерпимо гудела. Его кровь имела бледный, совершенно безвкусный запах, отдававший чем-то невозможно приторным. Патока?
Аарон оказался выше меня на полторы головы или даже немного больше – этакая жердь, обмотанная тряпками не по размеру. Он смотрел без выражения в стекляшках-глазах, то склоняя голову на одно плечо, то на другое. Молча, что порядком меня раздражало. Он даже пару раз обошёл меня по кругу. Неуклюжий, и каждый шаг – будто он вот-вот запутается в конечностях и растянется на земле.
А оборотни (их действительно оказалось больше дюжины), между тем, стали пожирать и растаскивать трупы, время от времени награждая меня взглядами горящих жёлтым глаз. Кровь ещё не успела свернуться и остыть, отчего желание отвоевать себе кусок посочнее с каждой минутой казалось всё менее самоубийственным. Человеческое отступало, таяло в мареве… Жажда сдавила горло.
– Нет, правда, ужасно интересно.
– Я не мешают тебе?
– Нет, нисколько. Разрешишь дотронуться до себя?
Сжал и разжал пальцы.
– Тебе так уж нужно моё разрешение, Аарон?
Он сцепил руки за спиной, ссутулившись и опустив голову.
– Спрашивать ведь принято, правда? Нас так учили – давным-давно. Спрашивать, – он запнулся, – и угождать.
В последнем я сильно сомневался.
Я пожал плечами, едва не зашипев от ошпарившей спину боли. Заживать будет долго. Несмотря на то, что мутное свечение, словно отражение лунного света в зеркале, делало черты его лица совершеннее, скрадывало нездоровую худобу, я едва не отшатнулся от отвращения, когда пальцы-пауки коснулись висков.
Пустота, как от удара тяжёлым по голове.
– Посмотри на меня, ну же! Как же я недооценил тебя!
Язык сделался ватным, а мысли тяжёлыми, неповоротливыми. Сладкий дурман с запахом тлена. Зрение подёрнулось пеленой, стало нечётким, превратив бледное лицо Аарона в белое пятно. Мне хватало сил удержать сознание от падения в вязкую, густую тьму беспамятства, но едва ли то было моей заслугой.
Я приходил в себя медленно, собирая разум по крупицам. Аарон заливисто, словно ребёнок, смеялся и дул на руки, будто обжёгшись. Он повторял фразу на незнакомом мне языке, а, может, и вовсе несуществующем, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то вокруг, и хлопал в ладоши.
– Ты хотел поговорить, – голос мой звучал на удивлении ровно, не вбирая в себя отголосков тупой ноющей боли, что растеклись по телу до самых кончиков пальцев рук и ног. Один к трём, и, если крылатый не соврал, то в мою пользу. Пташка всё-таки ждёт. Я цеплялся за образ, но и он не способен был разогнать чёрной мути, осевшей на мысли. Я переставал ощущать себя собой, словно…
…свет был отравой.
Аарон развернулся ко мне – точь-в-точь марионетка, управляемая неумелой рукой, того и гляди – нити перепутаются и кукла, изломившись, замрёт. Подвижное лицо его меняло маски. Удивление. Замешательство. Задумчивость.
– Подожди, только не подсказывай. Я вспомню сам.
– Говорят, помогает записывать.
Гротескно-расстроенное выражение в ответ.
– Ну вот, теперь ты надо мной смеёшься. Между прочим, я хотел произвести на вас должное впечатление. Нас же должны воспринимать всерьёз? Я вроде как лидер. – Тех, кто так считал, я искренне жалел. Он выпрямился, гордо задрал голову и принял вид надменный, впрочем, ненадолго – эту маску ему, по-видимому, удерживать не удавалось.
Я чуточку склонил голову. Соглашаться с ним, казалось, было совершенно естественно, а перечить, как я подозревал, – опасно.
– Уверяю тебя, впечатление ты произвёл.
– Правда? – глупая улыбка.
– Да. Сильнейшее.
Особенно, если итогом разговора станет моя голова, заботливо отправленная в Вольтерру.
Но Аарон, выпивший досуха оборотня, казался мне неспособным на убийство. Шипастая плеть внутри вновь заворочалась, расправляя лозы. Я перестал различать оттенки боли.
– Люди обычно пытаются нас обмануть, хотя и знают, что… ммм… я обижаюсь. Иногда сильно. Ты в глаза смотришь, а тебе врут. Неприятно, правда? Впрочем, – лучезарная улыбка – на такую лишь дети и бывают способны, – они быстро раскаиваются.
И в этом я ни капли не сомневался, как и в том, что раскаиваются искренне. Но, надо думать, слишком поздно.
Аарон развернулся и пошёл прочь, а я двинулся за ним, будто меня потащили на верёвке. Оборотни больше не интересовались моей скромной персоной. Злоба тлела, не в силах разгореться по-настоящему – я ненавидел ощущать себя слабым.
Слишком много крови вокруг.
– Роберт тебя обманул?
Крылатый обернулся резко – и вновь ощущение, что он вот-вот рассыплется, разлетится на тонкие косточки.
– Кто такой Роберт? Я знал его? – Аарон принялся прикусывать ногти на руках. – Не помним. Не можем вспомнить.
Холодная рука сжалась на горле – пронзительно-яркое ощущение.
– Или помним? – красные глаза-стекляшки округлились. – Спрятать хотел. То, что нужно было нам. Предал же, правда? Глупо-глупо было прятать от меня. Нам ничего не оставалось, как наказать. Показать, что он был не прав, а что его не спасли – не моя вина, – речь его звучала глухо и бессвязно, как у пьяного, прыгая с голоса на голос и с мысли на мысль. Его глаза остановились, он весь сам замер, а потом улыбнулся. – Я хотел бы предложить вам… сотрудничество. Ты же передашь мои слова старейшим из вас?
– Даю слово.
Аарон просиял.
– Ты мне нравишься, Деметрий. Умеешь слушать.
Я склонил голову, принимая похвалу.
– Позволишь одно несущественное замечание, Аарон?
Улыбка определённо уродовала его. Я не мог припомнить другого лица, на котором она смотрелась бы настолько неправдоподобно и отталкивающе.
– Ты уже предложил сотрудничество не нам.
Он энергично замотал головой.
– Вам. Дружище Владимиру я предложил женщину, которая кажется той… как оно у вас и нас бывает – особенной, единственной. Он думает, что влюблён. Всё различие здесь между нашими… видами, что для вас разлука не отражается на физическом состоянии. Забавно, правда? То есть… мы… я… мы не знали, что сможем создать качественную копию. Подделку, чтобы с первого взгляда не было ясно, что это подделка. Вы сложные – легко сломать, а мы… не приспособлены для тонкой работы. Некому научить, понимаешь? Всех перебили. Давным-давно.
– Ему кажется?
– Ага. Только ему не говори. Огорчится же. Сильно, я думаю. Не хочу огорчать. – Теперь его улыбка казалась застенчивой. – Понимаешь… – он широко развёл руками, не в силах сформулировать дальнейшую речь. – Ты же слышал, как они говорили с нами? Я дал шанс, попытался вести себя правильно… обидно. Они как и все другие. Не люблю, не понимаю, почему со мной можно так? Почему, почему, почему?
– С тобой надо дружить, полагаю.
– Не обижать. Дружить не обязательно.
– Может быть, следовало начать более явно?
Он задумчиво почесал подбородок и мотнул головой.
– Нет. Договариваться и запугивать – вещи разные, правда? Поэтому нам с вами нужно… сосуществовать. Всех ведь не перебьёшь ни с одной, ни с другой стороны, правильно? Я не совсем уверен, что смогу выпить то существо, ваших альфу и омегу, поэтому и не стану рисковать. Жить хочу. Очень. У нас это редкость.
Я не очень понимал, о чём он вёл речь – впрочем, это не было особенно важным сейчас.
– Но иначе бы попробовал?
– Конечно. Люди сожрали неандертальцев, почему бы и нам так не поступать с конкурентами? В конце концов, мы все берём начало от смертных и остаёмся ими, несмотря на инициацию. Мы хотим считать себя другими, но… увы. Мы уже рождаемся теми, кто мы есть, а вы – становитесь ими.
Я поднял бровь.
– При всём моём уважении, Аарон, разговоры о сосуществовании следует начинать до демонстрации силы. Мы истолковали твои послания однозначно.
Он удивился совершенно искренне.
– Как бы вы иначе приняли меня всерьёз? Ведь в случае вас, наделённых реальной силой и властью, я лишь заявил о намерениях. Кроме того, нам так хотелось увидеть вас своими глазами. – Теперь Аарон улыбался. – Впрочем, и это ложь. Не понимаешь?
– Не совсем.
– Нет ничего прекраснее хаоса, – его голос зазвенел от восторга. – А ведь все думают, что мне нужна корона и власть, ха-ха. Кто-то считает, что я ищу мести. Но зачем? Мы скучаем, но совсем не помним по кому. Я не их лидер и ничего им не принесу.
– Ты обманываешь тех, кто пошёл за тобой?
Он замотал головой.
– Я ничего не обещал. Я лишь воплощение чужих надежд, и нас постараются убрать, как только всё будет закончено с вами и Хелилом. Никто не потерпит жнеца на престоле. Он может быть только удобным орудием. Я отыграю роль и должен буду уйти со сцены. Мы же, – он покрутил пальцем у виска, – безумцы. Опасны. Неуправляемы. Думаю, ты слышал.
– Немного.
– Они нас убивают, – безумно грустно, и, кажется, белые ресницы слиплись не от дождя. – Нас всего четверо сейчас, представляешь? Скажешь, мало? – он подышал на пальцы. – Такого не случалось последние пару тысячелетий. Ни разу, – тяжёлый, горестный вздох. – А в итоге останусь только я, но мы уже привыкли к одиночеству.
– Грустная история.
которую я уже слышал?
– Такова наша участь. Но, – острая, неприятная улыбка, – почему бы не стать отражением столь несправедливого мира? Как думаешь, Деметрий, так будет справедливо? Воплощать и страхи, и надежды одновременно.
Людям не было до меня дела – они провожали долгими пустыми взглядами Аарона; я справедливо полагал, что встреча с ним обернётся жесточайшим похмельем. Если, конечно, он не примется убивать раньше.
В городе было тесно. Море крови вокруг.
Он привлекал внимание. Плохо.
– Думаю, что ты так и не рассказал, чего хочешь.
– Хаоса. Абсолютного и чистого.
– А от нас?
Аарон споткнулся. В конце концов, если он расшибётся сам, то мне останется только добить. Он сцепил руки за спиной в замок. Неестественно длинные пальцы.
– Сейчас. Я готовился.
– Всё-таки записываешь, Аарон?
– Да. – Он остановился и развернулся, оглядывая увязавшихся за нами людей. Я сглотнул слюну, подозревая, что они и не заметят своей смерти, а раз так... У крылатого оказался совершенно волшебный смех – словно золотые монеты ударялись друг о друга. – Придётся… бежать. От мышей. Представляешь? Или ты всех их… съешь? Я лучше всех других понимаю ваш голод.
Неприятно знакомое зрелище. Пустые глаза, отсутствующие выражение на лицах – им, этим случайным жертвам чужой воли, долго предстоит приходить в себя. Скованные, заторможенные движения. Непонимание и растерянность.
Крысолов.
И я тоже превращался в беспомощную крысу, неизбежно и безвозвратно. Вблизи него было сложно сохранять критическое мышление и ясно воспринимать действительность.
– Они забудут тебя?
Аарон вновь дышал на пальцы в беспомощной попытке согреться. Исчезнуть, раствориться перед глазами смертных было не лучшей идеей, но и остановить крылатого не представлялось возможным. Меня буквально протащили за собой, как если бы на моей шее болталась петля.
– Не сразу, но – да. Нам нельзя быть в обществе. Всё иллюзия. Обман. Люди… не видят нас, и в один прекрасный день ты начинаешь сомневаться в реальности всего окружающего. – Внутри него что-то сухо хрустнуло; Аарон вздрогнул, сгорбился. Интересно, если его слегка подтолкнуть с моста, утонет или нет? – Даже те, кто нас любил, сомневались, а потом не стало и их… Или забрали? Столько мыслей, – он всплеснул руками, – не могу сосредоточиться. Сейчас, – его пальцы запорхали над дисплеем. – Нашёл. Это и правда писал я?
– «Война, которой ещё не знала история. Крах всего сущего. Мир, которому суждено умереть и возродиться из крови и пепла». Даже не знаю, Аарон.
У него было немало заметок.
– Суть передана верно. Вы должны признать нас, и я позволю вам существовать и дальше. Быть необходимым… злом? Или это мне предстоит стать им? – Разговаривая, Аарон покачивался с пяток на носки, будто действительно собираясь перепрыгнуть через перила навстречу мутной воде. – От вас мне нужно… ммм… невмешательство и один серый плащ.
– Один? Румынам ты предлагал другое.
– Потому что второй пойдёт с нами сам. Правда ведь, Деметрий? Пойдёшь?
Теперь он смеялся, громко и искренне.
Сжал и разжал пальцы.
– Зачем?
– То, что может мне навредить, не должно выступить против нас. Вы же не видели… ни капельки! Вы имеете очень слабое представление… обо всём. – Он вновь улыбнулся, и его голос стал ниже и глуше: – Если кто-то должен умереть, то он умирает. В противном случае смерть не является целью – иногда нужно сломать… барьеры. Или человека. – Интонация его стала вовсе бархатной. – Ты смотришь на всё с позиции фигуры. Все вы так смотрите, поэтому... не видите… многого. Твой гнев, – он посмотрел на меня через плечо, – неуместен, Деметрий. Вы либо сделаете, как мы вас просим, – он вновь подышал на пальцы, – или я сам приду к вам.
– Полагаю, один?
Его голос истончился, надломился, а взгляд придавил могильной плитой.
– Спросите их… спроси, за что они нас убивают. Ты поймёшь, почему я приду один. Другим просто надо… ощущать себя значимыми. Быть… как это?.. нужными. Полезными. – И ещё глуше, едва ли не шёпотом: – Они… фигуры. И я – тоже. В каком-то смысле. Пришло время для большой игры, но – ты ведь обещаешь никому не говорить? – в ней не будет победителей.
Гнев действительно был неуместен, и я давил его в зародыше, не позволяя заполнить меня всего. Не те чувства и не сейчас. Голове следовало оставаться ясной, если я хотел вернуться. У существа передо мной легко менялось настроение (или же личность?), и становиться жертвой этой особенности мне не особенно хотелось. Лучше быть живым и униженным, чем мёртвым и гордым.
Я очень ясно осознал, чего боялась Линнет. Верить только не хотел.
– Это всё?
Аарон повернулся, изменчивый и неспокойный; казалось, его конечности находятся в постоянном хаотичном движении – он не мог стоять неподвижно. Мёртвая вселенная в его глазах.
– Наверное. Если нет, то мы найдём способ сообщить. Он у нас уже есть. – Аарон теперь не смеялся – глупо хихикал; горло его издавало булькающие, клокочущие звуки. – Меня ведь поймут и так? – Он глубоко вздохнул, опустив ресницы. – Мне не нужна смерть, Деметрий. Не веришь?
– Не вижу причин верить.
Мёртвые огоньки.
– Должно быть, разумно в этом вашем мире, где все спешат сожрать слабого. А! – Аарон приподнялся на носочки. – Вспомнил.Найдёшь для меня кое-кого? Потом, разумеется. Мне рассказали нелепицу о тех, кто должен был погибнуть – что они, представляешь, не погибли, и… продолжают где-то жить. Как это?.. я обещаю тебе славную охоту, – улыбка его была такой же бессмысленной и широкой, как у маленького ребёнка. – Суки. Их надо призвать к ответственности. Мне – души, тебе – кровь. Разделим честно.
Я отступил совершенно инстинктивно.
– Не могу обещать.
Аарон растерянно моргнул, а затем быстро закивал.
– Конечно, я понимаю. Не можешь, – теперь его голос напоминал скрежет металла о металл. – Пока что.
– Что будет, если твои планы не разделят?
Аарон казался искренне изумлённым, будто ни на мгновение не сомневался в успехе. Самоуверенность или дурость? Он и вёл себя словно половина света уже принадлежала ему, а от остальной части у него был ключ.
– Вы будете сопротивляться? – Его гладкий лоб прорезали морщины. – В самом деле? – Он прикусил ноготь на указательном пальце. – Тогда нам придётся быть жёстче? – неуверенно, с долей возмущения. – Да, именно так. Но я предпочитаю вести дела… цивилизованно.
Подтверждением его слов стал протяжный вой.
Аарон взглянул на меня из-под упавших на глаза волос и застенчиво улыбнулся:
– Ну, не всегда. Не переживайте, – он махнул рукой, – никто ничего не узнает. Теракты, маньяки, спортивные фанаты – мало ли сегодня для людей бедствий? Мы понимаем – им надо спать спокойно. Мышек целых шесть миллиардов – их нельзя злить, – улыбка-оскал. – Пока что.
Холодок лизнул позвоночник.
– Скоро это не будет иметь значения?
Он прищурился как ребёнок, дорвавшийся до лакомства.
– Никакого. Ты совершенно прав. Забавно, правда?
Аарон позволил мне удалиться, предупредив с большим сожалением в голосе, что не хотел бы бессмысленной слежки; он, видите ли, не любил, когда им мешают, но при этом не воспрепятствовал мне подняться в комнатушку под крышей, где я оставил телефон, документы и пакет с письмом. Затем белёсая тень долго следовала за мной, пока окончательно не убедилась, что я не собираюсь возвращаться. В этот раз он преимущественно молчал, поглощённый сосредоточенным пережёвыванием дурно пахнувшей человеческой пищи; когда же он говорил, то речь его стала и вовсе бессвязной, путанной, будто у мысли у него – старая штукатурка, отваливающаяся кусками. Крылатый был настолько мил, что даже помахал на прощание рукой, искренне надеясь на скорую встречу, и ответил колючим смехом на невольно сорвавшийся с языка вопрос. Мёртвые огоньки в его глазах, отражение бледных звёзд, дрожали и плясали. Улыбка висельника.
Боги и монстры. </i>
Холод был первым ощущением, когда Аарона не стало рядом. Я с удивлением понял, что уже развернулся и сделал пару шагов назад, словно меня и правда тащили на верёвке – неосознанное, не поддающееся осмыслению желание. Огни города в отдалении за сизым маревом липкого тумана походили на россыпь самоцветов под крышкой шкатулки. Грязно-серое, вымытое дождём небо. Я чувствовал себя… неуютно, и, пожалуй, если бы не понимание того, что мои эмоции – обман, всего лишь жалкая (или не очень) имитация, то меня ждала бы незавидная участь. Не послевкусие дара Корин, тягуче-болезненное, сжатое до единственной мысли-желания получить новую порцию, ещё несколько минут её драгоценного времени, а нечто иное, глубже и сильнее – ощущение утраты, пустота внутри, и словно уже никогда не закончится ночь. Но якорь оказался крепок, и привычный мир лишь качнулся, не опрокинувшись окончательно. Бессильная ярость поднялась подобно мощной волне, способной потопить утлое судёнышко разума; у меня было мало шансов – пожалуй, следовало сказать «никаких» – против этого бесцветного существа. Он был уязвим, теперь я понимал это, там, болтая бессвязно и едва ли замечая меня рядом, но... возможности мне стали видны лишь теперь, когда туман чужой воли таял, позволяя становится собой. Здесь была бессильна грубая сила и не подходила хитрость, однако ничего не препятствовало воспользоваться дарами современности; «мышек», так осложнивших жизнь бессмертных, он совершенно справедливо опасался. В разрушенный до основания мир, где не нужно будет прятаться, за Аароном последуют многие. Слишком многие.
<i>Марево.

Жажда раздирала глотку. И пусть внутренности словно искупали в расплавленном металле, именно голод окунал разум в бездну бессвязных мыслей. Обострённые до предела чувства. Выбрать добычу по душе и убивать… убивать… убивать… Пить.
Инстинкты.
В моём распоряжении оставалось ещё пара часов до рассвета. Уйма времени.
Не смогу остановиться.
Далёкий запах крови. Я был слишком голоден.
И всё же – немного позже.
Связь значительно упростила нашу жизнь, и мир сжался до немыслимых пределов – я ещё помнил, пусть и смутно, сколь долгим было зимнее путешествие из Рима в Константинополь, по стылым, неприветливым дорогам готовой развалиться империи. Мой рапорт был кратким – сухие факты, лишённые личного мнения, которое едва ли интересовало старейшин; в конце концов, зачем рассказывать по телефону то, что увидят и так? Распоряжение Аро оставалось прежним – навестить его друга, и, если я ранен достаточно серьёзно, «погулять» несколько дней; что ж, здраво – залить кровью собственное логово было бы крайне неосмотрительно. Иных указаний я не получил. Я был «разумным мальчиком и знал, что следовало делать, а чего – нет», и мне, пожалуй, не показалось – новости развеселили Аро. Наверное, следовало считать себя оскорблённым – повелитель выше прочего ценил информацию, и то, что произошло этой ночью, едва ли стало для него неожиданностью, однако подобных чувств я не испытывал. Всего лишь расплата за проявленное непослушание.
Разум увяз в жажде, она стирала более важные образы другими – привычными, соблазнительными и древними, как само время. Я тяжело сглотнул вязкую слюну. Пташке бы не понравилось. Мы были очень-очень разными, и, наверное, именно в этом была суть. Стоило только понять чуточку раньше.
Алистер находился за морем. Ему повезло. Мне необходимо ещё долгое время оставаться полезным. Вопрос выживания. Он вернётся – всегда возвращается, и тогда… Я облизнулся, оскалился. Давно хотел.
«Погулять».
Раздобыть сытный ужин оказалось несложно, а вот остановиться, так и не испытав насыщения, представляло уже определённые трудности. Голод застрял в мыслях ржавыми гвоздями, драл горло и делал восприятие мутным, неверным. Как в старые добрые времена. Легче не стало, и тело, не привыкшее к глубоким повреждениям и ранам, требовало одного-единственного лекарства – крови. Жизнь за жизнь.
За эту ночь я убил больше, чем за предыдущие семь месяцев.
…Рассвет занимался на востоке бледно-золотым заревом; вязкая тьма отступала, рассеивалась, возвращая миру привычные цвета. Старый район, бывший некогда пригородом и сожранный городом; дом передо мной – безликое отражение сотен подобных построек, изящных, кукольных и совершенно бездушных. В наличии и сад, порядком заброшенный, и плющ, раскинувшийся на южной стене подобно лапе лесного чудовища. Ни звука изнутри, что, конечно, не являлось гарантией отсутствия хозяина. Я нажал звонок второй раз и, не получив никакого ответа, повернул ручку. Надо же – не заперто.
Внутри всё оказалось столь же безлико-однообразно, как и снаружи: сдержанные тона, мебель под белыми чехлами, расставленная словно на страницах каталога, практически полное отсутствие следов живых людей. Но они здесь бывали – я чувствовал слабый отпечаток запаха под едким амбре чистящих средств; недавно – оттиски свежие, не успевшие затереться, но смазавшие более старые. Я вдыхаю уже медленно, пробуя воздух – будто нарочно. Некоторые мелочи, как то вмятины от пальцев и длинные царапины на дереве, выдавали присутствие нелюдей. Тёмная прихожая, тёмный холл. Горло оцарапало острыми когтями – я очень хотел, чтобы его человеческая прислуга вернулась, даже зная, какой дурной тон убийство чужих игрушек. Я планировал задержаться здесь на некоторое время, избавленный от поисков иного убежища. Какая ирония – впервые меня действительно тянуло вернуться. По-настоящему. Я отогнал наваждение – мне казалось, что слабая тень её запаха щекочет ноздри, что, конечно, было невозможно.
Просторная гостиная, светлая, если бы не плотно задёрнутые шторы. За окнами солнце входило в свои права – я чуял его, ощущал призрачное покалывание кожи. Сегодня в каком-то роде была ночь памяти. Я становился сентиментальным – должно быть, старел.
Картина на стене, утонувшая в переплетении теней. Необычный выбор.
– Потрясающая наглость, Деметрий.
Я не обернулся на голос, не в силах определить, откуда точно он исходит; внутренности скрутило в тугой комок. Он был нигде. И повсюду.
– Всего лишь мысли. Невольные. Прошу прощения.
Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не отшатнуться – Азазель стоял в двух шагах от меня, положив жилистые руки на спинку стула. Со стола на резных ножках небрежно откинута ткань; след от сигареты на дорогом дереве. Азазель улыбался, но это едва ли внушало мне спокойствие. Я отвёл взгляд – первым, ощущая себя слабым, жалким и всеми силами пытаясь отринуть подобную унизительную мысль.
– Такие уж и невольные, а?
Сейчас иначе, чем при прошлой –</i><i>прошлых? – встрече, и ощущение его присутствия подавляло, заставляло сгорбить плечи и желать сбежать. Было… неприятно. Он пробуждал глубинный, совершенно животный страх и в отличие от Аарона не источал чарующего света.
– По большей части. Инстинкты, – я пожал плечами.
У Азазеля оказался неожиданно ласковый смех.
– Наследие. – Я поднял глаза, но не получил ответа. Он вздохнул. – Твой хозяин – самое неугомонное создание, которое я когда-либо встречал. – Он небрежно забрал конверт. – Напрасно. В очередной раз. Хороша, правда?
– Да.
Пронзительная, словно крик. Совершенство композиции. Безумный монстр, сжатый пространством полотна. Эта лучше. Намного, намного лучше. Пташка права.
– Можешь остаться, если пожелаешь. Дом всё равно пустует, а я люблю гостей – правда, у меня обычно останавливаются мои дети. Только будь любезен не обедать соседями. Хорошие люди, я иногда заглядываю к ним на чай, и тогда думаю, что мы были неправы. – Бледная полуулыбка, словно тень ущербного месяца. – Чудо, да? Никого не оставляет равнодушным.
…и даже нарисованная кровь будила жажду. Кое-что не давало мне покоя; я видел линии, распадающиеся на мазки, отдельные взмахи кисти, тона и полутона, ощущал запах старой, давно застывшей краски…
– Нельзя отказывать старику в слабостях.
То полотно, что было у нас, казалось по сравнению с этим… вылизанным. Правильным и от этого неживым.
– Оригинал?
– Аро сильно расстроится?
– Возможно.
Азазель тоже смотрел.
– Он мне обещал и другую, с другим сюжетом, но не успел. Так жаль. Люди точно свечи на ветру… Как всё же причудливо истлевшее из памяти истекло на холст. Не могу перестать думать, какой бы была та, другая. Про что бы она была.
Я позволил себе улыбнуться – многих из нас приманивала к себе «свеча», личность, которая способна оставить яркий след в умах людей, прожить гораздо дольше, чем отмерено природой – быть живой вопреки и назло смерти и времени. Творец живёт в своих произведениях – непреложная истина. Мы тоже жили, но за пределами света человеческой цивилизации. Тени или паразиты? Я так и не смог решить.
– Вы не любите творцов.
– В большинстве своём. Должно быть, завидуем, Азазель. Но тебе лучше знать, не так ли?
– Увы, право творения доступно лишь людям, а не подделкам под них, и не важно, насколько подделка искусна. – Улыбка у него сделалась совсем уж волчьей, нарушавшей гармонию линий и исказившей лицо. – Мы тоже завидуем. Страшно. Располагайся, Деметрий, будь как дома.
Следующие сутки я был полностью предоставлен себе – что ж, зализывать раны в одиночестве не самая плохая участь. Хозяин дома не появлялся, позволяя мне надеяться, что встреча наша была последней; я не особенно горел желанием постигать тайны мира на собственной, уже порядком изодранной шкуре. Город же был полон крови, и я с упоением предался насыщению, которого не мог испытать. Далеко не всех станут искать, а некоторых – просто не захотят. Ночь оказалась на удивление приятной.
Впрочем, крови, застарелый запах которой пока не победила усердная прислуга, хватало и в доме; особенно много следов было на втором этаже. Я приложил пальцы к пяти длинным царапинам, спускающимся почти до самого пола – рука была явно меньше моей, а вот сила, судя по глубине, не особенно уступала. Человек бы такого не оставил. Затёртые бордовые капли на паркете. Ещё один след на стене, словно по ней провели карандашом. Но рассеянные мысли о том, что кто-то здесь переживал не лучшие часы своей жизни, была вытолкнута более насущной. Я склонил голову набок. Не показалось. День гремел светом. Я был слишком далеко. Слишком.
А не плевать ли?
– Нашим детям сложно в первые месяцы, Деметрий. Их изменчивость не всегда удачна и не всегда – полная. – Азазель провёл кончиками пальцев по алым кляксам на стенах. – Ах, ты не со мной.
Не успею.
Его присутствие не тревожило меня сейчас, как и то, что он внимательно наблюдал за мной, словно за рыбкой в аквариуме. Образ всколыхнул иной разговор, другую встречу за мутной пеленой дождя. Но тоже – неважная сейчас мгла. Он был слишком близко, а вот я – нет. Он рисковал приближаться и раньше, о чём я, конечно, не говорил Линнет, но никогда – так близко к городу. Возможно, уже внутри стен.
– Зря беспокоишься, – голос Азазеля пузырился весельем. – Не тронет. Просто не сможет тронуть.
Мне было чем возразить.
– Плохо изучаешь врагов, Деметрий. Непростительно для твоего возраста и опыта.
– Что я упустил?
Натан не собирался уходить. Я бы поступил также, особенно зная, что сторожевой собаки поблизости нет. Идеальная возможность.
– Чужие слабости. Невзаимное чувство для всех бессмертных плохо, но для наших детей подобное положение критично – зависимость от другого, невозможность сказать «нет» или поступить против воли буквально выворачивает наизнанку. Они сильно теряют себя в любви, а уж в такой, где объект к тебе равнодушен или оказался совсем не тем... Разлука корёжит их физически. Наше наследие. И чем больше в них нас, тем хуже. – Азазель сцепил руки в замок. – Тебе стоит лишь уговорить свою пташку – он пойдёт за ней безропотно куда угодно, потому что она ему так скажет...
– Не согласится.
Он лучезарно и, пожалуй, снисходительно улыбнулся.
– Так попроси её хорошенько.
Я бросил на него взгляд, даже не пытаясь скрыть раздражения – скорее на себя, потому что в его словах была неприятная правда. Мысль успела пустить всходы, прежде чем я, колеблясь, всё же отверг её. И именно это раздумье, промедление вызывало чувство, похожее на разочарование. Но…
– Думаю, не один ты ищешь ответы на вопросы. Мало ли, вдруг там где-нибудь завалялся отец, недовольный выбором дочери? Или обиженный друг, ощутивший себя преданным? Возможностей так много.
– Любишь мелодрамы?
– Обожаю. В них есть нерв, надрыв.
Мне, откровенно говоря, было совершенно плевать на причины – Натан оставался проблемой и так, ведь рано или поздно отчаянье толкнёт его на риск и сломает «установку крови». Мне оставалось надеяться, что сорвётся он не сейчас, не в эту самую минуту, когда я перестал считать город надёжным и неприступным. Азазель оказался совершенно прав – я пренебрегал знаниями, оставив изучение до лучших времён. Непростительно и недальновидно. Для создания, способного перемещаться мгновенно, не существовало стен. Пташка же была удачлива как утопленница. Солнечный луч, упавший на ладонь, засверкал на коже россыпью горного хрусталя. Мёртвым я буду бесполезен.
Сжал и разжал пальцы.
Дню предстояло стать бесконечно длинным.
Я собирался вернуться сегодня же вечером и быть послушней цепной собаки, которая, даже подыхая от голода, не возьмёт угощения без команды хозяина. Или не вернуться, если всё же опоздаю, и тогда следует усмехнуться иронии – Натан подарит нам обоим свободу, а себе милосердную смерть. Мысль, что за пташкой, вероятно, неплохо присматривают и так, не успокаивала – для них она имела совсем другую ценность. Всего лишь поводок для меня.Или?.. И тогда наша судьба предрешена.
Время липло к рукам.
Я предупредил Феликса насчёт возможных гостей – тот, имея мерзкую привычку не отвечать на звонки, а отписываться сообщениями, уверил, что мне совершенно не о чем беспокоиться, и предложил посадить её под замок до моего возвращения. Впервые за наше с ним знакомство я не ощущал должного доверия, впрочем, не располагая выбором.
Ожидание раздражало, жалило муравьиными укусами.
Бешеные плохо заканчивают.
В любом случае я увижу Линнет сегодня, и, возможно, она даже будет мне рада. Моя жизнь – бег по кругу, попытка собаки угнаться за собственным хвостом; понимать ошибки ещё не значило исправлять их. Застывшее естество противилось изменением – я, да и все мы, поцелованные вечностью, созданы были не из податливой стали, а из хрупкого чугуна, который скорее сломается, чем примет иную форму.
Мне с трудом удавалось подавить ярость, и, казалось, к кончикам нервов прикасаются раскалённым прутом.
Натан пробыл в Вольтерре не более полутора часов. Следовало быть благодарным за проявленное им благоразумие, осторожность или же глупость. Мне никогда не шла роль героя, и я не жаждал её примерять на глазах у Линнет. В конце концов, смерть крылатого не сделает её счастливее. Маленькая девочка в некоторых вещах оказывалась мудрее меня.
Всего лишь отсрочка.
Я не ощутил спокойствия – праздное безделье сосредоточило все мои мысли на единственном объекте. Все мои чувства – точь-в-точь у мальчишки, ожидающего первого свидания. День, казалось, не желал заканчиваться, тянулся бесконечно долго – дольше, чем все прожитые мной годы. Слабость.
И сладость.
Сатурн смотрел с полотна горящим безумным взглядом, и что-то в нём было действительно похожим на прототип, если тот, конечно, являлся им. У существа, называющего себя падшим, в глазах гасли мёртвые огоньки, они были чёрными, словно не отражали свет, а поглощали его. Я чуть тряхнул головой. Игра света и тени, а схожести не больше, чем у волкодава и борзой. Широкая улыбка на его губах, обнажающая неровные белые зубы. Он был прекрасной подделкой под человека.
– Весь наш мир – игра света и тени, тебе ли не знать, Деметрий?
– В каком-то роде. – Я следил за солнцем, которое ползло к горизонту, как улитка по виноградному листу. Обострённое ощущение времени – я чувствовал, как настоящее превращается в прошлое, а будущее – в настоящее. Казалось, сходил с ума. – Ты всё же решил ответить Аро?
Азазель засмеялся, и мелкие морщинки собирались вокруг его глаз; он выглядел, быть может, на пять, самое большее семь лет старше меня. Толстая папка легла на стол между нами, из неё словно бы невзначай выскользнуло несколько листов.
– Я? Ни в коем случае. Мой сын жаждет предложить Аро любопытнейший проект и поработать вместе. Хочет подарить вам будущее, чтобы у вас больше не было… слабостей, с какими вы встретились не так давно. Он ценит – как же это? – ваше уважение к людям.
Я позволил себе беглый взгляд по тексту, из которого не понял ровным счётом ничего. Сухая научная сводка. Я никогда не интересовался подобным – должно быть, следовало в свете открывшихся нам возможностей.
– Генетика?
– В том числе. Не смотри на меня так – я тоже ни черта не понимаю в его записях, но, думаю, у вас найдётся кто-нибудь сведущий. Он мне пытался объяснять, но… так скучно, что зубы сводит. Я, Деметрий, видел результат, и он прекрасен, поэтому пусть его работа остаётся магией.
– Наука восхищает тебя?
– Наука, возведённая до искусства. Акт божественного творения. Природа, подчинённая человеку.
Я позволил себе улыбнуться.
– По-видимому, ты очень к нему привязан.
– Разве можно иначе относиться к своему первенцу? Дочь ты любил больше сыновей, пусть и была она сомнительного происхождения.
– Мне было восемнадцать. И никто в это не поверил бы и не поверит.
– По меркам вашего вида мне было примерно столько же, – он развёл руками. – Ты бессовестно тянешь из меня информацию, Деметрий. Как некрасиво.
– Я лишь поддерживаю разговор.
Отметка компании на листах заинтересовала меня гораздо больше селективных выкладок – мы рубили головы этой гидре, сегодня называющей себя «Искариотом», и никак не могли уничтожить окончательно. Кто-то заинтересованный и в достаточной мере хитрый, чтобы оставаться до сих пор в живых, вливал колоссальные суммы в исследования и разработки. Мы больше не могли одобрить прогресс и всячески его придерживали, а вот сынок Азазаеля, видимо, оказался на другой стороне весов. Правда, среди всех дочерних предприятий не было ни одного, связанного с генетикой и медициной – увы, мы, кажется, плохо искали.
– У тебя талантливые дети.
– Других я съедаю, – в его голосе мне почудилась насмешка.
– Он не желает показываться сам?
Бумага имела яркий химический запах, призванный скрыть другой – того, кто к ней прикасался. Бессмысленно.
– Осторожничает. Возраст у него такой, что поделать.
Пожалуй, было даже немного обидно – в конце концов, я не гончая, чтобы идти по запаху, но указывать, что его действия не имели смысла, было бы невежливо. Невольная мысль – ещё не оскорбление. Азазель громко и, кажется, искренне рассмеялся.
В нос ударил тяжёлый дух разложения, тлена и пепла.




           
            Дата: 31.08.2017 | Автор: Розовый_динозаврик




Всего комментариев: 0


Оставить комментарий:


Последние комментарии:

Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия
О! Люди!!!

Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия
Понятн, удачи тебе с защитой!  happy Порви там всех))) *в хорошем смысле*))

Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия
Я пока ушла в написание ВКР, поэтому практически не пишу ничего другого. Как только защищусь, так и вернусь, к лету или летом. Вынужденно, очень много времени жрёт диплом, подготовка к нему и ГОСам (

Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия
*откашливается* Понимаю, что спрашивать не очень прилично, но соскучилась по героям ужасно-ужасно!.. *осторожненько* а когда хотя бы примерно?..  happy

Майкл Шин в официальном трейлере сериала "Masters of Sex"
Жаль, что сериал не продлили, там еще можно было много показать интересного. (так тихо здесь... unsure )

Предыдущие комменты...
Обновления в фанфиках:

Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия Глава 13.2 (6)
Ад для двоих. Часть I. Тёмная Библия Глава 13.1 (0)
Любовь вампира Глава 17 (0)
Любовь вампира Глава 16 (0)
Любовь вампира Глава 15 (0)
Любовь вампира Глава 14 (0)
Огонь и Лёд Глава 44 (0)
Огонь и Лёд Глава 43 (0)
Огонь и Лёд Глава 42 (0)


Лучшие комментаторы:

  • Розовый_динозаврик (2453)
  • Эске (1555)
  • Кристалик (1553)
  • Lis@ (1547)
  • Jewel (1297)
  • Orpheus (1109)
  • Anabel (922)
  • ElieAngst (832)
  • ВИКТОРИЯ_ВОЛЬТУРИ (799)
  • BeautifulElfy (757)


  • Copyright Волтуримания © 2010-2024

    Сделать бесплатный сайт с uCoz



    Фото галерея





    На форуме сейчас обсуждают:


  • Болталка vol.2
  • Ад для двоих
  • Кино
  • Вампиры в искусстве
  • "Сверхестественное"


  • Мини-чат


    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0

    Сейчас на сайте:


    Реклама фанфиков

    Прежде чем кинуться в пучину темных вод, чтобы навсегда остаться в царстве Аида, подумай, не забыл ли ты что-то очень важное в земном мире? Пока еще не поздно, вернись назад, к солнцу.
    Бронза конкурса "Там, на неведомых дорожках".

    Добавить рекламу